Михаил Петрович вздохнул и перевел взгляд с календаря на стопку рассмотренных заявлений - наследие широкого четверга, ежегодно всплывающее аккурат в первые дни Великого Поста. Ибо протрезвевшие и заговевшиеся обитатели Пудожа как-то совсем не по-христиански начинали вспоминать все причиненные на потехах увечья и ушибы.
О посте напомнил и уныло урчащий желудок. Не отличающийся миниатюрностью организм Урицкого в полном соответствии с крамольными дарвинистскими теориями требовал мяса.
Помотав головой, Михаил Петрович отогнал от себя навязчивые видения пятничного застолья у тещи, и заставил вчитаться в набитый на расхлябанном "зингере" доклад околоточного Разова о хищении и побоях, приключившихся с некой девицей Вилюйской в Прощеное Воскресенье.
К тому моменту, когда начальнику полиции удалось дойти до выводов бравого околоточного о том, что девица Вилюйская, будучи изрядно навеселе, сама поскользнулась в Двукирпичном переулке, потеряла сумку и выбила зуб, дважды ударившись лицом о фонарный столб, в приемной возникло некоторое оживление.
Через дверь донеслись крики секретаря "Беспокоить не велено!", перебиваемые нервным голосом нежданного посетителя. Повышенные тона разговора и не позволили Михаилу Петровичу сперва опознать гостя.
- Павлуха, а ну пусти! - гаркнул Урицкий, застегивая верхнюю пуговицу мундира и вставая из-за стола.
Перебранка смолкла, дверь распахнулась, и в кабинет ввалился главврач уездной больницы Савенков.
- Иван Алексеевич, дорогой! - Урицкий шагнул навстречу главврачу, распахивая объятия. - Какой неожиданный, но приятный...
Урицкий не договорил. Обычно аккуратный и с иголочки одетый Савенков предстал перед начальником полиции без головного убора, в расстегнутом пальто, заляпанном начинающим подтекать снегом, со свалившимся с плеча шарфом. Лицо главврача при этом выглядело так, словно за рулем авто, на котором он, судя по несезонной одежде и кабинетным туфлям, прибыл в управление, восседал сам черт.
- Неужели ограбили? - промелькнула в голове Урицкого скорая мыслишка.
- Вот, - Савенков сунул в руки опешившему Урицкому медный цилиндр. - Читайте!
- Иван Алексеевич, ну что ж вы так с ходу, - Урицкий повертел в руках контейнер пневмопочты. - Присядьте, успокойтесь, Павлуша вам сейчас чайку заварит!
Контейнер отдавал резким химическим запахом.
- Читайте, Михаил Петрович, черт вас дери! - взвился главврач. - Я вас уверяю, сейчас вам станет не то, что не до чаю, вообще не до чего!
Урицкий отвернул крышку цилиндра и вытащил покрытый неровным строками листок бумаги, крошащийся по краям. На то, чтобы разобрать послание у Михаила Петровича ушло не больше минуты.
- Это что, шутка такая, Иван Алексеевич? - едва закончив читать, спросил Урицкий.
- Да какая уж тут шутка! - вяло отмахнулся Савенков. - Горелов человек серьезный, служил на границе с Халифатом, и с чувством юмора у него плохо.
- Ну, может пьян-с был, - нервно хихикнул Урицкий. - Или морфием балуется...
Спина под мундиром как-то нехорошо стала намокать. Пусть умом Михаил Петрович не блистал, зато потенциальные неприятности чуял за версту.
- Ага, это Горелов-то, - Савенков закатил глаза. - Да он капли в рот не берет, уж с кем только на почве этого отношения себе не перепортил! Вот и сидит в земских врачах, а по уму пора отделением заведовать! Упрям он, честен и неглуп. Так что, Михаил Петрович, не шутка это и не розыгрыш. Что делать-то будем?
Урицкий нашарил рукой один из расставленных вокруг стола для совещаний стульев и грузно рухну на него. Ножки у несчастной мебели протестующе заскрипели, но выдержали.
- Срочно сообщение генерал-губернатору и в главную губернскую больницу... - Урицкий оттянул вдруг ставший чудовищно тесным воротник. - И пошлю-ка я депешу Матвееву в гарнизон. Если уж этот ваш Горелов так заслуживает доверия, сами понимаете - надо делать, как он пишет!
В наступившей тишине порыв ветра громко шлепнул в окно горстью мокрого снега.
Вечер, как говаривал один персонаж нежно любимого женой Михаила Петровича столичного спектакля, переставал быть томным.
"Граф Андропов" вынырнул из ватного одеяла туч и по стеклу сбежали холодные струйки влаги, оставляя на иллюминаторе карты фантастических рек, исчезнувших спустя несколько мгновений. Отшвартовавшееся пару часов назад от причальной мачты Пулковского воздушного порта судно спешно приближалось к месту назначения.
Идя на небольшой высоте в погоду получше нынешней, "Андропов" неизменно привлекал бы внимание населения всех попадающихся по пути населенных пунктов Олонецкой губернии младше пятнадцати лет, ибо относился к числу новейших моделей дирижаблей, что начали выходить из эллингов архангельских воздуховерфей не больше года назад. Жесткий сигарообразный баллон "Андропова" имел в длину сто двадцать метров. Под ним крепилась бронированная гондола с двумя скорострельными трехдюймовками на носу и корме. Еще одна сдвоенная скорострелка, невидимая с земли, обшаривала стволами небо с хребта баллона. От гондолы отходило два пилона с закрепленными в них легкими самолетами "стриж". В движение дирижабль приводили три рубящих винтами промозглый мартовский воздух орденских мотора. Одновременно и без особой тесноты на борту "Графа Андропова" могло разместиться до пятидесяти персон.
Однако сейчас эта удивительная машина, помимо восьми человек экипажа, несла всего двух пассажиров, с комфортом расположившихся за обеденным столом в салоне нижней палубы гондолы.
Первый, начинающий грузнеть, но не расплывшийся еще мужчина лет сорока пяти имел примечательную лысину, биллиардным шаром сверкающую под потолочными светильниками. В противовес зеркально гладкой макушке, лицо его украшали пышные рыжеватые усы со скобелевскими бакенбардами. Нос картошкой и позолоченные квадратные очки придавали бы их обладателю добродушный вид, если бы не тяжелый гладко выбритый подбородок с жесткими складками в углах губ. Да и взгляд за стеклами очков скрывался цепкий и внимательный к деталям.
