Отец больше не предпринимал таких попыток. Пока не родилась Лале. Когда папа брал ее на руки и перепрыгивал через костер, она визжала, смеялась и хлопала в ладоши, требуя еще одного захода.

Моя сестренка была куда смелее меня.

Честно говоря, я не так уж и грустил из-за того, что нам придется пропустить Чахаршанбе-Сури. С гораздо большим комфортом я пролечу над костром на высоте десяти тысяч метров, чем перепрыгну через него, даже если это лишит Стивена Келлнера еще одного замечательного повода разочароваться во мне.

После ланча я отправился в медпункт. Поскольку в школе Чейпел-Хилл главенствует политика нулевой толерантности в отношении сильнодействующих веществ, распределением всех медикаментов среди учеников занимается школьная медсестра.

Миссис Киллинджер вручила мне маленький помятый бумажный стаканчик с моими таблетками. Именно такие используют абсолютно во всех психиатрических лечебницах в каждом фильме или сериале.

Кроме, конечно, «Звездного пути», потому что там все пользуются гипоспреями и отправляют препараты сразу под кожу при помощи сжатых струй воздуха.

Для воды, которую я налил из питьевого фонтанчика в углу кабинета миссис Киллинджер, мне предложили другой помятый бумажный стаканчик чуть большего размера. Я не мог запить таблетку, наклонившись над питьевым фонтанчиком. Так можно было либо подавиться, либо случайно выплюнуть пилюли прямо в раковину. И просто на сухую проглотить таблетки, как это делал Стивен Келлнер, я тоже не мог: единственный раз, когда я попробовал так сделать, таблетка «Прозака» застряла у меня в горле, и я пять минут пытался выбить ее обратно, а она при этом медленно растворялась, превращаясь у меня в пищеводе в порошок со странным привкусом.

Это было еще до того, как доктор Хоуэлл отменил мне прием «Прозака», который вызывал у меня такие критические перепады настроения, что они больше походили на Маневры Гравитационной Рогатки Настроения, такие сильные, что, казалось, способны швырнуть меня вокруг солнца и на полной скорости загнать в перегиб времени.

Я принимал «Прозак» всего три месяца, но это были, пожалуй, худшие три месяца в Поисках Правильного Лечения.

Отец на самом деле никогда не рассказывал о том, как ему поставили диагноз «клиническая депрессия». Эта история канула в лету. Он только упоминал, что это случилось, когда он был студентом колледжа, и что препараты много лет поддерживают его здоровье. Мол, мне не о чем волноваться. Ничего такого уж страшного.

К тому моменту, когда депрессию диагностировали мне и доктор Хоуэлл начал подбирать для меня правильную комбинацию препаратов, Стивен Келлнер уже благополучно жил со своей депрессией так давно, что практически о ней забыл. А может быть, у него вообще никогда не было таких Маневров Гравитационной Рогатки Настроения. Может быть, его лекарство сразу переформатировало ему мозг, и он мгновенно вернулся в состояние высокофункционального Сверхчеловека.

Мой же мозг оказалось куда сложнее переформатировать. «Прозак» – третий препарат, который опробовал на мне доктор Хоуэлл, когда я был еще в восьмом классе. Я принимал его в течение шести недель, прежде чем испытать свой первый Маневр Гравитационной Рогатки. Я тогда сорвался на парня из моего отряда бойскаутов по имени Ванс Хендерсон за то, что он пошутил по поводу акцента моей мамы.

Я сталкивался с подобными шутками всю свою жизнь – по крайней мере с тех пор, как пошел в школу, – так что ничего нового не произошло. Но в тот раз я завелся, как квантовая торпеда огромной мощности.

Я тогда впервые кого-то ударил.

И после очень сильно себя жалел.

А потом злился. Я на самом деле ненавидел бойскаутов. Ненавидел все эти походы и других мальчишек, которые все до одного стояли на пути к тому, чтобы превратиться в Бездушных Приверженцев Господствующих Взглядов.

А потом мне стало стыдно.

В тот день с моим настроением произошло много Маневров Гравитационной Рогатки.

