Доктор Горелов в грязной, с пятнами крови, полосатой пижаме, сидел на кушетке для пациентов. На пижаму он набросил овчинный тулуп, из которого торчали синюшные как у мертвеца руки. Вообще, принять Горелова за покойника было несложно - кожа на лице посерела, подбородок и щеки поросли щетиной, глаза запали, волосы слиплись сосульками. О том, что доктор не помер, первое время свидетельствовал только дробный звон ложки о край стакана с кипятком, который Горелов сжима в ладонях.
- Здравствуйте, Дмитрий Валентинович, - поздоровался Матвеев. - А я вот к вам с гостями...
Горелов с трудом повернул голову и уставился на прибывших. Потом кивнул.
Вперед выступила Варвара.
- Я Варвара Кольцова, доцент кафедры эпидемиологии Архангельской медакадемии, - она протянула было руку, но вовремя опомнилась. - Как себя чувствуете?
- Спасибо, хреново, - прохрипел Горелов едва слышно. - Но хотя бы еще жив.
- Если уже зубоскалить можете, значит, худшее позади, - Варвара деловито придвинула к кушетке табурет и уселась на него. - Можете рассказать, как все началось?
- Там на столе журнал, - Горелов слабо махнул рукой куда-то в сторону. - Пока силы были, все записывал.
- Ну, мы, если позволите, так бы послушали, - Столбин тоже устроился рядом на табурете и жестом пригласил Максима присоединяться. Свою трость он осторожно прислонил к столу.
Тот осторожно уронил неподъемный варварин саквояж и подошел поближе. Горелов бросил недоверчивый взгляд на портупею с револьвером, но, очевидно, оказался слишком слаб, чтобы задавать вопросы.
- Массово первые больные стали приходить в воскресенье. Высокая температура, хрипы, головная боль... Сперва я решил, что это обычный грипп. В понедельник у некоторых заболевших началось кровохарканье, проблемы с дыханием и помрачение сознания. Тогда я заподозрил пневмонию и поместил людей в изолятор... В тот же день вечером умер первый больной, Осип Колов. Перед смертью у него начались скачки давление, и из горла пошла кровь. На следующий день умерло еще трое в лазарете и двое человек в самом селе. Больные появились в каждом дворе, обнаружились новые симптомы - аритмия, бессоница, кое-кто начинал бредить. Местные стали проявлять заметное беспокойство... Я раздал все, что у меня было - антибиотики, отхаркивающее, салицилаты, жаропонижающие. Ничего не помогло...
Горелов перевел дыхание - слова давались ему с большим трудом - и сделал глоток кипятка.
- В среду утром я окончательно убедился, что беспомощен и не знаю, с чем имею дело. Пока хватало сил, отправил депешу в уездную больницу, полагая, что Савенков далеко не дурак и сложа руки сидеть не будет. А главное, я надеялся, что с применением эпидемиологического протокола не опоздают... Урядник Прохоров мне помогал первое время хоть как-то селян в узде держать, но вечером в среду заболел и он. Сердце у него ни к черту было, ночью он скончался, а потом и я слег. Фельдшера ушли к своим и не вернулись. Потом я все очень плохо помню, пришел в себя, только когда в больнице появились солдаты...
Дальше Варвара задавала еще какие-то свои вопросы, и разговор этот не всегда был понятен Максиму, который принялся ходить по приемному покою, разглядывая царящий беспорядок. Его внимание привлекла треснувшая вдоль оконная рама. Подойдя ближе, Максим уставился на торчащее из расщелины в крашеном дереве оперение тяжелого болта от самострела - по видимому одно из проявлений "заметного беспокойства" местного населения, о котором столь тактично упомянул Горелов. В общем, если подумать, вряд ли такой свинарник в приемном покое устроил едва живой земский врач...
Максим нащупал револьвер и решил сразу после возвращения из села переговорить с Варварой на предмет еще одного такого защитного костюма, как у нее. Тонкие и прочные перчатки спецкостюма, как успел заметить поручик, вполне позволяли нажать на спусковой крючок оружия.
Пока Максим изучал обстановку, Столбин, судя по всему, внимательно слушал разговор, хотя какую пользу это могло ему принести, Максим не понимал.
Наконец, с полчаса спустя, Варвара Ивановна удовлетворила свое профессиональное любопытство. Горелов закончил говорить, сделал еще глоток кипятка, закрыл глаза и откинулся к стене.
- Я когда на границе в начале девяностых служил, в киргизских степях, - проговорил врач, не открывая глаза, - В одном из урочищ, Таш, рядом с нашими позициями случилась вспышка легочной чумы. Местные рассказали, что по степи чума косит одно племя за другим, а сюда она пришла вместе с беглецами из одного из зараженных стойбищ. Так вот, тогда киргизы оцепили зараженный Таш и никого не выпускали - стреляли в каждого, кто шел с той стороны. Женщин, детей, стариков... Никто не хоте повторить судьбу зараженных. После того, как люди оттуда идти перестали, киргизы спалили все урочище - закидали горящими стрелами издалека.
- Ясно, - Варвара поднялась с табурета. - Где у вас тела лежат?
- В леднике, - прокаркал Горелов.
- Вскрытие буду делать в операционной, - заявила девушка. - Маловероятно, что теперь ее по назначению использовать удастся. Господин полковник, давайте распорядимся, чтобы туда перенесли пару трупов.
Варвара и Матвеев вышли на улицу.
- Ну, а теперь, Дмитрий Валентинович, - Столбин придвинулся ближе к изнеможенному Горелову, - позвольте мне занять у вас немного времени. Вы еще небольшой разговор выдержать в состоянии?
Горелов кивнул.
- Тогда представлюсь - Столбин Ерофей Алексеевич. Третье отделение Собственной Е.И.В. канцелярии. Скажите, вы давно в Грачевке живете?
- Да уж пять лет.
- Местных хорошо знаете?
- Некоторых даже лучше, чем хотелось бы...
- Ну и прекрасно. Часто у вас здесь чужие появляются?
- Бывает... в селе льнотрепальная фабрика вдовы Митрофановой стоит, для нее почти все село лен сеет. Фабрику в прошлом веке муж Марии Николаевны построил, но он скончался еще до моего приезда. Так что с весны, как дороги протаивают, полно приезжих - карлы и люди на сезонные работы приезжают, компаньоны митрофановские, водители грузовиков... За зиму на фабрике порядочно волокна скапливается, вывозят до середины лета, а там уж новый сбор начинается.
