Здесь его недоумение возросло: уходившие в землю массивные блоки фундамента были сплошь закрыты астоматической завесой. Там, на поверхности, эта мера была ещё как-то объяснима: кому-то из обитателей дома хотелось, чтобы его жилище выглядело поновее. Но здесь люди почти не бывают. Здесь-то зачем?
Ларькин стал пробираться между блоками, похожими на многометровые тумбы, освещая себе путь фонариком. Подойдя к тому району, где должен был находиться центр западной половины здания, он увидел на одном из участков астоматический слой настолько толстый, что стена состояла из него целиком. Капитан убедился в этом, просто шагнув вперед и пройдя насквозь через стену-мираж.
Пытаясь отвлечься от навязываемых сознанию извне образов и удержать в сфере внимания реальные объекты, Виталий осмотрелся: на шестиметровом отрезке стены не было. Вместо нее сверху, с трехметрового потолка выступал вниз тяжелый каменный цилиндр диаметром примерно метра в три. Порода камня, из которого он был выложен, напоминала гранит. В центре цилиндрического выступа находилось отверстие диаметром около метра. Протянув руку вверх, Ларькин мог потрогать вплотную подогнанные друг к другу и намертво схваченные каким-то камни.
«Интересная система вентиляции, — подумал капитан. Он послюнявил палец и подержал его у отверстия, проверяя наличие потоков воздуха. Никаких потоков не было. — Что же там такое?»
Виталию не хотелось уходить, так и не проверив, куда ведет этот лаз. Он вдруг испугался, что, вернувшись сюда с более оснащенной экспедицией, никакого лаза он уже не обнаружит. Вдобавок возникло опасение, что неизвестная тварь, следящая за его мыслями, расценит его действия как враждебные.
Программа кодирования сработала. Он вспомнил очень маленький, но самый трогательный случай. Он лежал на диванчике у Ирины, а она, вернувшись то ли с кухни, то ли из ванной, сказала с восторгом:
— Ларькин, как ты здорово лежишь! Ты похож на большого полярного медведя на льдине.
— Почему полярного? — спросил он.
— Потому что ты весь белый. А я буду твоим медвежонком.
— Ведьмежонком, — усмехнулся Виталий.
— А это как скажете, — стараясь своим тоненьким и нежным голоском изобразить звериное рычание, она подползла к его груди, уткнулась в нее лицом и заворчала тихонько, с показной суровостью и потрясающей внутренней лаской: «у-у-у!» Рубцова вообще была большой мастерицей издавать разные возбуждающие и нежные звуки, но ничего подобного Виталий больше никогда не слышал — ни от нее, ни от кого-то еще. Это коротенькое и негромкое «у-у», действительно похожее на ворчание маленького смешного медвежонка, нетерпеливо требующего внимания и ласки от кого-то большого и родного, было красноречивее самого изысканного признания в любви. В нем все было сказано. «Я знаю, ты считаешь меня стервой, и, может быть, ты прав. Но ты не забудь, как много лет меня некому было защитить, ты же знаешь, я выросла без родителей, и мир был ко мне жесток, да и теперь у меня мало близких людей, мне нужна опора и защита. А ещё не забудь и поверь: Ларькин, я тебя люблю!»
Это воркование покорило его тогда, и он хранил его, как самое — и, пожалуй, единственное пока — воспоминание об их с Ириной близости. Теперь это лукавое «у-у» стало его защитой от вслушивающегося в его мысли неведомого противника.
...По лазу можно было подниматься, упираясь в его стены руками, ногами и спиной. Но для этого нужно было в него попасть. Пытаться отжаться руками от края отверстия с прыжка было бесполезно: слишком высоко, да и почва под ногами слишком размокшая, чтобы можно было как следует оттолкнуться. Никакой старой ломаной мебели, никаких кирпичей, обычно валяющихся в подвалах, поблизости не было. Лишенный возможности толком подумать, как преодолеть препятствие, Ларькин принял решение инстинктивно, полагаясь на прежние спецназовские навыки.
