Осенью мама решилась познакомить нас с чужаком. «Надеюсь, – сказала она, хмуря брови, – он когда-нибудь сможет стать вам папой». У нас уже был отец. Мы не знали его, никогда не видели, но в наших детских головах давно сложился образ, и мы не хотели отпускать его так просто. Алиса представляла его космонавтом, погибшим на важном задании, я видел его храбрым полицейским. У него обязательно были темные вьющиеся волосы, как у меня, и голубые глаза, как у Алисы. Как-то я бежал по подъездной лестнице и не заметил соседку. Я задел ее, и круглые яблоки, выпавшие из пакета, покатились по заплеванным бетонным ступенькам. Как только я нагнулся, чтобы собрать их, она закричала:

– Маленький болван! Весь в свою непутевую мамашу! – Голос эхом разносился по лестничной клетке и хлестал меня по щекам. Я крепко сжимал яблоко, впиваясь короткими ногтями в подгнившую кожуру. – Понарожают от разных мужиков, а нам, соседям, мучайся!

Яблоко выпало из рук. Я вскочил и побежал, не оборачиваясь, а соседка с третьего этажа все кричала и кричала. Я бежал, зная, что от правды мне не убежать.

До того вечера меня не беспокоило, что мы с Алисой совсем не были похожи друг на друга. Я услышал скворчание масла на сковородке и обнаружил маму на кухне. Она стояла в старом халате, с заколотыми волосами, и что-то тихонько напевала под бульканье масла.

– Ты понарожала нас от разных мужиков, да? – спросил я у худой спины, приваливаясь к дверному косяку. Легкие горели от бега, в горле пересохло, но я стоял и гипнотизировал мамину спину.

– Что? – Мама обернулась с деревянной лопаткой в руке. – Что ты сказал?

Голубые глаза сверкнули гневом. Я съежился, чувствуя себя источником ее злости. Нашарив рукой железную заклепку на куртке, я стал теребить ее и медленно отступать в тень коридора.

«Прости, ма, – хотелось сказать мне. – Если бы я только мог исчезнуть, я бы это сделал, прости, только не злись».

– Ты понарожала нас от разных мужиков. А соседи теперь мучаются, – терпеливо повторил я, разглядывая маму. Черты лица заострились, а кожа на шее покрылась пунцовыми пятнами. – Ты понарожа… – снова начал повторять я, думая, что мама оглохла.

– Кто тебе это сказал? – Она выключила конфорку, положила деревянную лопатку на стол и двинулась ко мне. – А ну говори!

Я решил, что она ударит меня, и зажмурился. Когда удара не случилось, я боязливо приоткрыл глаза, глядя на маму сквозь ресницы.

– Молчи! Я знаю, кто это сказал… Сейчас эта дрянь у меня получит! – Мама выбежала из квартиры, подвязывая пояс халата.

Я нашел Алису под кроватью и по секрету сообщил ей, что мама понарожала нас от разных мужиков и что соседи теперь мучаются.

– Пусть мучаются, – ответила Алиса. – Нам-то что?

– Разве можно быть счастливыми, когда другим плохо?

Мы лежали под кроватью, словно испуганные котята, забившиеся в темный угол. Из приоткрытой двери доносились крики. Каждое слово впаивалось под кожу, растворялось в крови и отравляло организм. Почему природа позволила нам, людям, быть такими уязвимыми? Почему эфемерные слова острее лезвий? Звуки рассыпались внутри меня, как битые осколки, и я зажимал уши руками, пытаясь отстраниться от мира. Когда мама вернулась, мы все еще прятались в нашем убежище, прижавшись друг к другу. Длинные волосы Алисы щекотали шею, а пыль, собравшаяся на полу, щекотала ноздри. В тот вечер мы с Алисой узнали тайну.

– Значит, мы не брат и сестра?

– Вы по-прежнему брат и сестра, Матвей. Вы оба были у меня в животе, просто… – Мама села рядом с кроватью и обняла коленки. – Все сложно.

Из-под кровати я видел только худые ноги. Я лежал спиной на полу, разглядывая панцирную сетку, и сдерживал слезы. Я сам не понимал, почему мне хотелось плакать, но я не мог показать слабость Алисе.

– Просто ты шлялась с разными мужиками, – продолжила Алиса.

– Кто тебя такому научил?

– Так говорят соседи. Я слышала.

– Учитесь защищаться, – коротко ответила мама. – Если кто-то оскорбил вас – не молчите! Никто не имеет права оскорблять вас, вы поняли?

