Казалось, чёрный шёлковый халат и её осиная талия были созданы друг для друга. В свои 45 Марина Лебедева обладала образцовой фигурой и Адриан уже давно не мог отделаться от ощущения, что эту победу в войне с генетикой мать несёт по жизни как флаг. Но в её странной утренней привычке – старательно утягивать пояс халата, словно это ещё больше сузит талию – было своё очарование. В редких чертах лица Лебедевой улавливалось слишком многое: и лёгкий налёт аристократизма, и какая-то шальная беспечность ни в чём не нуждающейся женщины, и непоколебимая стать светской львицы, и вечная внутренняя стихия большой актрисы, буквально вгрызающейся в свою профессию. Адриан обожал этот «коктейль» и, безусловно, его распирала гордость, что лучшую свою часть он взял от матери. А ещё о таких женщинах говорят: траур ей к лицу. Но сыну хватало этого маминого «траура» на сцене. Любить жизнь и быть любимой этой женщине шло куда больше. Эта женщина была Создателем задумана для любви. Но вероятно она об этом уже давно забыла…
– Привет, – в голосе Марины оказалось куда больше мягкости, чем в лице, ещё видимо борющегося с остатками сна.
– Привет.
– Очередная рабочая ночь?
– Такие рабочие ночи уже давно вошли в привычку.
– Не бережёшь ты себя, – Марина осторожно взяла сигарету, зажатую между белыми тонкими пальцами сына и после продолжительной затяжки отправила её в пепельницу.
– И это тоже привычка. Ничего, мам, скоро у меня отпуск. Буду отсыпаться и напиваться где-нибудь на юге.
– Ну со вторым только не увлекайся, – Марина с полуулыбкой взглянула на Адриана и он увидел, как по её лицу всё ещё неспешно разливается ленивая полудрёма, делающая её непривычно мягкой и лёгкой.
– Разберусь мам. Это был сумасшедший рабочий год. Я просто дико устал.
– Представляю. Сегодня придёшь ко мне на премьеру?
– Ты же знаешь, я не люблю ходить на первые показы.
– Порой мне кажется, что ты вообще охладел к театру. Давно не читала твоих рецензий. А у тебя ведь хорошо получается.
– Мам, в Москве более 150-ти театров. Если я буду писать рецензию на каждую премьеру, то… я, наверное, сойду с ума. Хотя, одно время я жил в таком безумном ритме и чуть потом не угодил в больницу с нервным срывом.
– Да, я помню. Мы тебя тогда с отцом еле уговорили не увольняться из редакции.
– А теперь у меня в подчинении есть молодые акулы театрального пера, готовые разнести в пух и прах и режиссёра, и его приму. Я так никогда не умел.
– Зато у тебя великолепный литературный слог, знание театра. Тебя интересно читать. А писать скандальные рецензии – много ума не надо.
– Красиво и тонко разнести премьеру в МХТ – это, мам, поверь, тоже талант.
– Возможно. Сегодня кто-то из твоих будет на премьере?
– Отправлю Наташу Орлову.
– Ту самую Орлову? – Марина сделала над собой немалое усилие, чтобы не скорчить презрительную гримасу, – Эта та Орлова, которая не может отличить художника по костюмам от художника-декоратора?
– Мам, ну не преувеличивай…
– Да это я ещё преуменьшаю. Её последнюю рецензию на ленкомовский спектакль обсмеяла вся театральная Москва.
– Я тебя услышал. Будем вести переговоры с Заславским, театральным критиком всея Москвы. Всё, я в душ.
Марина хотела что-то ответить, но Адриан быстро допив кофе, вышел с балкона, прикрыв за собой дверь.
К 8 утра семья собралась за завтраком. Домработница Лебедевых вошла в гостиную с подносом кофе. На большой фарфоровой тарелке дымились сырники с соблазнительной золотистой корочкой. Глава семейства Дмитрий Игоревич уже аккуратно поливал свою порцию абрикосовым джемом.
– Ты сегодня будешь на премьере? – обратилась Марина к мужу, сбрызгивая соевым соусом отварные яйца и ломтики помидоров.
– Буду очень стараться, – с аппетитом прожёвывая сырник, ответил Дмитрий Игоревич. – А во сколько?
Марина с лёгким недоумением посмотрела на мужа.
– Как и обычно. В семь.
– Думаю, я успею. К нашему медиахолдингу присоединилась ещё одна радиостанция. Сегодня подписываем с ней контракт.
