Вернувшись в корпус, Бриджет забралась в спальник и уставилась на полоску лунного света между двумя досками в потолке. И тут до нее вдруг дошло: она же на берегу Баия-Консепсьон. Зачем довольствоваться клочком неба, когда можно получить его все целиком? Она вскочила и сунула спальник и подушку под мышку.

– Кто со мной спать на пляж? – спросила она девочек.

Настала тишина, потом все зашептались.

– А что, можно? – спросила Эмили.

– Вроде я не слышала, что нельзя, – ответила Бриджет.

Она бы и одна пошла, но обрадовалась, что Диана и еще одна девочка по имени Джо согласились присоедини- ться.

Они разложили спальники на краю широкой полосы песка. Мало ли куда дойдет прилив. Вдали нежно шелестел прибой. Небо над ними было все усеяно великолепными звездами.

Бриджет была настолько счастлива, настолько переполнена радостью, что ей было трудно заставить себя лечь в спальник. Она услышала собственный вздох при виде мерцающего неба над головой.

– Красота!

Джо забралась поглубже в спальник.

– Просто с ума сойти.

Некоторое время они молча смотрели в небо.

Диана приподнялась на локте.

– Не знаю, смогу ли заснуть. От этого всего у меня чувство… собственной ничтожности, наверное. Незначительности. Улетаешь туда мыслями – и все летишь, ле- тишь…

Бриджет понимающе засмеялась. В этот момент Диана напомнила ей Кармен – с самой симпатичной стороны, любительницу философии и популярных психологических словечек.

– Правда? А мне и в голову не приходило.

В самолетах всегда так чисто… Кармен это нравилось. Нравился строгий фирменный запах, нравилось, что еду приносят во множестве коробочек и упаковочек.

Она полюбовалась десертом – небольшим яблоком. В точности того размера, формы и цвета, как нужно. Словно восковое, но при этом почему-то обнадеживает. Она убрала яблоко в сумку. Решила приберечь немного порядка на потом.

Кармен никогда не была у папы дома, он всегда сам приезжал навестить ее. Но она представляла себе, что там увидит. Не то чтобы папа был грязнуля, но ведь у него нет второй Х‐хромосомы. Вряд ли у него на окнах шторы, на кроватях – покрывала с оборками, а в кухонном шкафчике – запас соды. Возможно, два-три клубочка пыли на полу. Ну не посреди комнаты, конечно, но где-нибудь в углу за диваном (диван-то у него наверняка есть!). Хорошо бы постельное белье было хлопчатобумажное. Зная папу, Кармен не удивилась бы, если бы у него оказалось синтетическое белье. С синтетикой у Кармен были сложные отношения. Тут она ничего не могла с собой поделать.

Может быть, они улучат минутку между игрой в теннис и фильмами Джона Ву или чем там можно заняться в субботу днем, и она возьмет папу в большой магазин товаров для дома и уговорит купить красивые полотенца и настоящий заварочный чайник. Папа будет ныть, но Кармен сделает так, чтобы ему было весело, и потом он скажет ей спасибо. Она представила себе, что к концу лета он, может быть, даже загрустит, разведает, что и как в местной школе, и спросит ее не в шутку, а всерьез, не хочет ли она остаться жить в Южной Каролине.

Кармен поглядела вниз, на ряды мурашек, от которых тонкие темные волоски на руке встали дыбом. Она не видела папу с Рождества. Рождество всегда было их временем. С тех пор как ей было семь лет и родители расстались, папа приезжал каждый год, селился в гостинице «Эмбасси-сьютс» во Френдшип-хайтс на четыре дня, и они проводили это время вместе. Ходили в кино, бегали на канал, возвращали в магазины дурацкие рождественские подарки, которые Кармен получала от тетушек – его сестер.

