Это словно ударило по голове, и Дино мог только в шоке смотреть на неё, на секунду забыв обо всём. В ней было столько восхищения перед ним, что это почти причиняло боль, и он в муке закрыл глаза.

— Вики, — он прервал её эмоциональную речь.

— Это моя проблема, только моя… И я справлюсь.

— Вики. — Она замолчала и уставилась на него полными слёз глазами. Дино открыл рот, чтобы… он не знал, для чего. В нём резко закончились все чувства. Ему было нечего ей сказать. «Я буду себя ненавидеть», — только и подумал он, прежде чем безжизненно выдавить: — Хорошо, что ты не надеешься.

И ушёл, оставив её, опешившую, в коридоре.

*

«Зачем мы здесь?»

«Зачем Владыка собрал нас? Наверняка что-то задумал…»

Эти и другие, гораздо более «лестные» шепотки летят в спину Люцифера. Шепотки по поводу его отца, по поводу его слуг, по поводу его планов.

По поводу: «вшивое внебрачное отродье».

Люцифер держит голову прямо так, будто на ней золотая корона. Но если бы на его голове и было что-то, то это был бы терновый венец, который прорезает кожу, оставляет кровавые рубцы, впивается иглами. Под ногами — исчерченный золотыми знаками каменный пол, но ощущается словно лава, а каждый шаг только приближает к обрыву.

Он держит подбородок высоко и раскрывает с громким шлепком бордовые крылья, буквально заставляя приглашённых расступиться. И они расступаются перед принцем — может, не самым любимым, но ему и не нужна их любовь. Любовь бессмертных рождается с лезвием у шеи и умирает вместе со свободой. А ножей за всё их существование — не счесть.

Люциферу не нужна их любовь. Так было всегда — он боем расчищал себе дорогу. И вряд ли что-то изменится, даже если он сядет на трон.

Он идёт мимо знатных гостей — чернокрылых демонов с людскими обликами; мимо низших прислужников с опущенными глазами, придерживающих длинные подолы дам; мимо гордых тысячелетних верных подданных отца, окружённых своей свитой. Мимо золотых клеток с неведомыми зверями — девушка-птица с когтистыми лапами и крыльями, мечущаяся, кричащая по-птичьи; мужчина с ястребиной головой и человеческим торсом…

Звучит музыка, для человеческого уха не привычная — пронзительная, на слишком высоких частотах с нарочито фальшивой скрипкой, словно несмазанные петли дверей. Обычно тёмный холодный зал оживляется с тысячью горящих факелов и свечей и мерцающими золотыми драгоценностями. Если ангелы все одинаково-белые, то толпа демонов пестра и неоднородна. Твой вид (если ты рождённый демоном) зависит от того, из какого ты рода — чем ближе ты к ангелам (чем древнее твой род), тем больше ты похож на человека. Мелькали и леопардовые шкуры, и химеры, и просто краснокожие рогатые твари.

Люцифер идёт, расчищая себе дорогу. И с двух сторон летят совершенно разные слова.

«Бесталанный, заурядный мальчишка без будущего и без трона».

«Будущий великий господин, в глазах которого встаёт кровавый рассвет».

Он идёт, даже не смотря по сторонам. Его кровавый рассвет обращён только вперёд.

*

Дино сначала старается не срываться на шаг и идёт методично, медленно и выверенно. Но с каждым шагом огонь только разгорается, и он ускоряется до такой скорости, что, кажется, пол школы бросается в лицо. Он не замечает, как начинает лететь.

Кажется, сейчас должны быть уроки, но ему настолько плевать, насколько это вообще возможно. А возможно многое, если не всё. Возможно и то, что ты будешь чувствовать себя так, словно лишился всего. Словно от тебя отрезали все цепи, и ты, более бешеный, обезумевший, чем опьяневший, летишь куда-то, не зная, куда.

Что будет делать существо, которое держали на привязи в темнице долгие годы, а потом вдруг отпустили? Оно будет метаться в панике, а потом сожжёт целый мир.

Ему надоело. Ему просто надоело. Он больше не ощущал себя тем, кем он был раньше, и это было даже не страшно. Это было как освобождение, как признание, как снятие с себя чужой шкуры.