– Ну, обычно все контракты вы подписываете днём. Вечер-то ты освободишь для любимой жены? У тебя контракты каждый день, а это у меня первая премьера в сезоне. И первая главная роль за последние годы.
– Я же сказал, что постараюсь успеть, – Дмитрий Игоревич выдавил из себя доброжелательную улыбку. – Дорогая, помимо текущих контрактов, у директора крупнейшего медивхолдинга в стране есть много других неотложных дел.
Пока Дмитрий Игоревич усердно макал кусочек сырника в растёкшийся по тарелке джем, Адриан смерил отца осуждающим взглядом.
– Мам, я буду на премьере.
– Ты же не ходишь на первые показы.
– Сегодня я изменю своим правилам.
Марина обхватила кисть сына своей изящной ладонью.
– Спасибо. Правда, спасибо.
Улыбка безмерной благодарности озарила её лицо.
– Всё, мне уже пора. Адриан, ты точно будешь на премьере? А то наша мама совсем расстроится. Я буду стараться успеть, но сам понимаешь… Я на тебя надеюсь. Всё, я убежал.
Допив свой кофе, Дмитрий Игоревич встал из-за стола. Адриан взглянул на отца и поймал себя на мысли, что в его годы не хотел бы так выглядеть. Он был словно нелепо собранный конструктор из разных деталей с выцветшим штампом «сделано в 90-х». Массивная лысая голова «бывалого братка» нелепо крепилась на вялое кисельное туловище «диванного генерала», из которого торчали две «куриные лапки». Дорогой пиджак ещё как-то скрывал дефекты его холёного тельца, но вот чиновничий животик, тяжело нависающий над пряжкой ремня, постоянно был на виду и раздражал Лебедева-младшего. Ему всегда казалось, что таким «мешком» награждаются только бездушные и алчные люди и в него скапливаются все отходы загнивающей души.
Подарив жене быстрый дежурный поцелуй, Дмитрий Игоревич вышел из гостиной. Адриан бросил ему вслед взгляд, в котором читалось ни то презрение, ни то жалость. Мать водила по тарелке ломтик помидора, собирая на него последние капли соевого соуса.
– Он не придёт, – ледяным голосом произнесла Марина.
– Он не любит театр, ты же знаешь, – отсутствующим голосом сказал Адриан.
– Он не любит меня, ты это тоже знаешь, – Марина вышла из-за стола и пошла к себе.
У Адриана зазвонил телефон. На экране высветилось «Стас». Ох уж этот Стас. Типичный представитель золотой столичной молодёжи, прожигающий жизнь в дорогих клубах, пропивающий папины деньги, снимающий гламурных девочек на одну ночь, а утром оставляющий им на тумбочке деньги на такси. Особенно старательным – с небольшими процентами. Однако в один из вечеров вождение в нетрезвом виде поставило жирный крест на его красивой жизни. Изуродованная машина, лёгкое сотрясение, блокировка отцом всех кредиток. В общем, классика жанра. Адриан какое-то время думал, отвечать ли на звонок. Ведь первая мысль – этот мажорик попросит тачку на пару вечеров и денег взаймы. Так и оказалось.
– Адрик, дружбанчик мой хороший, выручай! – похмельный голос Стаса начал сверлить мозг Адриана. – Ты единственный человек во всей Москве, кто может сейчас мне помочь. Если ты мне не поможешь, я вот прямо сейчас повешусь в своей комнате и ты всю жизнь будешь себя винить за мою смерть, приходить ко мне на могилку, пускать крокодильи слёзы…
– Дай угадаю. Ты разбил отцовскую тачку, он заблокировал все твои карточки и посадил под домашний арест?
– Бинго! Братик, но там такая ситуация… Какой-то урод на дороге не справился с управлением и полный пиздец… В общем, мне удалось сбежать из своего зверского заточения и я сейчас направляюсь к твоему дому. Братишечка, выручай.
– Слушай, ты, Рапунцель, я уже устал тебя постоянно вытаскивать из дерьма. Это в последний раз. Понял?
– Ты мой герой! Ты мой спаситель! Адрик, я тебе говорил, что я та-а-а-ак тебя обожаю, ну вот прям та-а-а-ак обожаю!
– Да пошёл ты, – Адриан хоть и злился, но с трудом сдержал улыбку, заканчивая вызов.
Через десять минут Стас был во дворе. Мрачного Адриана от встретил слегка идиотской улыбкой и полез обниматься.