Рыжеволосый купец Теуш, от самогона тоже отказался и, теперь со сдержанным интересом, наблюдал за передвижениями столичной чиновницы. Его жена приходилась троюродной сестрой Боруси. Староста сразу почувствовал родственную душу и достойного собеседника.

— Я же говорил ему, перебирайся к нам, в Ивы. Как-никак, мать старая, скоро дети пойдут. Что им в глуши делать то? — Посетовал он. — Так нет, уперся, как баран. Не силком же его тащить… эх…

— Вот-вот. — Охотно поддержал разговор Теуш. — Мы с братьями к ним в начале каждого месяца заезжали, продукты кое-какие привозили. И ведь каждый раз предупреждали — слишком уж далеко забрались, случись что, помощь не подоспеет! А он, мол, меня небо бережет. Сберегло вон…

— Надеюсь, в округе больше нет приверженцев новой веры? — Внезапно вмешалась чиновница. Вот же пронырливая девка, староста даже не заметил, как она подкралась. С испугу даже забыл, что хотел сказать.

— Нету. — Ответил менее впечатлительный купец, приседая, чтобы затянуть шнуровку на сапоге. — Раньше отшельник на болтах один жил, да в позапрошлом году от старости помер.

— Понятно…  — Она развернулась, на ходу разворачивая карту. Едва заметно провела над листом указательным пальцем. Староста с любопытством глянул ей через плечо и окончательно утвердился в правильности решения, завязать с выпивкой. По крайней мере, на сегодня. А то уже чертовщина всякая мерещиться. Ему почудилось, что с кончика девичьего пальца на карту спрыгнула маленькая красная искорка, а в следующий миг на бумаге появилось ярко алое пятно.

Ярко алое солнце медленно опускалось за горизонт. У меня, опять, как назло, не было с собой ни красок и ни кистей, ни времени за всем этим бежать. Зато за спиной шумно топтался и вздыхал староста в компании бородатого кузнеца Клюпа и деда Шповника.

— Да как же это людей по-человечески и не похоронить? — В десятый раз спросил Саший.

— Завтра похороните. — В десятый раз повторила я. — Пусть пока в леднике полежат. Сначала дождемся вашего лекаря. Нужно, чтобы он осмотрел тела.

— Да на что там смотреть лекарю-то? И так видно, что они мертвые!

Одна картина заменяет тысячу слов, то же дает один хороший удар в морду. Я с трудом заставила себя оторваться от созерцания заката и посмотреть в мутные глаза старосты.

— Ну, нужно, значит нужно…  — Стушевался он, отступая за широкую спину кузнеца. — Скоро уж Лумий подойдет.

Поскорей бы. Поскорей бы поговорить с умным человеком. Есть вероятность, что он осматривал других жертв, и теперь сможет пролить свет на эту запутанную историю. По характеру и форме ранений хороший лекарь может рассказать многое и об убийстве о самом убийце. Главное задать правильные вопросы.

— Яви ми зрак лица своего, яко глас твой сладок и образ твой красен. Мед истачають устне твои, и послание твое аки рай с плодом! — Жизнерадостно произнесли у меня за спиной.

Обернувшись, я нос к носу столкнулась с тем самым тощим черноволосым типом, недостающим элементом веселой троицы, которая встретилась нам с кадушкой в самый первый день нашего пребывания в Серых Ивах.

— Живота прошу, был увлечен вельми, в оно же время твориху седалище в своем жилиште. Только молот подвогнул, гонец пришедши, весть благую возвезтивши.

— Что он сказал? — Сдавленно спросила я у старосты. В прошлый раз я списала необычную манеру речи на счет сильного злоупотребления спиртного, но теперь лекарь выглядел трезвым, как стеклышко. Может, у меня с головой не все в порядке?

— Говорит, раньше прийти не мог, занят был. Только табурет мастерить собрался, а тут Вежек примчался. Вы не обращайте внимания, он же иностранец, из ихнего заморского храма, язык наш лет десять учил, старался. Только потом уж выяснилось, что по старым книгам. Ничего, мы уж обвыклись.

— Пошто госпожа останки возжелаху? — Деловито вклинился лекарь. Я беспомощно посмотрела на старосту, и тот быстро перевел.

— Он спрашивает, зачем вам понадобились мертвецы?

