Сержанты Леонов и Пуля со своими десятками задерживаться в Усинске не стали, их семьи были в Усть-Усе и Мирской станице.

Я лично отдыхал целых два дня. Это были просто дни блаженства и счастья. На третий день мы окрестили своих сыновей, я стал крестным сыновьям и Ерофея и Панкрата, Ерофей крестил моего сына. Нашей кумой стала Анна Петровна, а кумой Пантелеевых Агриппина. А Панкрат в крестные сыну позвал матушку Ольгу, жену отца Никодима. Агриппа и Лукерья по этому поводу закатили пир на весь мир.

Утром четвертого июня мой отпуск закончился, на взмыленных лошадях прискакали двое заводских. Сержант Леонов прислал известие, на Усть-Ус готовятся напасть какие-то люди, приплывшие на плотах и лодках сверху по Енисею.

Через час я выступил со своими камердинерами и тремя тувинцами, Митрофан за последний месяц очень преуспел в изучении тувинского языка и стал фактически их непосредственным начальником. Ерофей с двумя гвардейскими десятками должен был выступить следом. Но на заводе нас встретил другой гонец с Енисея: произошел бой и в итоге остатки неизвестного отряда заблокированы на острове южнее Усть-Уса.

Стараниями заводских и леоновской братии до Усть-Уса была уже не тропа, а вполне приличная грунтовая дорога, по которой спокойно можно было двигаться на телегах, а верхами достаточно свежим аллюром. Искусно проложенная по левому берегу Уса, она конечно прилично петляла по лесу, было много резких спусков и подъемов. В нескольких местах дорога была подсыпана землей и укреплена камнем. На закате солнца мы были на Енисее напротив острова.

Рано утром третьего июня, дозор высланный сержантом на юг от Усть-Уса заметил, что по реке на больших лодках и плоте сплавляются какие-то люди, вооруженные луками, копьями и саблями. Достигнув устья Уса, эти люди попытались пристать к берегу. К этому времени они были уже пересчитаны, равно пятьдесят воинов.

У Леонова было шесть винтовок и шестнадцать казнозарядных ружей. Когда незваные гости приблизились к берегу, его гвардейцы и еще десяток мужиков с Усть-Уса залегли на берегу и приготовились к бою. За время похода сержант освоил некоторые тувинские слова и когда незнакомые лодки приблизились к берегу, он вышел из-за укрытия и спросил кто они такие. В ответ полетел град стрел, хотя ни одна стрела до сержанта просто не могла долететь. Судьбу Леонов испытывать не стал и скомандовал «пли».

Стрелковая позиция была выбрана идеально, нападающие были видны как на ладони, а наши стрелки все были укрыты. Леоновские стрелки оказались мастерами своего дела, двумя залпами они отбили у врагов желание высадиться. Трое убитых вывалились из лодок и после окончания боя их тела вытащили на берег. Они были вооружены и экипированы как те воины, которых мы разбили на Уюке.

Непрошенные гости оказались неугомонными, они продолжили спуск по Енисею, зачем-то пуляя в наших из луков. Смысла в этой стрельбе не было ни какого, а вот гвардейцы винтовочным огнем угомонили несколько человек к моменту их высадки на островке южнее Усть-Уса. Но главные потери они понесли от умелых действий сержанта Леонова. Вдохновленный броском гранаты на Уюке, он попросил снарядить его пятью гранатами, предварительно взяв урок бомбометания у Якова. И вот в один из моментов этого боя, если это можно было назвать боем, сержант решил, что дистанция позволяет ему метнуть пару гранат. И он их метнул. Первая граната взорвалась в воздухе в рядом с первой лодкой, разнеся в щепки её борт. Вторая угодила точно в другую лодку, разнеся в клочья и её и тех, кто был в ней. А итоге на причалившем к острову плоту осталось десятка полтора врагов, с перепугу они бросились прятаться а густых зарослях и плот тут же унесло течение, вскорости он был разбит на камне Сагаташ.

Леонов выставил караулы и стал спокойно ждать меня. Вечером того же дня на противоположный берег Енисея вышла стая волков. Два крупных самца как хозяева расположились у самой воды, остальные были поблизости, периодически обозначая себя коротким воем.

