Для того чтобы еще больше замести следы, я взял фрагменты ложных воспоминаний, внедренных таунинцами, и создал из них реальные, чтобы Кай, когда препарировало мое сознание, не смогло бы отличить свою собственную ложь от моей.

Эта лживая, чистая, до боли аккуратная гостиная моих родителей воссоздается и превращается в комнату, в которой я встречаюсь с Адамом и Лорен…

Солнечный свет проникает в окна по западной стене и образует на полу четкие параллелограммы…

«Ты не можешь сказать, какие воспоминания реальные, а какие ложные, однако настаиваешь на том, что они важны, и строишь на них свою жизнь».

– И вот сейчас, когда я уверен, что план приведен в действие, но не знаю достаточно подробностей, чтобы сорвать его, если меня подвергнут проверке, я собираюсь убить Кая. У меня крайне мало шансов на успех, да и Кай, вне всякого сомнения, захочет Переродить меня, чтобы стереть этого меня – не всего, но достаточно, чтобы продолжалась наша совместная жизнь. Моя жизнь защитит моих товарищей, поможет им одержать победу.

Однако что хорошего в возмездии, если я этого не увижу, если ты, Перерожденный я, не сможешь ничего вспомнить, не познаешь удовлетворение от успеха? Вот почему я спрятал улики, оставил следы, подобные дорожке из хлебных крошек, – чтобы ты шел по ней до тех пор, пока не вспомнишь и не поймешь, что ты сделал.

Адам Вудс, который, в конце концов, не так уж и отличался от меня… Его воспоминания послужили толчком, чтобы пробудить мои собственные…

Я покупаю вещи, чтобы когда-нибудь они во мне другом пробудили воспоминания о пожаре…

Маска, чтобы другие помнили меня…

Уокер Линкольн.

Когда я возвращаюсь к участку, Клэр ждет меня на улице. В тени позади нее стоят двое. А еще дальше громоздится неясная фигура Кая.

Я останавливаюсь и оборачиваюсь. У меня за спиной по улице идут еще двое, перекрывая путь к отступлению.

– Все плохо, Джош, – говорит Клэр. – Тебе следовало бы прислушаться ко мне насчет воспоминаний. Кай сказало нам, что у него возникли подозрения.

В темноте я не могу разглядеть глаза Кая. Я направляю свой взор на расплывчатую тень, возвышающуюся у Клэр за спиной.

– Кай, ты не хочешь сказать это само?

Тень замирает, затем в полумраке трещит механический голос, так сильно отличающийся от того голоса, ласкавшего мое сознание, к которому я так привык.

– Мне нечего тебе сказать. Моего Джоша, моего возлюбленного, больше не существует. Его забрали призраки, он уже утонул в памяти.

– Я по-прежнему здесь, но только теперь я цельный.

– Это твое упорное заблуждение, которое нам, похоже, так и не удалось исправить. Я не то Кай, которого ты ненавидишь, и ты не тот Джош, которого я люблю. Мы не являемся суммой нашего прошлого. – Какое-то время оно молчит. – Надеюсь, скоро я увижу моего Джоша.

Кай удаляется в участок, оставляя меня на суд и на казнь.

Полностью сознавая тщетность этого, я все равно пытаюсь поговорить с Клэр.

– Клэр, ты же понимаешь, что я должен помнить!

Лицо у нее грустное и усталое.

– Ты полагаешь, что ты единственный, кто потерял своих близких? Мне вживили порт всего пять лет назад. Когда-то у меня был муж. Похожий на тебя. Не мог смириться. Из-за него мне вживили порт, и я прошла Перерождение. Но, поскольку я сознательно предприняла усилия забыть, оставить прошлое в покое, мне позволили сохранить кое-какие воспоминания о бывшем муже. Ты же, напротив, упорно настаиваешь на том, чтобы продолжать борьбу. Тебе известно, сколько раз ты уже Перерождался? Только потому, что Кай тебя любит, любило тебя, хотело спасти большинство твоих частей, каждый раз от тебя отрезали лишь самую малость.

Я не знаю, почему Кай так истово старалось спасти меня от меня самого, очистить от призраков. Возможно, у него в сознании сохранились слабые отголоски прошлого, о которых оно даже не подозревает, и эти отголоски влекут его ко мне, побуждают стремиться заставить меня поверить в ложь, чтобы оно само также в нее поверило. Простить – значит забыть.

