Блестящая военная и административная деятельность Муравьёва на Кавказе не осталась незамеченной и для Государя. Еще бы! Кавказ был тогда главным театром военных действий, где Муравьёв умудрялся одерживать победы политикой мирных завоеваний, входить в доверие к влиятельным горским князьям, умело подчиняя русской власти воинственные местные племена. Начальник Черноморской линии дипломатической умелостью склонил к миру в Абхазии три прибрежных племенных образования численностью несколько десятков тысяч душ, а на Западном Кавказе покорил убыхов, совладать с которыми силой оружия не представлялось возможным. В честь новорожденного сына владетеля Абхазии генерал приказал произвести салют из ста одного пушечного выстрела. Более громогласного торжества, сравнимого с небесными грозовыми раскатами, аборигенам нельзя было придумать и предпринять. Одновременно как бы подспудно орудийный грохот означал и демонстрацию силы, вызывавшей к империи уважение, преклонение и страх. По заключению Ивана Платоновича Барсукова, главного биографа Муравьёва-Амурского, «в краю, где все дышало войной, он всецело следовал политике мирных завоеваний».

Именно такой человек, с железной волей и способностью к искусному маневрированию в конкретной запутанной обстановке, требовался царю для наведения порядка и налаживания системы управления в далекой необузданной Сибири. Энергия и честность, смелость и компетентность – вот редкий набор качеств, необходимых единоличному управленцу огромным и неосвоенным азиатским краем. Ими обладал Николай Муравьёв.

В осенние дни 1848 года царский кортеж пронесся через Тулу без остановки, но адъютантом отдан приказ губернатору – догнать и представиться царю. Младшая сестра Катюша, у которой с братом Николаем сохранились глубокие душевные чувства и во взрослой жизни, вспоминала о встрече в деревне Фабрикантской. Вечером раздался топот копыт, и в дом влетел молодой генерал. Муравьёв гнал, исполняя царский наказ, и остановился у родичей на ночевку. Рано поутру он выстроил отряд перед окнами для приветствия, и конная команда помчала «красиво и воинственно». На календаре – шестое сентября.

Отряд догнал Государя на станции Сергиевской, на которой Николай Первый объявил Николаю Муравьёву повеление принять под начало Восточную Сибирь, край необозримых территорий, от Красноярска до Охотского моря, и долго говорил о важности дела. Организаторские и военные способности генерала были известны Императору. Впечатлила его и смелая служебная записка тульского губернатора об отмене крепостнического права. Оценив размах муравьёвской мысли и силу духа, проявленную в трех войнах, Николай Первый принял ответственное решение. Пусть возьмет в генеральское управление не поддающуюся управлению дикую глушь, где царит беззаконие, а в таежных дебрях хозяин медведь. Разговор завершился поручением прибыть в Санкт-Петербург для получения назначения и подробных наставлений.

В письме к брату Валериану Николай Николаевич подводил итоги пройденного жизненного этапа: «…исполнились мои живейшие желания! Я – на поприще огромном!» Муравьёв знал: настал час великих деяний. Там, на крупнейшем материке планеты, где царят дикость, безвластие и раздрай, ему предстоит войти в число великих реформаторов и преобразователей русской земли. А может быть, и не только русской.

Невероятное назначение вызвало скандальное обсуждение в высшем обществе Петербурга. Как можно было назначать царским наместником крупнейшей российской территории столь молодого чиновника, которому еще предстояло окрепнуть духом, набраться управленческого и административного опыта? Да еще оказаться в самоуправстве, в глуши и в отрыве от центральных ведомств и армейских формирований! И все это отдано на откуп мальчишке! Маститые губернаторы, годившиеся ему в отцы, недоумевали. Еще более поражало то, что император приблизил к себе человека из рода, ставшего рассадником государственных преступников, тех, которые в день коронации выступили за его же ниспровержение! О чем он думает?