Дино открывает скрытую дверь руной. Он не помнит, как чертил её, как проливал собственную кровь. Помнит лишь, как пульс отдавал в виски и его руки двигались словно не по своей воле. Помнит, как эти руки чертили на тёмном пыльном полу пентаграмму, белый круг и призывающие руны. Помнит, как его тот самый низкий голос бубнил заклинание. Помнит, как кипящая кровь капала на белые руны.

Помнит последнюю фразу, после которой воздух, всколыхнувшись, коснулся его лица:

— Призываю тебя, слуга Сатаны, Дервеш.

*

Кроваво-алые пухлые губы, изогнувшись в хищной улыбке, приоткрывают белые зубы с чуть заострёнными клыками. Бездонные глаза, в которых танцуют чернильные черти, с лукавством осматривают зал, а затем насмешливо падают на склонившегося Люцифера. Изумрудное пышное платье в пол открывает белые ключицы и гармонирует с убранными в причёску пепельными волосами.

Она одна из немногих здесь, кто без крыльев. И единственная — человек.

— Госпожа, — говорит Люцифер, не поднимая взгляда.

Она хватает со стола красное яблоко и, усмехаясь, с хрустом впивается в него.

— У твоего отца всё ещё есть чувство юмора.

Мягкий, тягучий голос обволакивает уши. Она полна величия и тысячелетней мудрости, хотя на её теле эти годы не отражаются — она всё так же молода и прекрасна. За ней тенью стоит слуга — совсем ещё юный и симпатичный демон. Он придерживает подол её платья, скромно уставив глаза в пол. Сколько Люцифер себя помнит, возле неё всегда ошиваются мужчины, что не мешало ей приходить к отцу раз в столетие — вспомнить прошлое.

— Почему здесь человек? Зачем господин тащит сюда человеческих шлюх? — морщит нос один из демонов, стоящих поблизости. Он шепчет что-то стоящим рядом существам, с презрением оглядываясь на женщину. Люциферу хочется усмехнуться — он знает, что сейчас будет.

Она, не изменившись в лице, взмахнула указательным пальцем, и стоящие до этого позади колонн воины с каменными лицами бесшумно подлетели к демонам и приложили каждому из них по ножу у горла. Женщина, улыбаясь, неторопливо подошла к ним, глядя в их глаза, теперь уже полные ужаса. Её рука ласково опустилась на щёку того говорливого.

— Ты не знаешь, кто я? Меня называют по-разному — шлюхой вашего Повелителя, его слугой, подстилкой, даже женой, что совсем уж смешно, — и она вправду смеётся. Мягко и нежно, не внушая никакой угрозы, но демоны задыхаются, мечущимися от страха глазами оглядывая зал. Но никто не смеет подойти. — Ваш дорогой Владыка очень любит присваивать себе чужие заслуги. Это оскорбительно, на самом деле. — Вдруг её рука намертво вцепляется в подбородок демона, оставляя борозды от ногтей, а глаза начинают полыхать непокорным огнём: — Но я никогда — никогда — не позволю никому из ныне живущих мужчин властвовать надо мной. Я пережила их всех. Я уничтожила их всех, включая моего единственного, уже бывшего мужа. Меня зовут Лилит. — Второй раз взмахнув пальцем, она отвернулась, не обращая внимания на брызнувшую из их шей тёмную кровь. Она улыбнулась Люциферу: — Дорогой мой, из года в год твой отец совершает ошибку, приглашая таких юнцов. Они никакой пользы не принесут.

Вдруг лицо её словно озарилось светом, и она мигом преобразилась, захлопав в ладоши, как маленький ребёнок. Где-то с другой стороны зала послышался точно такой же тоненький визг, и через секунду сюда прилетел чёрный шторм. Визжащие женщины повисли друг на друге, пища что-то на разных языках.

— Рим, моя дорогая, я тебя тысячу лет не видела!

— О, Ли, мне нужно столько тебе рассказать!

Черноволосая женщина — больше девушка с огромными красными глазами и изящными чертами лица — в красном платье раскрыла крылья и закружила Лилит над залом. На лице Люцифера появилась улыбка.

Эти две женщины способны разнести Ад по кирпичику. Первая, даже будучи человеком, стала едва ли не могущественнее самого Сатаны, а вторая — единственная из всех демонов — владеет единолично целым кругом Ада, без необходимости платить Сатане. Она убила своего первого мужа, завладев его богатствами, и прижала Сатану к стенке чем-то, о чём Люцифер не подозревал, но за что её обожал.