— Скажи ему, что я хочу знать, когда они были убиты и каким образом.

— Да будет вам! Он и сам все понимает! — Громко расхохотался кузнец. Наверное, он легко находит общий язык с лошадьми. Веселый парень, ржет после каждой фразы.

— Понимает. — Кивнул Лумий, также как я, поморщившись от зычного кузнецкого хохота. — Добро. Очи мои узреть жаждут. Сколько человецех вкупе?

— Трое… и народившийся ребенок. — Кажется, у меня понемногу стало получаться расшифровывать его изречения.

Лекарь вышел из ледника уже затемно, старательно вытирая руки полотенцем, и не давая мне открыть рта, сразу спросил.

— Паки были останки в жилиште алебо в кущах дерев?

— В жилиште… тьфу ты, то есть в доме.

— Жилище отверзте пребываху?

— Отвер… да, дверь была открыта, замок не сломан, я сама проверяла. И давайте уже ближе к делу!

— Въструбим, яко во златокованыя трубы, в разум ума своего и начнем бити в сребреныя арганы возвитие мудрости своеа!

Я бросила несчастный взгляд на мужиков, но те только пожали плечами, мол, сама разбирайся. Слава богам следующая тирада была уже более понятной.

— Раны можаху нож анебо плоския длинныя кохти также зубья наносивши три нощи вспять алибо четыре. Токмо аз не ведати, што сие за зверь бысть. И жилище отверзте пребываху…

Я с вновь проснувшимся интересом взглянула лекаря. Луний понял, что я уловила его мысль, и многозначительно кивнул. Волчьим когтям до ножей далеко. От клыков, как правило, остаются другие следы. Оборотень, что решил соригинальничать и воспользовался ножом? Маловероятно. Также как и предположение, что кто-то из домочадцев, услышав рычание чудовища или голос незнакомого человека, гостеприимно распахнул ему дверь. Значит, что они знали этого человека… или не значит. Это же другой мир, кто знает, какие здесь оборотни. Может, они все поголовно ходят с именными кинжалами и умеют подражать чужим голосам…

Видно, лекарь пришел примерно к такому же выводу, потому что азартный блеск в его глазах поугас.

— Малую толику разумею. Аз бо есмь, аки она смоковница проклятая: не имею плода покаянию; имею бо сердце, аки лице без очию; и бысть ум мой, аки нощный вран, на нырищи забдех! — Покаянно произнес он, но тут же снова оживился. — Оште! Убивец троих человецех сердце и печень забравши. Пошто?

— Для этого вида нежити, сердце и печень настоящие деликатесы. Сытый оборотень может не заинтересоваться всем телом, выбрав только самое вкусное.

— Убивец уж ходит окрест на круги своя. — Хмуро подытожил Лимий. — А кто суть сие есть, мы не ведати.

— Страхи-то какие рассказываете, едрена выпь! — Хохотнул купец. — Тепереча точно не засну!

Староста и дед Шповник поддержали его согласными кивками.

Мужики с ослиным упорством, не слушая возражений, проводили меня до самой калитки. Я не торопилась входить в дом, просто стояла во дворе, вглядываясь в серную громаду леса, поднимавшуюся сразу за забором.

Никак не давали покоя слова лекаря о том, что раны могли быть нанесены не только волчьими клыками, но и человеческим оружием. Волки-обротни… странные отношения у людей с волками. Что-то сродни дикой смеси из страха, зависти, нездорового любопытства и необъяснимого магического притяжения. Древние люди, селившиеся кланами, часто выбирали животных своими покровителями. Ни один зверь не был столь почитаем охотниками и воинами, как волк. Мощь, скорость, свирепость, выносливость и хитрость — вот что непреодолимо влекло одного хищника к другому. Мне сразу вспомнилась волчья морда, вышитая на плаще Асеера.

На восточной окраине Шумбера проживал племя, члены которого искренне считали себя детьми волков. Их воины шли в бой с голыми руками, надев волчьи шкуры и, предварительно накушавшись ритуальных галлюциногенных грибочков. Не всем после сражения удавалось снять эти шкуры. Некоторые превращались в кровожадных двуногих зверей, без разбору бросавшихся на людей и скотину. Таких либо изгоняли, либо убивали.