– Вы правы, господин директор. Но, пожалуйста, прежде чем я умру, еще один раз, чтобы сделать меня счастливой… – Она начала раздеваться.

Акиба пробурчал что-то себе под нос. Положив пистолет, он расстегнул ремень. Угроза неминуемой смерти увеличила его аппетиты, и он полагал, что на девушку это повлияло так же.

Акиба задумался.

Возможно, он слишком суров по отношению к той, кто, в конце концов, доказала свою преданность. Ему будет не хватать этого странного, такого милого американского выражения, которое время от времени появлялось на лице у Такако, этого взгляда у нее в глазах, наполненного страхом и в то же время тоской, словно у щенка, который хочет вернуться домой, но не знает как. Акиба подумал, что на этот раз он будет с ней ласков, как был ласков со своей женой, давным-давно, когда они еще только поженились. (У него защемило сердце при мысли о том, что его жена сейчас в Хиросиме, а он даже не знает, жива ли она.) Затем он ее задушит, чтобы сохранить ее красоту. Да, именно так – в мгновение экстаза он отправит Такако в загробную жизнь, после чего сам последует за ней.

Акиба поднял взгляд. Такако рядом с ним больше не было.

Такако бежала не останавливаясь. Ей было все равно, куда бежать. Она просто хотела убежать как можно дальше от Акибы и кричащих духов.

Вдалеке девушка увидела яркое пятно. Возможно ли это? Да! Это был звездно-полосатый флаг, трепещущий на ветру. У Такако сердце застряло в горле. Ей показалось, она умрет от внезапного счастья. Она побежала еще быстрее.

С вершины холма Такако разглядела, что это маленькая деревушка. Повсюду были раскиданы трупы японских и американских солдат. А также женские. И детские. Земля пропиталась кровью. Флаг гордо реял в жарком воздухе.

Девушка увидела расхаживающих американских морских пехотинцев. Они плевались на трупы японцев и забирали у офицеров на сувениры самурайские мечи и другие вещи. Кто-то сидел на земле, отдыхая после изнурительного боя. Другие подходили к женщинам, стоящим в дверях своих домов. При их приближении женщины без сопротивления проходили внутрь. Это ведь тоже война, так?

Все было почти кончено. Она почти вернулась домой. Собрав остатки сил, Такако пробежала по лесу последние сто шагов и выбежала в деревню.

Два морских пехотинца резко обернулись при ее появлении. Оба были молодые, ровесники ее брата. Такако подумала о том, в каком виде она предстала перед ними: разорванное платье, немытые волосы и лицо, одна грудь обнажилась, когда она убегала от Акибы. Девушка представила себе, как обратится к ним по-английски, на размеренном говоре Тихоокеанского побережья с его омытыми дождем гласными и неприкрашенными согласными.

На лицах морпехов мелькнуло напряжение, испуг. Они полагали, что все закончилось, но неужели эта сумасшедшая хочет совершить еще одно самоубийственное нападение?

Раскрыв рот, Такако попыталась выдавить из горла воздух, которого там не было.

– Я амер… – успела прохрипеть она.

Раздалась громкая автоматная очередь.

Морские пехотинцы подошли к распростертой на земле девушке.

– Какая красивая япошка! – присвистнул один из них.

– Довольно привлекательная, – согласился другой. – Только я не могу вынести ее взгляд.

У Такако в груди и горле клекотала кровь.

Она думала о своих родных, оставшихся в «Тьюл-Лейк», о бумагах, которые подписала. О духах, которых тайком переправила в Америку ценой собственной жизни. О своей матери, прижимающей к груди гранату. Затем ее рассудок захлестнули крики и стоны мертвых вокруг, полные страданий, ужаса и боли.

Война открывала в людях потайную дверь, выпуская все то, что скрывалось внутри. И в отсутствие демона, стерегущего эту дверь, общая энтропия мира возрастала.

Это война, не так ли?

Такако парила над своим телом. Морпехи уже ушли, потеряв к ней интерес. Она без грусти посмотрела на себя со стороны, затем отвела взгляд.

Флаг, грязный и истрепанный, реял на ветру так же гордо.

Девушка подлетела к нему ближе. Она вплетется в его ткань, в красные, белые и синие нити. Уляжется среди звезд и обнимет полосы. Флаг отвезут обратно в Америку, и она отправится вместе с ним.

– Нмаридзима, – сказала Такако. «Я возвращаюсь домой».

Я помню свое Перерождение. Полагаю, именно так чувствует себя рыба, брошенная обратно в море.

«Судный корабль» медленно проплывает над набережной Бостонской бухты, его металлический корпус-диск сливается с ночным небом, затянутым облаками, выпуклая верхняя часть похожа на живот беременной женщины.

Размерами корабль – со старинное здание Федерального суда на земле. Вокруг него – корабли сопровождения; меняющиеся огни на их корпусах временами образуют причудливые узоры, похожие на лица.

Зрители вокруг меня умолкают. Судный день, проходящий раз в четыре года, по-прежнему привлекает большие толпы народа. Я обвожу взглядом задранные вверх лица. Большинство равнодушны, на некоторых застыл благоговейный восторг. Кто-то со смехом перешептывается друг с другом. Я посматриваю на них, но без особого внимания. Нападений не было уже много лет.

– Летающая тарелка! – говорит один из зевак излишне громко. Остальные спешат отойти от него подальше. – Проклятая летающая тарелка!

Толпа оставила прямо под «Судным кораблем» свободное место. В середине стоят наблюдатели-таунинцы, готовые встретить Перерожденного. Но Кая, моего сожителя, среди них нет. Оно сказало мне, что в последнее время уже с лихвой насмотрелось на Перерождения.

Как-то Кай объяснило мне, что формы «Судного корабля» – это дань уважения местным традициям, воспроизведение наших былых представлений о маленьких зеленых человечках и «Плана 9 из открытого космоса»[16].

«Это все равно как ваше старое здание суда было возведено с куполом на крыше, изображающим маяк, путеводный огонь правосудия, в качестве знака уважения морскому прошлому Бостона».

Обычно таунинцы не интересуются историей, однако Кай предпринимало определенные усилия, чтобы познакомиться с прошлым местного населения.

Я медленно прохожу сквозь толпу, приближаясь к перешептывающейся группе. Все они в длинных пальто из плотной ткани – идеальных для того, чтобы спрятать оружие.

Вершина «беременного» на вид «Судного корабля» открывается, и вертикально вверх вырывается яркий луч золотистого света, отражаясь на землю от черных туч мягким сиянием, не дающим теней.

По всему периметру «Судного корабля» открываются круглые люки, и из них выпадают, разматываясь, длинные скрученные канаты. Они вытягиваются, колышутся и извиваются подобно щупальцам. Теперь «Судный день» похож на медузу, плавающую в воздухе.

На конце каждого каната – надежно закрепленный за крючок, расположенный на спине между лопатками, человек, словно рыбина, попавшаяся за таунинским портом. Канаты медленно расправляются, приближаясь к земле, а фигурки на их концах неспешно шевелят руками и ногами, принимая изящные позы.

Я уже почти достиг небольшой группы перешептывающихся. Один из них – тот, который только что слишком громко высказался про летающую тарелку, – засунул руку за отворот толстого пальто. Я ускоряю шаг, расталкивая людей в стороны.

– Бедолаги, – бормочет мужчина с рукой за пазухой, глядя на Перерожденных, возвращающихся домой и приближающихся к свободному пространству в центре толпы. Я вижу, как у него на лице появляется решимость фанатика, ксенофоба, готового убить.