Как только она снова окажется дома, я больше никогда не спущу с нее глаз. Всегда буду знать, где она, что с ней. Установлю любые приложения для определения координат – какой-нибудь трекер, семейный локатор типа «Лайф-360» или «Найди моих друзей». Если получится ее уговорить, то имплантирую ей в руку специальный электронный чип…

Время замедлило свой ход. Оно течет невыносимо медленно, что бы я ни делала, как бы себя ни отвлекала. Я достаю свой телефон, но, подержав его в руке, кладу обратно. Еще рано. Слишком рано. Еще не время для того, чтобы начать беспокоиться. Теперь уже никогда не настанет время, когда мне придется беспокоиться. То, что случилось тогда, больше не повторится.

Сейчас совсем другая ситуация. Робин прекрасно провела выходные и спокойно возвращается домой. Все хорошо. Где-то за окном протяжно замяукала кошка. Я, будто ужаленная, подпрыгиваю со стула и продолжаю расхаживать по комнате из угла в угол, от одного окна к другому. Я все жду, и жду, и жду…

– Ты подавилась кусочком яйца? – чуть позже в то же самое утро спрашивает меня Робин, когда мы сели в автобус, направляясь в школу. – И все остальные, кроме тебя, были в роскошных вечерних платьях?

– Да, – отвечаю я. – Но тебе не обязательно тыкать мне этим в нос.

– Ой! – растерянно и простодушно восклицает Робин.

Я от души рассмеялась. «Ой» – это самый лучший ответ. И впервые за все это время я не переживаю так сильно за все свои промахи и неудачи на той злополучной вечеринке.

– А у Дейзи и вправду хороший дом?

– Да, дом у них просто замечательный. Я же тебе уже обо всем этом рассказывала, – говорю я с легким раздражением.

Я, конечно, чувствую себя гораздо лучше по поводу всего случившегося в тот вечер, но мне совсем не хочется застревать на этом событии.

– А с кем ты там говорила? – интересуется Робин.

– Я точно не знаю. Было названо так много имен. С кем-то по имени Джессика.

В тот же миг меня пронзает острая, почти физически ощутимая боль от воспоминания о том презрении, с которым Джессика говорила о моей дочери.

– Наверное, это мама Поршии, – говорит Робин. – Поршия – одна из той группы девочек в школе.

– Понятно, – говорю я, запоминая это имя.

Я отчаянно нуждаюсь в любой информации о школьной жизни своей дочери, но не желаю ей показывать свою крайнюю заинтересованность в этом.

– А что это за группа такая? – спрашиваю я, ожидая, что Робин, скорее всего, сильно рассердится на то, что я лезу в ее жизнь, и ничего мне не ответит. Однако, вместо того чтобы осадить мое чрезмерное любопытство, она на мгновение задумывается, а потом вдруг сообщает:

– Это те девочки, которые решают, кто где сидит и кто с кем общается.

– Но ты не можешь позволять другим людям указывать, что тебе делать! – Эти слова сами собой слетают с моего языка прежде, чем я успеваю остановиться.

– Ох, мам… – восклицает Робин, закатывая глаза и отворачиваясь.

– Но я серьезно тебе говорю. Не может быть такого «Центрального комитета», который бы решал, с кем общаться и дружить, а с кем – нет. Такого просто не бывает. Нужно обязательно поговорить об этом с администрацией школы, – делаю я вывод.

Внезапно я совершенно четко начинаю себе представлять, что там происходит.

– Они что, запрещают другим девочкам разговаривать с тобой?

Мое дыхание учащается, я чувствую, как во мне закипает ярость, паническое состояние нарастает. Робин молчит. Она по-прежнему избегает встречаться со мной взглядом.

– Робин, посмотри на меня. Они запрещают другим девочкам разговаривать с тобой?

– Пожалуйста, обещай, что не пойдешь в школу.

Ее тон настолько умоляющий, что я сдаюсь. Дальше мы молчим всю дорогу, ничего не обсуждая, и так подходим к самому зданию школы. Робин уходит внутрь, не оглядываясь и даже не попрощавшись.

Я стою возле школы, хлопая глазами, не зная, что и делать. В глубине души поднимается волна сильного беспокойства. Я достаю из кармана телефон в надежде увидеть новое сообщение из адвокатского бюро о предстоящем судебном слушании. Но тут мимо проходят две женщины, одна из которых неожиданно хватает меня за локоть, и телефон падает у меня из рук.

