Время от времени Егер охотно обсуждал с журналистами и исследователями решение, принятое им 9 ноября 1989 года, – что привлекало к нему определенное внимание. Поскольку он долго служил офицером Штази, никаких наград или медалей ему не вручили. Кино– и телевизионные продюсеры порой снимали документальные драмы с героем, прототипом которого был Егер; эти портреты не всегда выглядели лестно. С этой же проблемой столкнулась и Катрин Хаттенхауэр – активистка из Лейпцига, сидевшая в октябре 1989 года в одиночной камере. После объединения она переселилась в Берлин и стала художницей. Она так и не собралась найти документы Штази о себе и прочесть их, но прошлое неприятным образом настигло ее, когда группа телевизионных продюсеров, обнаруживших досье на Хаттенхауэр, объявила о намерении снять о ней фильм. Она обратилась в суд; в предложенном сценарии продюсеры несправедливо намекали на то, что в тюрьме она предала своих друзей и что ее главным мотивом была любовь к мужчине с Запада. Благодаря помощи Архива Штази и юристов она смогла убедить продюсеров отменить проект.
С точки зрения других бывших активистов, публичное признание некоторых персон после объединения было спорным еще по одной причине: оно не всегда (по их мнению) доставалось тем, кто его больше всего заслуживал. Кристиан Фюрер и Ганс-Юрген Зиверс – пасторы, соответственно, церкви Святого Николая и Реформатской церкви в Лейпциге – продолжали заниматься своим делом, с той только разницей, что Фюрер стал знаменитостью и регулярно выискивал в своем календаре место для церемоний награждений. Он получил (кроме прочего) медаль Теодора Хойса в 1991 году, Аугсбургскую премию мира вместе с Горбачевым в 2005 году и медаль Ханса Бёклера в 2008 году. Активисты не раз заявляли, что, хотя многие деятели церкви, включая Фюрера, поспособствовали успеху протестных маршей, если уж выделять какого-то одного пастора, то им должен быть Кристоф Воннебергер. Однако Воннебергер, переживший в октябре 1989 года сильнейший инсульт, после которого он несколько лет заново учился говорить, пропал из общественной жизни и народной памяти. Усилия активистов в итоге принесли некоторые плоды. Когда Фюрер, Швабе и Гезина Ольтманс узнали, что в 1994 году им вручит награды президент объединенной Германии, то договорились сообща попросить, чтобы Воннебергера наградили вместе с ними. Еще один запоздалый момент признания наступил для Воннебергера в 2014 году, когда отборочный комитет Германской национальной премии решил присудить приз не только Фюреру, но еще и Швабе с Воннебергером.
Иного рода пробелы в памяти были преднамеренными. Комитет по расследованию преступлений лидеров бывшего режима в Саксонии начал свою работу вскоре после объединения, но достичь поставленной задачи оказалось непросто. Документы, когда за ними приходили следователи, таинственным образом исчезали из архивов, а интервью раз за разом сопровождались приступами амнезии и заявлениями в духе «я не помню» или «мне об этом не было известно». Такие трудности были не только в Саксонии, но и во всех пяти новых землях.
Правовые меры по раскрытию преступлений бывшего режима ГДР, впрочем, тоже подвергались критике: их называли не более чем «правосудием победителей». Тем не менее суды объединенной Германии провели ряд процессов над бывшими чиновниками СЕПГ и пограничниками. Одним из главных инициаторов этих процессов стала неутомимая Карин Геффрой, чей сын Крис был застрелен при попытке побега в Западный Берлин в феврале 1989 года. Она собрала все имевшиеся свидетельства об убийстве сына, и ее усилия привели к первым юридическим процедурам по факту применения огнестрельного оружия у Берлинской стены. Начиная с 2 сентября 1991 года перед судом предстали четыре пограничника, причастных к убийству ее сына. Карин была шокирована тем, сколько ненависти обрушилось на нее впоследствии. Она получала неоднократные угрозы расправы, а ее дом был ограблен; она предположила, что это дело рук бывших агентов Штази или их сторонников.