– Проще дать сдачи, например… кулаком в глаз. – Алиса положила голову мне на плечо. – Можно?

– Иногда даже нужно… А теперь идите сюда.

Мы выбрались из убежища и попали в теплые мамины объятия.

Этот вечер из детства повторился снова. Мама привела на ужин мужчину и попросила нас быть терпеливыми. Она утверждала, что этот человек может стать нам отцом. Ночью мы с Алисой забрались под кровать и долго разговаривали, представляя, какими могут быть наши отцы. Вновь я чувствовал пыль у себя в носу, а запах гнилого яблока из воспоминаний просочился в каждый дюйм моего тела. Сладковатый привкус мякоти осел на кончике языка. К глазам подступили слезы.

Тогда мы не знали, что новый отец надолго не задержится и оставит глубокую рану.

Сначала он приходил к нам по вечерам и уходил, когда черное небо опускалось на Черепаховую гору. Иногда он отвозил нас с Алисой в школу. Он все чаще и чаще появлялся в нашей жизни, отодвигая личные границы. Я долго противился, убегал и воздвигал стены, которые он терпеливо разбирал по кирпичику. Я прогонял его и злился на Алису, потому что она так быстро поддалась его чарам.

– Он нам не отец, – в который раз уверял я маму.

– Нет, но может им стать. Если ты позволишь. Он хороший.

Мама обнимала мои плечи, а цветочный аромат духов укрывал меня плотным покрывалом.

– Дай ему шанс, – просила она со слезами. Мы сидели в темной комнате на краю кровати и беззвучно плакали. Слезы текли по щекам, но я быстро смахивал их и отворачивался, разглядывая круглую луну сквозь узорчатый тюль. Мама повторяла за мной. Мы делали вид, будто верим друг другу. – Первый раз в жизни у нас может все наладиться.

Мне хотелось сказать, что никакой мужчина не сможет сделать нас счастливыми, но я молчал. Я знал: дело было не в отсутствии отца в нашей жизни, а в отсутствии чего-то более важного, и эту пустоту не сможет заполнить ни один мужчина. Никто, кроме нас самих.

Я лежал головой у мамы на коленях, а она тихонько напевала колыбельную из детства про злого волка и гладила мои волосы. Казалось, в эту секунду ничто не могло разорвать нашу связь. В этом мире мы оба чувствовали себя лишними, нескладными и чужими.

В ту ночь я поверил маме. И впустил его не только в наш дом, но и в свою душу.

Мы вместе играли в мяч, рисовали, готовили обед и читали. Он провел меня на чердак, заставленный книгами, и открыл магию слов. Я боялся ступить на скрипучие ступеньки, ведущие на чердак, и крепко держался за его ладонь. Сильные мозолистые пальцы сжимали мою ладошку ровно настолько, чтобы не сделать больно. Наши разговоры с Алисой постоянно сводились к мужчине, который должен был стать нам отцом. Я не хотел называть его имени или вспоминать его внешность – теперь он призрак. Призрак, все еще блуждающий в моих мыслях. Может, он был высок и красив, а может, от природы ему достались низкий рост и смешной расплющенный нос. Сейчас внешность не играла никакой роли, потому что он стал пустым местом. А пустота не имела глаз или носа. Отчетливо я помнил только одно: от него всегда пахло сырой землей и травой.

«Он, он, он», – мы с Алисой перебивали друг друга, пытаясь доказать, кто ему на самом деле дороже.

– Он научил меня рисовать! – кричала Алиса, прыгая на матрасе и поднимая пыль. Под ее ногами скрипели пружины.

– Он научил меня кататься на скейтборде, – спокойно отвечал я.

– Он дал мне порулить в машине! Мы ехали прямо в городе…

– Он показал мне чердак с книгами.

Унылый сад, подпитанный любовью и правильным уходом, ожил.

Пока наши дни начинались и заканчивались спорами, чей отец он был больше, у мамы вырос живот. Он рос, рос и рос, и вскоре у нас появился младший брат. Мы так и не узнали его имени. Толком не познакомились с ним. Кто-то провел его в эту жизнь, наполнил легкие воздухом и выдернул из темноты, чтобы вновь погрузить в черную бездну.

Через несколько дней после того, как мама вернулась из больницы с сияющими глазами и крошечным свертком на руках, наш брат навсегда уснул. Мама уложила его спать, а через час обнаружила безжизненное холодное тело, завернутое в пеленку. «Синдром внезапной смерти», – объяснила она нам после долгого разговора с врачом. Сияющие глаза стали блеклыми, как мутные бутылочные осколки.