Я ее перебиваю:

– Слушай. Прости меня, пожалуйста, но я опаздываю на работу.

Она кивает.

– Еще раз поздравляю.

Милли идет к машине, и я провожаю ее взглядом. Прежде чем сдать назад, она поправляет все зеркала, а потом выезжает с почти опустевшей парковки.

•

Я останавливаюсь за «Хот-догами и бургерами у Харпи», прохожу через дорожку автокафе и нажимаю кнопку звонка у служебного входа.

Ответа нет. Я звоню еще раз.

Техасское солнце нещадно печет мне макушку.

Пока я жду, к окну заказов подъезжает странного вида мужчина в рыбацкой шляпе и грязной майке и диктует болезненно подробный заказ, вплоть до точного количества маринованных огурчиков, которое он хотел бы видеть в своем бургере. Голос из динамиков озвучивает стоимость заказа. Мужчина смотрит на меня поверх темных очков в оранжевой оправе и говорит:

– Привет, сладенькая.

Я резко разворачиваюсь, плотно прижав платье к бедрам, и четыре раза вдавливаю звонок. Мне до того не по себе, что сводит желудок.

Я не обязана ходить на работу в платье – можно носить форменные брюки, но их эластичный пояс недостаточно эластичен для моих бедер. Я считаю, виноваты брюки. И размер бедер предпочитаю относить к списку своих достоинств, а не недостатков. Блин, в каком-нибудь семнадцатом веке за девушку с такой фигурой, созданной для легких родов, давали бы стадо коров или типа того.

Дверь приоткрывается, и раздается голос Бо:

– Первые три раза я тебя тоже слышал.

Во всем теле начинает покалывать. Я не вижу его, пока он не открывает дверь пошире, чтобы впустить меня. Полоса уличного света падает ему на лицо: на подбородке и щеках – свежая щетина, словно перца сыпанули. Это символ свободы. Занятия в школе Бо – пафосном католическом заведении со строгим дресс-кодом – закончились в начале этой недели.

Автомобиль у меня за спиной с рычанием газует, и я вбегаю внутрь. Пара секунд – и глаза привыкают к полумраку.

– Извини, что опоздала, Бо, – бормочу я.

Бо. Слово мячиком подпрыгивает у меня в груди, и мне это нравится. Мне нравится завершенность таких коротких имен. Они как бы говорят: «Да, я уверен».

Внутри меня поднимается горячая волна, и жар заливает щеки. Я провожу пальцами по челюсти и чувствую, как обмякают ноги.

Правда такова: я по уши втюрилась в Бо в первую же встречу.

Его непослушные каштановые волосы в идеальном беспорядке топорщатся на макушке. В красно-белой форме он выглядит нелепо, точно медведь в пачке. Рукава синтетической рубашки плотно обтягивают его предплечья, отчего я поневоле задумываюсь, как много общего у его бицепсов и моих бедер. (За исключением способности отжиматься.) Из-под ворота у него выглядывает тонкая серебряная цепочка; губы, как всегда, красные благодаря его нескончаемому запасу леденцов с искусственными красителями.

Он протягивает ко мне руку, будто хочет обнять.

Я делаю глубокий вдох…

…И выдыхаю, когда он тянется ко мне за спину, чтобы защелкнуть дверной замок.

– Рон болеет, поэтому сегодня тут только мы с тобой, Маркус и Лидия. Видимо, ей сегодня перепала двойная смена, так что имей в виду.

– Ага, спасибо. Ну что, со школой покончено?

– Ага, никаких больше занятий.

– Мне нравится, что ты называешь уроки «занятиями». Будто ты уже студент и ходишь только на пару часов в день, а в остальное время дрыхнешь на диванчике или… – Я вовремя спохватываюсь. – Пойду брошу вещи.

Он сжимает губы в тонкую линию и почти улыбается.

– Давай.

Я ухожу в комнату отдыха и запихиваю свою сумочку в шкафчик.

Я, конечно, далеко не из тех, кто умеет хорошо и складно говорить, но то, что извергает мой рот в присутствии Бо Ларсона, не назовешь даже вербальной диареей. Натуральный словесный понос. Какая мерзость.

Мы познакомились в один из его первых рабочих дней. Я протянула руку и представилась:

– Уиллоудин. Кассирша, фанатка Долли Партон, местная толстушка. – Я подождала ответа, но он молчал. – В смысле список моих достоинств этим не ограничивается, но…

– Бо, – сказал он сухо, но губы его при этом растянулись в улыбке. – Меня зовут Бо.