– Но и его терпение кончилось. После этого раза ты больше ничего не будешь помнить о своей жизни, и потому своим преступлением ты обрек на смерть бо́льшую часть себя, больше тех, кто, как ты утверждаешь, тебе дорог. Что хорошего в возмездии, которое ты ищешь, если никто и никогда о нем не вспомнит? Прошлое осталось позади, Джош. У ксенофобов нет будущего. Таунинцы пришли сюда, чтобы остаться навсегда.

Я киваю. Клэр говорит правду. Но из того, что это правда, еще не следует, что нужно прекратить бороться.

Я снова представляю себя на борту «Судного корабля». Представляю, как Кай радушно приветствует мое возвращение домой. Представляю наш первый поцелуй, невинный, чистый, – новое начало. Воспоминания об аромате цветов и специй.

Какая-то часть меня любит Кая, она видела его душу и жаждет его прикосновения. Другая часть меня хочет двигаться дальше, она верит в то, что предлагают таунинцы. И я-необъединенный, призрачный, переполнен жалостью к ним.

Я разворачиваюсь и бегу. Те двое, что стоят передо мной, терпеливо ждут. Бежать мне некуда.

Я нажимаю кнопку. Лорен дала мне это устройство при расставании.

Я мысленно представляю себе, как моя спина разрывается на миллион маленьких кусочков, за мгновение до того, как это происходит. Представляю, как все мои части, все атомы силятся хотя бы секунду сохранить свое взаимное расположение, создавая связную иллюзию.

ЭМИЛИ ФОРТ

Итак, вы хотите узнать про Хейли.

Нет, я уже привыкла к этому; по крайней мере, должна была бы привыкнуть. Все хотят услышать про мою сестру.

Это была унылая, дождливая пятница в конце октября, в воздухе висел запах опавшей листвы. Листья ниссы, обрамляющие поле для хоккея на траве, стали ярко-красными, превратившись в окровавленные следы, оставленные великаном.

Я готовилась к контрольной по французскому и собиралась закупить на неделю вегетарианских продуктов для нашей семьи из четырех человек. Около полудня пришло сообщение от Хейли из Калифорнии.

«Прогуляла уроки. Мы с Кью прямо сейчас едем на фестиваль!!!»

Я оставила его без внимания. Сестра получала наслаждение, подначивая меня рассказами о вольной жизни в колледже. Я завидовала, но скрывала это, чтобы не доставлять ей удовольствия.

Ближе к вечеру мне прислала сообщение мама.

«У тебя есть новости от Хейли?»

«Нет».

Сестринский кодекс молчания был священным. Хейли могла не опасаться, что я раскрою тайну о ее ухажере.

«Если будут, сразу же позвони мне».

Я убрала телефон. Мама у нас просто ракета.

Однако, когда я вернулась домой с хоккея, стало ясно – что-то стряслось. Перед крыльцом стояла мамина машина, а мама никогда не уходит с работы так рано.

В гостиной работал телевизор.

Лицо у мамы было пепельно-серым.

– Звонил куратор Хейли, – сдавленным голосом произнесла она. – Хейли сбежала с уроков и отправилась на какой-то музыкальный фестиваль. Там была стрельба.

Вечер прошел как в тумане: рос список погибших, ведущие новостных каналов выразительным тоном зачитывали заявления, выложенные стрелком в социальных сетях, снятые с квадрокоптера дрожащие кадры показывали объятых паникой людей, разбегающихся в разные стороны.

Надев очки, я бегло просмотрела виртуальное восстановление хода событий, в спешке подготовленное телекомпаниями. Кадры уже кишели аватарами со свечами, ведущими скорбное бдение. Подсвеченные контуры на земле показывали, где были обнаружены жертвы, а светящиеся дуги с быстро меняющимися цифрами изображали траектории пуль. Такое обилие информации – и так мало конкретных сведений.

Мы пытались звонить и отправляли сообщения. Ответа не было. «Должно быть, сел аккумулятор», – уверяли мы себя. Хейли вечно забывает заряжать телефон. Сеть наверняка перегружена звонками.