«Я ищу совсем не счастья…» Я ищу совсем не счастья и не песен, гордый мой, я ищу лишь равновесья между мною и тобой. Между собственной судьбою и судьбой совсем другой. Ты не рад мне. И не надо. Не прощай и не жалей. Как слепая ворожея я жила среди людей. Но не я тебя слабее. Но не ты меня мудрей. Но зачем же ворожею ты к себе приворожил? Без меня полжизни прожил, дом сложил и жизнь сложил, без меня дружил с друзьями, без меня врагов нажил. Отпусти меня на волю, ведь тебе я ни к чему. Отпусти меня на волю. Что ж ты сердишься, чему? Отпусти меня на волю, к перезвону птичьему. «Им судьба подарила…» Им судьба подарила три ночи, три дня. опереньем сверкнула жар-птица. Три падучих звезды, три несмелых огня пали с неба, чтоб вспыхнуть и скрыться. И обрушится дом, и обвалится холм, перехватит от нежности горло. И былинка шершавым шепнёт языком о дорогах бессонных и долгих. И налево – восход, и направо – восход, светом розовым залито небо. Здесь – судьбы перекресток, здесь – узел дорог. Только камня с пророчеством нету. «Осень выдалась – словно в награду…» Осень выдалась – словно в награду. Что за осень! Теплынь и покой. Да и лета мне больше не надо — лета с тускло-зелёной листвой. Ах, какая мне выпала доля! Так взахлёб и так радостно жить, не уметь защититься от боли и – усталость осеннюю пить. Улыбаться награде осенней и готовиться к строгой зиме, и надеяться вместе со всеми, и со всеми – ходить по земле. «Вглубь какого колодца…» Вглубь какого колодца шептать мне об этой любви? О любви невзначай, невпопад, наудачу?.. Мне, наверное, лучше бы плакать и петь, только я не пою и не плачу. Ночью снятся мне странные, светлые сны, сны сквозные и гулкие, как огромные своды, слышу звуки тревоги пожарных машин, вижу – пламя над крышей восходит. Это пламя танцует над крышей моей, освещая ночные дороги, это мечутся чёткие тени людей и струится от отблесков берег пологий. Снится: речка промёрзла до самого дна, снега хруст и угрозы вдогонку, ледяная дорога на долгие вёрсты видна, и в ладони — ладошка ребёнка. «Сваты ходят в мой дом…» Сваты ходят в мой дом. – Что потом? Перестанут ходить. – Что мне в том? Будешь век вековать. – Вот беда! И грустить по ночам. – Это да. Ой, смирись, не гордись. – Что потом? От него отступись. – Что мне в том? Он не пара тебе. – Вот беда! Он не любит тебя. – Это да. Ну а если б любил… – Что потом? В рог бараний скрутил. – Что мне в том? Мыть, стирать да вязать. – Вот беда! И стихов не писать. – это да. «А может быть, совсем не надо было…» А может быть, совсем не надо было стеной стоять на собственном пути? А нужно было ради горькой были стать пылью – и самой по ней пройти? И всё б тогда пошло совсем иначе. Мне был назначен счастья срок. Когда б глаза мои туманились незряче. Когда ты их закрыть бы смог. Скажи, на что мне – горький дар прозренья и эта власть – решать за нас двоих? и почему так трудно искупленье несбывшихся греховных снов моих? «Ты говорил…» Ты говорил: – Смотри, вот мой любимый луг! Я посмотрела. – Вот просека сосновая, где на траве роса. Где сосны корабельные уходят в небеса… Я посмотрела. – А вот тропинка, возвращающая силу. Я здесь хожу, когда мне всё немило. Я смотрела. Но – замороченная жизнью горожанка — Ничто не дрогнуло в моей душе. Бездумно слушала, глядела. Было жарко… Природа не волнует нас уже. Мы ошарашены потоком жизни новой Невиданной и бьющей через край. И лишь во сне вдруг просекой сосновой Привидится наивный древний рай. И лишь во сне вдруг счастьем отзовётся Брусники вкус, сосновой рощи тень. И радость, словно птенчик, встрепенётся: А ведь какой прожит хороший день! |