Он сжал мою ладонь, и вереница воспоминаний, никогда не бывших явью, пронеслась у меня в голове. Вот мы сидим в кино и держимся за руки. Вот идем вместе по улице. Вот сидим в машине…

А потом он отпустил мою руку.

Тем вечером я вновь и вновь проигрывала в голове подробности нашего знакомства и поняла, что он не поморщился, когда я назвала себя толстушкой.

И мне это понравилось.

Слово «толстый» вызывает у людей неловкость. Но ведь при встрече первым делом замечают мое тело. Толстое тело. Точно так же я сама обращаю внимание на чьи-нибудь большие сиськи, блестящие волосы или костлявые коленки. И про все это можно говорить, однако, когда произносишь вслух «толстая» (а как еще меня описать?), люди бледнеют и поджимают губы.

Но я такая. Я толстая. Это не ругательство. Не оскорбление. Во всяком случае, я его употребляю в другом смысле. А потому предпочитаю сразу озвучить этот факт и закрыть тему.

Я надраиваю прилавок, когда в «Харпи» входят двое парней и девушка. Работы так мало, что, кажется, скоро я сотру эмаль.

– Что будете заказывать? – Я не поднимаю глаз.

– Бо! Разыгрывающий защитник «Бульдогов „Святого Креста“»! – сложив руки рупором, провозглашает один из парней тоном спортивного комментатора.

Поскольку Бо не появляется, оба парня начинают скандировать его имя:

– Бо! Бо! Бо!

Девушка, стоящая между ними, закатывает глаза.

– Бо! – кричит Маркус. – Выходи уже, а то твои дружки никак не заткнутся.

Бо выходит из кухни, запихивая в задний карман форменный козырек, и скрещивает руки на накачанной груди.

– Привет, Коллин, Рори, – говорит он.

Затем кивает девушке.

– Эмбер.

Он облокачивается на прилавок позади нас, увеличивая расстояние между собой и своими приятелями.

– Как вас занесло в этот район?

– На экскурсию пришли, – отвечает Коллин.

Бо откашливается, но молчит. Воздух между ними потрескивает от напряжения.

Второй парень – судя по всему, Рори – изучает меню на прилавке.

– Эй, – обращается он ко мне, – можно два хот-дога? Только не кладите ничего, кроме горчицы и маринованных овощей.

– Угу. – Я вбиваю заказ в кассу, пытаясь не пялиться на гостей.

– Давненько не виделись, – говорит Эмбер.

Как такое вообще возможно? В выпускных классах школы Святого Креста от силы тридцать учеников.

Коллин приобнимает Эмбер за плечи.

– В зале тебя не хватало. Где ты пропадаешь?

– То тут, то там, – отвечает Бо.

– Что-нибудь из напитков? – спрашиваю я.

– Ага, – говорит Рори и протягивает мне пятидесятидолларовую купюру.

– Сдачу дам максимум с двадцатки. – Я указываю на маленькое, написанное от руки объявление, приклеенное скотчем к кассе.

– Бо, – говорит Коллин, – у меня с собой только карта. Может, сделаешь другу одолжение и поможешь с разменом?

На минуту повисает гробовая тишина.

– Кошелька с собой нет.

Коллин усмехается.

Эмбер, Восхитительная-Девушка-Закатывающая-Глаза, шарит в кармане и выкладывает на прилавок десятку.

Я протягиваю Рори сдачу и говорю:

– Ваш заказ скоро будет готов.

Коллин поворачивается ко мне.

– Как тебя зовут?

Я открываю рот, чтобы ответить, но…

– Уиллоудин. Ее зовут Уиллоудин, – произносит Бо и прибавляет: – Мне нужно работать.

Он направляется на кухню и даже не оборачивается, хотя друзья окликают его и просят вернуться.

– Мне нравится щетина, – говорит Эмбер. – Тебе идет.

Но Бо уже ушел.

Она вопросительно на меня смотрит, и я пожимаю плечами.

•

Подъехав к дому, я направляюсь на задний двор и вхожу внутрь через раздвижные стеклянные двери. Парадную дверь заклинило много лет назад. Мама вечно твердит, что нам нужен мужик, который бы ее починил, но тетя Люси всегда говорила, что это идеальный повод никогда не отвечать на звонки в дверь. И я склонна с ней согласиться.