Надежды, которые больше не сбудутся, чувства, которых больше не испытать.

Сколько же их было?

Мужчины, женщины, старики… дети. Я не знала, кем они были при жизни, мучительна ли бы их смерть, и что они испытывали, томившись в оковах заклинания, но сейгеш их лица были прекрасны, спокойны и даже торжественно улыбчивы, как будто там, в запределье, намечался какой-то великий праздник. Казалось, вот-вот и мимо беззаботной бабочкой, плавно взмахивая когтистыми лапами, пролетит просвещенный и преисполненный умиротворения удуг.

На этом воображение не успокоилось, пририсовав рядом меня в обнимку с Алдаем, с блаженным видом замыкающих эпическое вознесение. Я хмыкнула и перевела взгляд на своего соседа.

— Готовься, скоро твоя очередь.

Глазные яблоки, отчетливо выделяющиеся в провалах оголенного черепа, покрылись бурой сеткой отмирающих мышц, зрачки судорожно дернулись в мою сторону.

— Ты тоже сдохнешь, тварь! Охотник уже идет…

— Подожди, какой охотник? — Насторожилась я, но отвечать уже было некому.

Прекрасное сияние угасло одновременно с жуткой жизнью извозчика.

Пользуясь моментом, ветер злорадно запустил в мою вытянувшуюся физиономию прощальным приветом от Алдая — облаком едкой серой пыли. Я закашлялась, с отвращением рассматривая вогнанный в выгоревшую до черноты кочку меч. Проклятый меч.

Мерзость. Надо взять и забросить его куда подальше.

Но стоило мне коснуться оружия, как передо мной возникла девушка, поднявшая руку в упреждающем жесте. Она не произнесла ни слова, но где-то в моем сознании угрожающе прозвучал низкий чуть хриполватый голос.

— Не делай этого.

Я замерла, боясь вспугнуть странное видение. Так вот она какая, душа меча, первая жертва, та, которая когда-то любила Алдая…

Ворох длинных черных косичек. Вытемненная солнцем кожа. Курносое низколобое лицо казалось простоватым, но ореховые, хитрющие глаза первого сорванца на деревне, выдавали острый ум и бойкий неунывающий нрав. Но в то же время в них проглядывали чуждые молодой девушке усталость и желчность древней старухи. Озорная романтическая душа, сплетенная из ветра дальних странствий и жажды приключений, навечно заточенная в холодное железо…

Как такая, как она могла полюбить такого, как Алдай?

— Он был другим, наемница. И я была другой. По сути дела, тот человек, которого я любила, умер еще раньше, чем убил меня. — Девушка изобразила глубокий печальный вздох, а потом искоса глянула на меня и ядовито улыбнулась. — Вот уж не думала, что когда-нибудь буду изливать душу нежити, ну да за двести лет вынужденного заточения и удуг за приятного собеседника сойдет.

— Двести лет? — Не поверила я.

— Двести с гаком. Точно не считала. Так, слу-у-ушай сюда, сме-е-ертная и не маши уша-а-ами. — Внезапно изменившимся низким потусторонним голосом прогудела она, округлив глаза и выставив вперед скрюченные пальцы. — Ты ни в коем случае не должна выбрасывать этот меч.

— Почему это?

— Иначе тебя постигнет страшная, просто жутчайшая кара! Хек…  — Поймав мой саркастический взгляд, девушка оборвала художественное подвывание, рассерженным хлопком сдвинув шапочку на лоб.

— Расплодили прагматиков, едрена вошь. — Курносая брезгливо поморщилась. — Никакого воображения. Ладно, во-первых, выбросив меня, ты останешься совсем без оружия, а оно тебе скоро понадобиться. Во-вторых, заклинание не оказалось не таким фуфлом, как ты думала. Во мне еще осталась магия, и если я попаду не в те руки, могут последовать новые жертвы. Прожевала?

— И поэтому мне нужно таскать с собой меч-убийцу?

— У оружия, видишь ли, нет права выбора, только обязанность следовать воли хозяина… как и у тени.

По моей спине пробежал бодрящий, но не очень приятный холодок.

— Откуда ты знаешь?

— А я много чего знаю, даже больше, чем ты сама о себе. Все, хватит лясы тесать, в телеге должны быть ножны, забирай, так и быть, нашару. То есть даром.

— И ты согласна, чтобы тобой владела аморальная беспринципная нежить?

