— Медальон у фокусника, видишь? — тихо прошептала она, чуть повернув к нему голову. От близости горячей энергии и его крыльев, едва прикасающихся к её, у неё закружилась голова. — Теперь у девушки в белом платье.

Она не увидела, но почувствовала, как он кивнул. Для разных видов они слишком хорошо друг друга чувствовали.

В её голове родился план. Мими легко и изящно выскользнула из рук мужчины и хотела уже уйти, как вдруг почувствовала, как её резко притянули к себе. И сердце тут же ухнуло, упало вниз, а в животе завязалась пружина привычного предвкушения.

Это совершенно другой разговор. Совершенно другое чувство.

Встретившись с его глазами, Мими вспомнила, как он лечил её крылья.

— Где ты достал этот дурацкий отвар?— сдерживаясь от того, чтобы не захныкать, как ребёнок, она терпела прикосновения к обгоревшей плоти. Она жгла. Мими закусывала губы, но всё равно её голос звучал жалобно и ворчливо.

— Заткнись, — тихо отмахнулся он. Мими еле дышала. Мечтая закрыться. Мечтая спрятаться. Вот сейчас он начнёт или издеваться, или снова крыть её матом, или бросаться нравоучениями о том, как глупо она поступила. Но он ничего не говорил. Он молчал, и от этого ощущения уязвимости ей становилось только хуже.

Неуютно. Неудобно. И всё равно закрыться не хотелось.

Она пустила его в своё пространство слишком легко и доверчиво, хотя внутри запретила себе это делать. От прикосновения тёплых пальцев к голому участку спины, так близко к лопаткам, она слегка охнула, и он замер. А ей позорно хотелось закричать, чтобы он не прекращал. Не убирал руки.

Она повернулась к нему, и они чуть не столкнулись лбами. Близость их лиц сбила обоих с толку, заставив еле слышно вздохнуть.

У него был совершенно другой взгляд. Невесомый, будто едва касающийся её самой, но пронимающий до самой души, которой у неё никогда не было. Она была бессовестной, бесчестной, но он смотрел так, словно она была самым светлым существом в его глазах. Смотрел так, словно она нуждалась в защите. Словно она была уязвимой.

Он чуть наклонил голову к ней. Доверчиво, но несмело. Она чувствовала его участившееся дыхание. Он прикрыл глаза.

Она едва прикоснулась к его губам, совсем недолго думая. Она вообще недолго думала. Это почти не чувствовалось, слишком невесомо, но бабочки в её животе никак не хотели умереть, они кружились, кружились, щекоча крыльями внутри живота.

А потом отстранилась, осознав, что сделала. Её щёки слегка покраснели.

— Я… не надо было, да? — она была как пьяная. И ей стало стыдно, когда она увидела его усмешку. Соблазняла, соблазняла, издевалась, а потом как дура…

— Не надо было, — сказал он, глядя на неё так, словно не верит в происходящее, а потом сам поцеловал её, крепко схватив за подбородок, и от его силы она резко лишилась своей, действительно превратившись в слабую девчонку.

Танцевать с ним — это как ощущать огонь слишком близко, но не касаться его. Однако он и так обжигал тебя.

Он делал это резко, как прыжок с обрыва. То прижимая её к себе со всей силы, сталкивая со своим твёрдым телом, заставляя охать, то отталкивая. Она полностью отдалась его силе, слишком податливая, гибкая, как глина. И наэлектризованная. Её пальцы прошлись выше по его плечу, чувствуя, как напрягаются его мышцы, и она запрокинула голову.

О да, смотри на меня.

Она могла бы выпалить сейчас миллион дурашливых фраз, вроде того: «О как ты хочешь меня, красавчик». Могла бы, но она сама превратилась в жидкий огонь.

Мими прижалась голой ногой к его ноге, заставляя охнуть, и усмехнулась.

— Бессердечная, — зло выдохнул он. Ну да.

— Какой отвратительный демон, — протянула она, задыхаясь, с восторгом чувствуя, как он её закружил, а потом прижал к себе спиной. Она наклонила голову вбок, чувствуя нечаянное прикосновение его губ к её шее, и тихо вдохнула. Его пальцы на её рёбрах сжались сильнее, спускаясь вниз. Слишком властно и жадно, даже грубо. Она от этого мгновенно податливо растаяла, прижалась сильнее к нему, и горячее дыхание опалило ей ухо.

А потом она наткнулась взглядом на медальон, и к ней вернулась ясность мозга. Она снова вернулась в момент.