Когда я наклоняюсь, чтобы поднять его, я слышу, как одна из этих женщин хихикает, а другая шикает на нее. Я разгибаюсь и кладу телефон в карман, готовая разразиться ругательствами. Обе женщины поворачиваются ко мне лицом. Одна из них – та самая Джессика с вечеринки.

– На завтра у нас запланирована утренняя встреча за чашкой кофе. Мы будем обсуждать в том числе подготовку к Рождественской ярмарке, – заявляет она. – Однако я полагаю, что тебе это не будет интересно, поскольку ты ненавидишь всю эту общественную деятельность.

Женщина рядом с Джессикой снова хихикает. Я чувствую, как у меня к щекам приливает румянец. Я уже собираюсь послать их черту, но тут вспоминаю о Робин, и мне в голову приходит одна идея. Я знаю, ей было бы приятно, если бы я поучаствовала в каких-нибудь школьных проектах.

– Я обязательно приду. Где пройдет встреча?

Джессика и ее подруга явно не ожидали такого ответа.

Они переглядываются, подняв от удивления брови.

– Я сообщу тебе по электронной почте, – отвечает Джессика. – Вообще, это мило с твоей стороны. Потому что иначе получается очень несправедливо, что Джулия должна все делать сама.

И, не сказав больше ни слова, обе женщины разворачиваются и уходят. Еще какое-то время я стою возле школы, приходя в себя. Руки крепко сжаты в карманах. И только теперь я почувствовала острую боль в ладони. Должно быть, стекло моего телефона все-таки разбилось. Я вынимаю руку из кармана – на ладони небольшой порез, только и всего. Я говорю себе, что я должна быть более собранной и аккуратной.

К тому моменту, когда я закончила уборку в доме и забрала свой телефон из ремонтной мастерской, уже почти что настало время забирать Робин из школы. Я надеваю пальто, готовая выйти из дома, и в этот момент зазвонил телефон.

– Мисс Роупер? Это Кирстен Глинн из Судейской палаты, – слышу я в трубке.

– Да, это мисс Роупер. Привет, Кирстен.

Наступила небольшая пауза.

– Теперь все детали улажены, мисс. С нами на связь вышла Зора Гонт. Не знаю, известны ли вам все подробности, но вы будете младшим адвокатом на процессе, который ведет королевский юрисконсульт Барбара Карлайл. Помните ее? Вы с ней работали еще во времена вашей адвокатской практики.

– Да, я помню ее, – отвечаю я, чувствуя, как спадает мое напряжение, сгорбленные плечи опускаются и расправляются. Я расслабляюсь… По крайней мере, хоть что-то идет так, как надо.

– Предстоит слушание по делу о злоупотреблении доверием. Барбара выступает на стороне защиты учителя, обвиняемого в сексуальном домогательстве к своей ученице.

– Сколько лет ученице? – спрашиваю я.

– Семнадцать, – отвечает Кирстен. – Барбара планировала провести этот процесс полностью самостоятельно, но по мере продвижения дела появилось много дополнительных материалов, и кто-то должен их все просмотреть. Это интересный случай. Можно начинать прямо со следующей недели.

– Да, я немного в курсе дела. Зора в общих чертах просветила меня. Звучит отлично.

– Вот и хорошо. Вы сможете прийти завтра утром? Скажем, в районе десяти?

– Да. Конечно смогу. Увидимся завтра, – говорю я.

Я триумфально восседаю за кухонным столом, с ликованием смакуя свою победу. Наконец-то у меня есть работа. Мне предстоит участвовать в настоящем судебном процессе. Я собираюсь снова вернуться к адвокатской практике. За этим делом последуют новые дела и клиенты. Может быть, все наконец встанет на свои места.

Такие жизнеутверждающие мысли роятся в моей голове весь остаток дня – момент встречи Робин из школы, дорога домой, наш обычный ужин из макарон с томатным соусом. Все это проходит на позитивном фоне. Я даже относительно легко переживаю молчание Робин, которое длится весь вечер. Я ни о чем ее не спрашиваю, заметив, что она стремится избежать любых разговоров и расспросов о своем дне. Я даже смиряюсь с тем, что она уединилась в своей комнате, появившись внизу только для того, чтобы быстро взять себе какой-нибудь еды и снова исчезнуть наверху. Я знаю, что должна попытаться поговорить с ней, но она так явно хочет, чтобы ее оставили в покое, что у меня пока что не хватает духу разбираться со всем этим.