Знать бы им, российским правителям, какую роль в царском выборе сыграла княгиня Елена Павловна, чей голос обыкновенно бывал решающим. Цепочка судьбоносного назначения состояла в том, что кандидатуру на должность генерал-губернатора всея Восточной Сибири и главнокомандующего сибирскими войсками, которых, правда, еще не было, подобрал граф Л. А. Перовский, который загодя обратился к великой княгине за поддержкой и с просьбой повлиять на сие решение императора. Знал министр внутренних дел точный ход для проведения плана. Тем самым в исполненном назначении значимую роль имела не только объективная доля, выражаемая достоинствами назначенца, но и поддержка, находившаяся в авторитетных руках великой княгини. Елена Павловна и сама следила за продвижениями давнего подопечного в военных баталиях, следила и радовалась успехам Николая, чье юное сердце когда-то безоговорочно принадлежало ей. А может быть, оно было отдано княгине навсегда? Б. В. Струве, сподвижник губернатора, раскрыл мотивы ее участия: «Обладая просвещенным умом и глубоким пониманием современного положения России, она видела в Муравьёве именно такого деятеля, каким он оказался впоследствии».

Удивлениям сановников, чиновников и вельмож не было конца, но царь не ошибся в единственно точном выборе, как при выстреле в десятку с завязанными глазами. Хотя и сам не полагал, какую услугу на века вперед принесет Отечеству его сибирский наместник, который далеко превзойдет все царские ожидания. А генерал-губернатор уже подбирал себе «сибирскую команду». Из тульских чиновников там наиболее ярко проявит себя Андрей Осипович Стадлер, отличавшийся блистательными способностями, замечательной наблюдательностью и знанием дела. Наблюдалось у Стадлера и грибоедовское горе от ума, снискавшее ему острыми насмешками много личных врагов, а также проявление ленивости в отсутствие Муравьёва. С тем он и был переведен в Красноярск.

В сентябре Муравьёв прибыл в Петербург, где принялся за основательное изучение сибирских дел и обстановки вокруг реки Амур. Выход к Великому океану, деятельность Североазиатской компании, кяхтинский торговый путь, золотопромышленность – перечень изучаемых вопросов был обширен и разнообразен.

Надо было знать все. Отдадим должное царю Николаю Первому, твердо отстаивавшему государственные интересы России на восточном направлении. Сознавая тяжесть и жертвенность возлагаемых на полномочного распорядителя Сибири дел и обязанностей, царь пообещал Муравьёву массу почестей и наград за предстоящие труды, на что услышал другую и вовсе неожиданную просьбу:

– Государь, лучшей наградой будет, если Вы разрешите мне направлять некоторые мои обращения на Ваше высочайшее имя.

– Разрешаю, – коротко бросил Государь.

– Прошу также дозволения доводить до Вашего высочества с полной откровенностью о безобразиях, какие потребуют Вашего высочайшего вмешательства.

В ответ утверждающий кивок, означавший, как писал Струве, «тот талисман, которому он обязан всеми успехами в поднятых делах».

– Полагаю, что до Камчатки вам не добраться. Слишком много потребуется времени и весьма затруднительно, – как бы мельком заметил царь.

– Постараюсь и туда добраться, – ответил Муравьёв с такой уверенностью, как отвечают на вопрос решенный. Он уже намечал маршрут экспедиции и ставил «весьма затруднительную поездку» первой из других.

– У тебя возьмут Камчатку, а ты только через полгода узнаешь, – прозвучало царское опасение…

Пояснения об атмосфере придворного общества и закулисных интригах Муравьёву дал генерал Головин, под началом которого губернатор служил на Кавказе. В числе других наставлений было и такое: «Не желаю тебе увлечься раболепным уважением к кумиру, пред которым мнимо просвещенная Европа преклоняет колена». Оно и сказывалось на торможении муравьёвских начинаний Государем, не отошедшим от упоения победой над Наполеоном. Самодержец держал в узде не только рвавшегося к реформам и преобразованиям Муравьёва, но и всю застоявшуюся Россию, пока она не испытает встряску в Крымской военной кампании.