Иногда он навещал ее и в другое время – по вечерам, три-четыре раза за год, когда приезжал в Вашингтон по делам. Она знала, что он хватается за любой случай поехать в Вашингтон и окрестности. Ресторан, где они ужинали, всегда выбирала Кармен. Она старалась выбирать места, где ему бы понравилось. И всегда внимательно смотрела ему в лицо, когда он изучал меню, а потом – когда пробовал первый кусочек. Вкуса своей еды она почти не замечала.

Кармен услышала, как под брюхом самолета что-то заскрежетало. То ли отваливался двигатель, то ли выдвигались шасси перед посадкой. Было пасмурно – не разглядеть, далеко ли до земли. Кармен прижалась лбом к холодному пластиковому окну. Прищурилась, высматривая просвет между облаками. Ей хотелось увидеть океан. Хотелось понять, где тут север. Хотелось окинуть мир взглядом с высоты, пока они не сели.

– Пожалуйста, поднимите и закрепите столик, – прощебетала стюардесса, обращаясь к соседу Кармен в кресле у прохода, а потом забрала у Кармен поднос из-под еды.

Сосед Кармен был мужчина крупный, почти лысый, и его портфель из кожзаменителя постоянно впивался Кармен в ногу. Вот Бриджет в самолетах всегда сидела рядом с симпатичными студентами, которые перед посадкой просили у нее телефончик. А Кармен всегда доставалось среднее место между дядьками с толстыми пальцами, перстнями и отчетами о продажах.

– Просим экипаж занять свои места, – сказал капитан по громкой связи.

Кармен ощутила холодок в груди. Она поставила ноги ровно, упершись в пол. Перекрестилась – так всегда делала мама на взлете и при посадке. При этом Кармен чувствовала себя немного мошенницей, но едва ли это был подходящий момент, чтобы искоренять в себе суеве- рия.

Первое, что бросилось ей в глаза, – входная дверь. Она была выкрашена сияющей желтой краской – цвета яичного желтка в идеально поджаренной глазунье. Весь остальной фасад был ярчайшего из всех возможных оттенков голубого. Кто только придумал такую голубизну? Лина запрокинула голову к безоблачному полуденному небу. Ой.

Если бы кто-то выкрасил дом в такие цвета в Бетеcде, все решили бы, что он наркоман. Соседи заявили бы на него в полицию. Пришли бы ночью с баллончиками краски и перекрасили бы дом в бежевый. А здесь на фоне беленых стен повсюду сверкали пятна цвета.

– Лина, иди уже! – простонала Эффи и пнула ее чемодан.

– Добьё пожаловать, девочки, добьё пожаловать домой! – Бабушка захлопала в ладоши.

Дедушка сунул ключ в замок и распахнул дверь цвета солнца.

Сдвиг часовых поясов, солнце и пара незнакомых стариков – от всего этого у Лины возникло ощущение, будто она под кайфом и ее глючит – гипотетически, само собой. На самом деле ее никогда не глючило, если не считать того раза, когда она отравилась креветками в «Пекинском саду».

Лина от усталости слегка отупела, зато Эффи с недосыпа стала попросту вредной. Лина всегда предоставляла младшей сестре светскую болтовню, но Эффи от вредности отказалась даже щебетать. Поэтому поездка из крошечного аэропорта на острове до дома прошла почти в полном молчании.

Бабушка постоянно поворачивалась к ним с переднего сиденья старенького «фиата» и говорила:

– Как же вы выросли, девочки! Ах, Лина, до чего же ты стала красавица!

Лина всерьез мечтала, чтобы бабушка перестала это повторять, поскольку это ее раздражало – и к тому же как это воспримет Эффи, когда у нее и без того вредное настроение?

Бабушка хорошо говорила по-английски – сказывались долгие годы владения рестораном, обслуживавшим туристов, однако в случае Бапи это, похоже, не помогло. Лина знала, что бабушка – хозяйка ресторана и его обожаемое всеми «лицо» и что ее всепоглощающая любовь покоряет всех и каждого. Бапи по большей части держался в тени – сначала работал поваром, потом вел бизнес.