Пригодился шнур, который он захватил в штабе. Капитан обвязал им цилиндрический выступ по периметру, стараясь уложить его в едва заметные каменные складки. Для этого Ларькину пришлось, упираясь ногами в расположенные поблизости стены, а руками — в нависающий выступ, несколько раз зависнуть диагонально над землей. Он уложил последний отрезок шнура по диаметру цилиндра и, туго натянув, привязал его к противоположному краю петли. Соскочив в хлюпнувшую грязь, он примерился, подпрыгнул и повис на прочном шнуре всем своим центнером.
Веревка заметно провисла, но не сорвалась, выдержала. Капитан исполнил на шнуре упражнение, называемое «выход силой», а остальное было уже совсем легко.
Виталий полез вверх, упираясь в края колодца руками и ногами. Когда он поднялся метра на два вверх от начала лаза, то есть находился на уровне первого этажа, у него появилось чувство, которое можно было бы назвать предчувствием озарения. Вот-вот, ещё немного—и он вспомнит, на что похожи эти странные камни, уложенные так плотно, словно их обтесывали и подгоняли друг к другу по многу дней каждый, так что промежутков практически не осталось. Зазор так ничтожен, словно эти камни некогда были частями единого монолита, а затем он разбился и был заново склеен... Они так удобно и ровно уложились, словно выросли вместе, вжимаясь друг в друга боками...
Точно. Клеточная ткань — вот на что это похоже. Виталий прекратил подъем, направил фонарик на стену и стал внимательно изучать кладку, пытаясь осмыслить свое нечаянное открытие. Стена здесь тоже оказалась сложённой из песчаника. Безусловно, камни эти не были уложенными случайным образом валунами. Они были структурными единицами чего-то большего, какого-то огромного — каменного?! — организма.
Грасовцы много раз обсуждали между собой возможность существования жизни на основе кремния. Тема была хорошо разработана в научной фантастике, но на практике они до сих пор ничего подобного не встречали. Старинные легенды о каменных великанах и всяческих големах не в счет. Гораздо интереснее и продуктивнее выглядело изучение способности минералов расти, записывать информацию и передавать ее. Это выглядело неким прообразом размножения и передачи наследственной информации. Но как же от этого далеко до привычных высших форм жизни.
Кремний — один из самых распространенных в земной коре элементов. По массе он составляет 27% от исследованной ее части, занимая второе место после кислорода. В природе кремний встречается только в соединениях: в виде диоксида кремния SiO2 и в виде солей кремниевых кислот (силикат). Если углерод, входя в состав всех органических веществ, является важнейшим элементом растительного и животного царства, то кремний — главный элемент в царстве минералов и горных пород.
«В большинстве организмов содержание кремния очень невелико. Только некоторые морские организмы накапливают его помногу, — вспомнил Ларькин. Не переставая рассматривать кладку огромных каменных «клеток», он продолжал восхождение. — Радиолярии, например, или кремневые губки. Не удивительно, ведь белковая жизнь на его основе невозможна — в подобных соединениях атомы кремния не держатся друг за друга так прочно, как атомы углерода. Но вот у меня перед глазами подтверждение того, что какая-то форма жизни на его основе все-таки возможна. И, надо полагать, абсолютно не белковая».
Диоксид кремния многолик. Это и простой песок, и минерал кварц — горный хрусталь. Окрашенный примесями в лиловый цвет, он называется аметистом, а в буроватый — дымчатым топазом. К мелкокристаллическим разновидностям кварца относятся агат и яшма. Кварц входит в состав сложных горных пород, например, гранита.
«Электрический сигнал, если вспомнить металлизированные волоски, эта каменная ткань передает, — размышлял Виталий. — Да и сам кремний с нужными примесями— ценнейший продукт в электронике. Полупроводники, фотоэлементы всякие. Что же получается, природа сумела создать живые электроприборы? Теперь понятно, почему радиоволны так плохо проходят через эти стены».
Судя по всему, он поднялся уже метров на пять. Где- то здесь, на втором этаже, должен быть тот аномально толстый участок стены. Неужели ничего интересного он не найдет? Открытие открытием, но простая логика подсказывает, что где-то здесь должно быть нечто совершенно особенное.