Шепфа, если бы не это, она бы трахнула его прямо сейчас.

— На тебе охрана, — сказала она, ухмыльнувшись в ответ на то, как он пару раз поморгал, а потом снова нацепил маску хмурого парня. И коротко кивнул.

— Ой, кажется, я потеряла туфлю, — старательно изображая пьянчужку, Мими подкатила к девчонке, прыгая на одной ноге и морщась. Та вздрогнула, обратив на неё испуганный взгляд. — Давно тут стоишь? Я Мими, кстати.

Очаровательная улыбка. Несмелое движение бледных губ девушки в ответ. Дело в шляпе.

— Я Кэролайн. Может, пойдём поищем твою туфлю?

— Знаешь, я вроде танцевала, а вроде и в туалете была, пошли туда? — прощебетала она птичкой, выводя её за плечи и наваливаясь на неё, как пьяная. Ей всегда хотелось сыграть человеческое пьянство! В коридоре она снова приобняла её. — Ты такая-я-я милая! — она легко расстегнула расстёжку медальона и сдёрнула его с тонкой шеи, тут же пряча в своей руке. Девчонка смотрела на неё как на сумасшедшую. — А теперь мне пора, вот и туфля! Спасибо тебе, ты такая хорошая!

Юстиниан нашёлся в коридоре очень быстро. Но он не выглядел как победитель. Скорее как побитый щенок, даже несмотря на отсутствие каких-либо повреждений. Мими сначала помахала перед его лицом медальоном, а потом, заметив его загнанный вид и услышав топанье ног, протянула.

— Ну что ещё?

— Кажется, их тут больше, чем я думал.

— Ты ангел военный или кто? — прошипела она.

— Ты сказала не привлекать внимания!

— Ебать твою налево, Юстиниан! — воскликнула Мими, а потом, быстро оглядевшись, подбежала к окну и легко выбила его одной рукой. Звук бьющего стекла тут же привлёк охранников, но к тому моменту, когда они оказались на месте, их уже там не было.

Оказавшись за территорией особняка, они переглянулись, и у обоих в глазах была тщательно скрываемая, но льющаяся за край радость. Адреналин.

Они смогли.

*

Дино помнит, как он возвращался в лагерь. Шёл, шатаясь, словно пьяный человек, а на самом деле — перемолотый внутри и растерзанный. Орущий и истекающий кровью, в то время как снаружи — немного оглушённый, немного растерянный, совершенно обычный, такой же обычный, как сошедший с ума мир, всё же продолжающий своё движение по часовой стрелке.

Сейчас мир сходит с ума, сейчас он добитый и разорванный на куски, но это — всего лишь часть истории, в которой всё же возвращается к начальной точке кругу.

И в конце концов он придёт в норму. Дино тоже придёт, потому что это так и работает. Но сейчас он готов упасть от боли на землю.

Он много раз слышал, как девчонки (даже демоницы) в школе говорили о чувствах, влюблённостях. Неужели они мечтали об этом? Как можно мечтать о смерти? Он предпочёл бы никогда за всё своё существование этого не ощущать.

Для них это была как игра. И, может, он всегда отказывался от этой игры, потому что в глубине души знал, что проиграет.

Он позволил себе дать слабину. Позволил этому прорасти внутри себя — из любопытства ли, из усталости, из желания, настолько глубоко спрятанного, что с фонарём не сыщешь, прячущегося за гневом, за болью, но на самом деле руководящего им всегда.

И теперь оно разрывает его изнутри шипами. И он ничего с этим не может сделать.

Он не помнит, как прожил несколько дней — всё слилось в одно. Он прятался в палатках, в лесу, на небе, патрулируя, мечтая, мечтая, только и мечтая, что о битве. Выдёргивая всё прочие мысли из своей головы.

Мысли о глазах Люцифера, иногда смотрящих на него так холодно, что в нём взрывался сталактит, мысли о его крыльях, мысли о его руках, мысли о его губах. Он чувствовал себя глупым, обманутым и проигравшим.

— У нас есть некоторые известия, — Ксандрий вгрызался в него прямым, но не давящим взглядом, пока Дино с прямой солдатской выправкой стоял перед ним в шатре. И это хорошо. Это было хорошо, что мягкость его взгляда не выкорчёвывала из него всё то кровоточащее, но Дино всё равно хотелось вгрызться в него волком. Он здесь, только потому что в голове набатом били мысли о чужой боли, о кинжале в его руке, о битве, битве. — Селестина увидела, как Сатана нападает на человеческий город.