На ночь наши люди разожгли костры на берегу, волков все немного побаивались, тем более когда они так странно себя ведут.

Весеннее половодье повредило железную направляющую перекинутую зимой на остров, но не унесло. Леоновские умельцы отремонтировали её и надежно закрепили её концы. Поэтому я решил её использовать для пленения непрошенных гостей.

Митрофан с помощью Доруг-оола предъявил им ультиматум: без промедления сдаться и выйти на наш берег. Наш тувинец показал на практике как это делать, страхуясь с помощью железяки.

До наступления темноты оставшиеся в живых одиннадцать вражеских воинов перебрались на наш берег и сдались, к моему удивлению раненых среди них не оказалось. Леонов с двумя своими молодцами успел переправиться на остров и прочесать его, обнаружив там трупы семерых тувинцев с перерезанным горлом. У всех были огнестрельные ранения.

Моим первым желанием было пристрелить тех, кто это сделал. Зачем добивать своих раненых?

Пока эта публика не пришла в себя, мы жестко их допросили. Я абсолютно не блефовал, когда заявил этим горе-воинам, что пристрелю их, если будут молчать. Когда закончилось их «соловьиное пение», я был, как принято говорить в покинутом мною времени, в шоке.

Подлец зайсан, взятый нами в плен, обманул нас и рассказал не все. Он не сказал нам, что этот проклятый амбын-нойон был не просто в курсе всего, но и участвовал в этом. И рейд этого разгромленного отряда был его делью.

Как это не удивительно, но тувинцы практически не использовали лодки, они с ними просто не были знакомы. Среди налетчиков было три китайца из ставки амбын-нойона и под их руководством сначала были построены лодки. Отряд должен был подняться по Усу и напасть на нас с тыла. Меня конечно позабавило, что этот монгол, а амбын-нойон был именно им, посчитал возможным такими силами захватить Усинск. Но победу мы похоже решили праздновать рановато, похоже все самое интересное впереди.

Но самым главным было не это, Лонгин со своими бойцами вероятно оказался в страшной опасности. Какой-либо возможности предупредить его не было и всё, что я мог сделать, это скорее вернуться в Усинск и организовать новый поход в Туву, рассчитывая, что Лонгин сумеет разобраться в ситуации и просто во время повернуть назад.

А сейчас быстрее закончить всё дела здесь в Усть-Усе, организовать тут надежный тыл. Пан Казимир, где ты? Как же нужна твоя информация и твоя сабля!

Троих самых ценных субчиков я решил взять с собой, остальных под конвоем, со связанными руками и завязанными глазами, было решено на телегах доставить в Усинск, а затем к Мергену. И уже там решить их участь. Троицу же, также со связанными руками и завязанными глазами, перекинули через седла и приготовились везти как тюки. Связанные руки понятно, а вот глаза я решил им завязать потому, что убивать их не хотел, но что бы они не поняли сколько нас.

Выступать я решил не мешкая, Леонов дал мне восьмерых сопровождающих, они должны будут освещать дорогу факелами и газовыми фонарями Якова. Усть-Ус он оснастил не только гранатами, но и тремя газовыми фонарями.

Пока поковали пленных, я посмотрел стройку моста. На самом деле я слабо верил в возможность превратить валун посреди Уса в полноценную опору моста, да и цемент с бетоном дедушки Фомы я еще толком не видел. Все, что происходило в нашем народном хозяйстве, было пущено на самотек. Я только читал отчеты Степана и всё. Оставалось надеяться на Совет, да на Якова с тестем.

Но я недооценил нашего сержанта Леонова и Фому Васильевича. Стоя на нашем мосту, я с изумлением рассматривал настоящую опору моста. Каким-то образом леоновские мастера сумели соорудить деревянную опалубку вокруг валуна, притом так, что вода внутрь не поступала, воткнуть вокруг валуна десяток специально изготовленных толстых арматурин, засыпать все это камнями и начать заливать раствором бетона. Всю подготовительную работу сделали пока стоял лед, не афишируя, а вдруг не получиться.