Девушка окинула меня пристальным насмешливым взглядом.

— Тебе не кажется, что для аморальной беспринципной нежити ты в принципе слишком много болтаешь о морали? Все, отбой. И не тереби меня без лишней необходимости.

Девичья фигурка исчезла. Я осторожно вытащила меч, очищая его от земли и пепла. Интересно, как ее звали?

— Меня уже много лет никто не зовет, тень. — Грустно прошелестело у меня в голове.

— И все же?

— Мама называла меня Лайдэ-дзи.

— Лайдэ-дзи. Стрекоза. Очень подходит. — Раздраженно думала я, Такие же огромные глазища, резкие движения и назойливая трескотня. Будут еще всякие посягать на мою беспринципность и аморальность! На что это она намекает? Да я самый безжалостный, жестокосердный и бесчеловечный игиг на свете, я…

Меч с саркастическим звоном упал на камни. Сердце пропустило пару ударов и забилось в ускоренном темпе.

Шушуня лежала в полукруге света, изредка вздрагивая от затухающих волн судорог. Свет заставил глаза перестроиться на дневное видение, вмиг сжав пространство до маленького золотистого пятнышка среди кромешной тьмы. Очертания предметов затуманились, вынуждая опуститься на колени, чтобы лучше рассмотреть детское личико. По подбородку струилась кровь, может, кровь Алдая, а может, ее собственная.

Из-под приоткрытых губ выдавались неестественно длинные, острые клыки…

Схватив ладошку, я успела увидеть, как на тонких пальчиках втягиваются страшные загнутые когти, превращаясь в обыкновенные полумесяцы ногтей. Упади небо! Да что же это за напасть?

Бесцеремонно перевернула хрупкое тельце и рванула рубашку…

На спине там, где у человека полагалось быть лопаткам, шевелились два небольших отростка длиной в пол куша, покрытые легким серым пухом.

Не может быть. Меня, как обухом по голове огрели. Лилиту!

— Светлые воды, — Прошептала я, осторожно опуская детское тельце на землю. — Так вот, какая у тебя болезнь, девочка.

Лилит (мужчины зовутся лилу, а женщины — лилиту) — это, слава богам, давно вымершие существа, некогда обитавшие в горах. Из старинных сказаний известно, что их ниспослали разгневанные боги в наказание за человеческие грехи. Прекрасные создания с белоснежными крыльями и черной душой. Убей лилит или он убьет тебя — вот, что говорит нам народная мудрость. Впрочем, и среди игигов об этих тварях сохранились отнюдь не хвалебные гимны, что тоже заставляет задуматься. Жестокие, кровожадные, повернутые на культе жертвоприношения. Не знаю, как такое могло случиться. Люди для лилит, как все прочие создания, представляли чисто гастрономический интерес. Любовь? Никакие чувства не оправдывают такого шага. Существует причина, достаточно веская, чтобы ограничить любовь между человеком и лилит романтическим держанием за руку. Разные биологические виды редко совместимы, поэтому от их брака часто рождаются либо мертвые дети либо… нежизнеспособные уроды…

В какой то момент я поняла, что к девочке вернулось сознание.

— Тебе больно? — Вопрос колючим кашлем застрял в горле. Шушуня смотрела на меня, слегка повернув голову. Испытующе, без капли страха и жалости к себе.

— Сколько себя помню. Я уже привыкла, только во время приступов становится совсем невыносимо.

Сердце сжала незнакомая прежде боль. Но она заслуживала правды, а не жало — Ты все равно умрешь. Никакая магия не лечит наследственные и врожденные пороки. Нефритовое Озеро, даже если оно и существует, не поможет.

— Знаю. — Спокойно сказала Шушуня, как будто дело касалось не ее жизни, а прошлогоднего урожая петрушки. — Я чувствую, как разрушаюсь изнутри. Только Тимхо не говори, пожалуйста, он так верит…

Мы помолчали.

— Шушельга, дальше будет только хуже. — Слова, вопреки тяжелым мыслям, давались мне легко. — Приступ за приступом, постоянная, нестерпимая боль. Растущие крылья разрушают спинной мозг. Скоро ты потеряешь возможность мыслить и связно разговаривать, перестанешь узнавать близких, превратишься в агрессивного злобного монстра. Я могу прекратить это прямо сейчас. Обещаю, ты ничего не почувствуешь…