Но я вовсе не стыдился того, что постоял за маму, даже если для этого пришлось ударить Ванса Хендерсона. Даже если для этого пришлось оставить на его лице идеально ровный красный отпечаток ладони.

Папа был разочарован.

В школе Чейпел-Хилл два спортзала. Предположительно, они носят названия Большого и Малого залов, но учащиеся называют их Зал для мальчиков и Зал для девочек, потому что мальчики всегда занимаются в том, что побольше.

Да, да, и всё в обход политики нулевой толерантности в отношении сексизма, которой придерживалась школа Чейпел-Хилл.

На середине лестницы, ведущей в спортзал, я услышал его голос. Чип Кузумано.

Я опустил голову и стал спускаться быстрее, а на лестничной площадке даже подвис на перилах, чтобы удержаться и не упасть.

– Привет! – окликнул он сзади. – Эй! Дарий!

Я проигнорировал его и ускорился.

– Погоди! – снова крикнул Чип, и его голос эхом отразился от стен лестничного пролета. Я как раз добрался до самой нижней площадки, когда он дернул меня за рюкзак.

– Отпусти.

– Я просто…

– Отставь меня в покое, Чип. – Я дернулся вперед, надеясь, что это ослабит его хватку.

Вместо этого мой рюкзак испытал крушение с непоправимыми последствиями: основной шов, скреплявший его корпус, порвался. Мои учебники и тетради разлетелись по лестнице, но по крайней мере закрепленный липучками планшет остался внутри.

– Ой.

– Блин, Чип. – Я присел и начал сгребать свои бумажки, прежде чем кто-нибудь разнесет их ногами по всему лестничному пролету. – Спасибо. Огромное спасибо.

– Извини. – Чип протянул мне учебник, который поднял двумя ступеньками ниже. Когда он убрал с глаз челку, на лице показалась его знаменитая глупая улыбочка. – Я только хотел тебе сказать, что у тебя рюкзак открыт.

– Тебе что, моего велосипеда мало?

– Слушай, ну это же была просто шутка.

– То есть то, что у меня больше нет велика, для тебя шутка?

– О чем ты? Твои колеса валялись рядом, в кустах.

Я смотрел на него во все глаза.

Откуда мне было это знать?

– Ты что, их не нашел?

– Отстань от меня, Чип.

Прозвенел предупреждающий звонок: минута до начала урока.

– Ну же, чувак. Давай я помогу.

– Уходи.

Нельзя было рассчитывать, что Циприан Кузумано так просто мне поможет.

Он пожал плечами и поднялся с корточек.

– Ладно. Я предупрежу тренера Фортеса, что ты опоздаешь.

Я собрал свои записи в относительно ровную стопочку и сунул их между учебниками по экономике и геометрии.

Мой рюкзак не подлежал восстановлению. Когда порвался основной шов, отпали и лямки. Единственное, что еще было пригодным для хранения школьных предметов, – это передний карман, где лежали карандаши и ручки.

Прозвучал звонок на урок. Я связал оборванные лямки между собой, чтобы можно было перекинуть никуда больше не годную тушку рюкзака через плечо, собрал свои пожитки и поспешил в спортзал.

Тренер Фортес покачал головой, увидев стопку учебников и то, что осталось от моего рюкзака.

– Кузумано мне все рассказал, – проговорил он.

Почему учителя физкультуры всегда называют школьников по фамилии?

– Извините, тренер.

Почему школьники всегда называют учителей физкультуры просто «тренер», без фамилии?

– Все в порядке. Переодевайся.

У нас шли недели игр с сеткой: две недели бадминтона, две недели пинг-понга или настольного тенниса и грандиозное завершение – две недели волейбола.

Я в таких играх проявляю себя просто ужасно. Мне вообще не очень даются все виды спорта с мячом, хотя ребенком я играл в соккер. У меня лучше получается показать себя в тех видах спорта, где нужно хотя бы бегать, потому что бегаю я неплохо. Я вынослив и довольно быстр, что многих удивляет, потому что я немного полноват.

Ну. Не немного. Я полный, и точка. Именно поэтому Стивен Келлнер постоянно протягивает мне миску с салатом.