Само судебное разбирательство тоже нельзя было назвать легким. Адвокатам обвиняемых разрешили получать гонорары от одной медиагруппы. Неудивительно, что показания с процессов упоминались в различных репортажах и публикациях. В одном журнале даже напечатали фотографию трупа Криса на столе для вскрытия. Сотрудники журнала раздавали этот номер в здании суда, и один экземпляр достался Карин. Она никогда прежде не видела жуткого снимка и разрыдалась. Позже она сказала, что тот момент был «худшим в ее жизни после смерти Криса».
В 1994 году, после долгого суда и апелляции, все старания Карин Геффрой привели только к одному обвинительному заключению – для стрелка с «аксельбантом снайпера», который выпустил смертельную пулю в сердце Криса. Его приговор не был слишком суровым. Карин же могла хотя бы разделить бремя утраты и хранить память о сыне вместе с его бывшими друзьями, такими как Дирк Регель, которые, как и Крис, мечтали увидеть Америку. После крушения Стены Регель переехал жить в Сан-Франциско. Он получил степень MBA и американское гражданство в 2013 году. Несмотря на огромное расстояние, отделявшее его от Берлина, Регель поддерживал связь с матерью покойного друга. Как-то он сказал ей, что в его воображении Крис переехал в Калифорнию вместе с ним.
В общей сложности около 250 человек получили наказание за противоправные действия на бывшей границе, из них примерно 130 – в виде тюремного заключения. В основном это касалось чиновников низшего звена и пограничников; приговоры получили и десять лидеров СЕПГ, включая Эгона Кренца и Гюнтера Шабовски. Хонеккер избежал судебного разбирательства в 1993 году из-за поздней стадии рака печени, который врачи диагностировали у него еще в 1989 году, но скрыли. Болезнь забрала его примерно через год.
Еще одним способом поиска справедливости для бывших восточных немцев стал суд общественного мнения. Этот путь выбрал Роланд Ян. Десятого ноября, после того как он помог сообщать новости о падении Стены и отпраздновал событие в «Кукушкином яйце», Ян поехал в родной город Йена. Он хотел (впервые после своего выдворения из ГДР в 1983 году) посетить дом родителей – и вскоре сделал это. Но у него на уме были и дела посерьезнее. В очередную поездку – в близлежащий город Гера, где он сидел в тюрьме, – Ян взял с собой съемочную группу. Вместе с коллегами они вышли на одного из бывших дознавателей Штази, который спросил: «Что, теперь вы жаждете мести?» Ян ответил просто: «Нет, справедливости». Ян снял и выпустил множество новостных и документальных сюжетов, раскрывающих заурядность, пошлость и продажность бывших властей ГДР. Он и Марианна Биртлер – активистка из Гефсиманской церкви, каталогизировавшая случаи жестокости полиции, – стали, соответственно, вторым и третьим директорами Архива Штази в объединенной Германии. Первым же этот архив возглавлял еще один бывший диссидент – Йоахим Гаук, который в 2012 году занял пост федерального президента ФРГ.
Оба бывших соратника Яна – Арам Радомски и Зигги Шефке – нашли себя в объединенной Германии. Наконец-то они смогли получить признание и материальное вознаграждение за свои труды. Радомски конвертировал талант подпольного фотожурналиста в бизнес, основав успешную компанию по производству фотообоев. Шефке тоже воспользовался опытом корреспондента под прикрытием, чтобы сделать карьеру после падения Стены. Он переехал из Берлина в Лейпциг, согласившись работать на региональном канале, а примерно через двадцать лет после открытия границы вместе с женой и детьми пустился в погоню за американской мечтой. Семья Шефке купила дом в Майами, штат Флорида, влюбившись в этот город во время отпуска. А еще Шефке сделал себе подарок – элегантный черный «мерседес». Когда друзья из числа бывших диссидентов подшучивали над его любовью к предметам роскоши, он отвечал, что помогал совершить революцию вовсе не для того, чтобы продолжать ездить на автомобиле с двухцилиндровым двигателем.
Среди тех, кто преуспел после падения Стены, были также Том Брокау и продюсеры Nightly News. Они продолжили свои и без того успешные карьеры в сфере новостей, хотя, как это ни удивительно, не получили «Эмми» за эксклюзивные репортажи 9–10 ноября 1989 года. Возможно, что людям, определявшим победителей, падение Стены казалось чем-то неотвратимым, а решение NBC отправить съемочную группу в разделенный Берлин – очевидным, а не прозорливым.
