Тут жена принесла поднос с продукцией и кувшин холодного яблочного сидра, чтобы пробовалось получше, и гость оживился. Фермер вздохнул с облегчением — разговор свернул на привычную ему стезю. Он погрузился в рассказы о том, как делается каждый из сыров и нахваливание продукции — в конце концов, своим продуктом он действительно гордился.

***

Дегустация затянулась. Гость, которого звали Борислав, оказался крайне приятным собеседником с целым ворохом занятных баек со всех концов Континента. Совсем скоро рядом со столом выстроилась вереница детишек — тут были и трое детей Лефорта, и двое тех, кого он усыновил. Обалдуи быстро воспользовались тем, что никто за ними не смотрит, бросили дела по хозяйству и пристроились у стола, таская куски сыра, сушки и фрукты, и слушая истории о разных дивных делах.

Борислав был не против. Ему настолько понравилось на лефортовском хозяйстве, что он решил остаться на ночь, чему хозяин был несказанно рад.

Гость больше не возвращался к вопросам о ведьмаках, но Лефорт, язык которому развязали холодный сидр и летняя жара, сам снова поднял эту тему. Вместе они пришли к тому, что каждый должен заниматься своим делом.

— Ты знаешь, Борислав, я же был в ополчении тогда, с теми, кто брал крепость.

Гость быстро сверкнул глазами, проявляя интерес. Лефорт продолжал.

— Это был кошмар. Я тогда служил наёмником, где давали монету — там и служил. Так же, выходит, как те ведьмаки. Тогда же, лет двадцать назад, были все эти грамоты, про то, какие они все чудовища, да и денег обещали немерено — я и клюнул. Наверное, это была худшая ошибка в моей жизни.

— Вы ведь победили, — удивился Борислав, — и ты выжил. Я считаю, целых два плюса.

— Да дерьмо это было, а не победа. Мы были просто мясом, страшная мясорубка. Почти все, кто там был из людей, все перемёрли. Чародеи выпустили чудищ, так им всё едино было, где ведьмак, где нет — всё человечина.

Детишки, собравшиеся вокруг самовара, слушали, затаив дыхание. Солнце уже клонилось к закату и на сад ложились трепещущие полоски света.

— Тогда-то я побежал назад и спрыгнул там с мостика, а под ним — вроде пещерки, проход такой, и ежевикой всё заросло. И гляжу — а там в этой ежевике ведьмак сидит. Ну тут, думаю, мне и конец. А он молодой, как я тогда был, лет двадцать ему, может. Глазищи кошачьи, а в них тот же страх, что у меня. И рукой показывает в эту ежевику, мол, пошли.

Мы по ней, значит, под мост проползли, друг другу помогали — там одному не слезть, даже будь ты сто раз ведьмак. Там у них, оказывается, помойка была — все кости и мусор туда скидывали. Так, в общем, мы и выбрались. Ни слова друг другу не сказали, ни он не узнал, как меня зовут, ни я не узнал, как его. Разошлись — и не виделись больше никогда.

Вот тогда, ребят, я из наёмников-то и ушёл. Пришёл сюда, сначала работал много, но накопил деньжат, взял кредит, отстроил ферму.

— А у ведьмака клыки волчьи были? — спросил мальчик.

— Не было, Тревис, — ответил его отец, — просто был человек, как я, только молодой. Только глаза жёлтые, как у кошки.

— А почему их так ненавидели? — спросила девчушка.

— Чёрт его разберёт, — пожал плечами Лефорт, — но вот Корнфуты, низушки, дядя Ферсон и тётя Азалия, их вон правительство налогами обкладывает по самую макушку. А так же, как мы они живут, и с детишками их вы играете, и тётя Азалия вам пряники даёт, а? Вот так и продолжайте, и с их детишками тоже всем делитесь, потому что мало ли, у кого там какие глаза, а у кого, может, волосы на ногах растут, а кто ростом ниже — всё главное, что внутри у человека, а не снаружи.

Закончив изрекать наставления младшему поколению, Лефорт блаженно откинулся, привалившись к стене домика. Потом вдруг спохватился.

— Пойдём, гость дорогой, — сказал он, поднимаясь со скамейки, — раз ты остаёшься на ночь, покажу тебе, где баня.

Борислав последовал за хозяином вглубь сада, мимо яблонь, кустов смородины и крыжовника и раскиданных тут и там клумб. Дорожка уходила всё дальше от берега реки. Скоро они оказались у уже затопленной бани, рядом с которой подрастали гигантские рыжие тыквы.

— Всё тут, и веничек, и полотенце. Я к тебе тоже присоединюсь, только отправлю детишек коров загнать. А ты только к реке после парилки не ходи, хоть тут и дорожка есть, а ходи к бочке вот тут за углом.

— А почему в речку нельзя? Грязно?

— Не, с нашей стороны чисто. Да только там зверюга какая-то живёт. Месяц назад телёнка у меня утянула, а неделю назад — овцу у соседей. Уток никто уж не держит у нас, всех пожрала, зараза.

— Вот тут и пригодился бы ведьмак, а?

— И не говори, брат, и не говори, — зацокал языком Лефорт, — да что ж поделаешь. Ладно, ты начинай, а я мигом.

Фермер ушёл обратно, в пламенеющий закатным светом яблоневый сад. Его гость улыбнулся чему-то своему и отправился мыться.

***

Дверь в сени была скрипучей — Весемир помнил об этом. Будить хозяина в такую рань он не собирался, да и не место этому трофею внутри дома.

Стол, за которым они просидели вчера после бани далеко заполночь, белел в предрассветных сумерках, покрытый серебристой росой. В деревьях пищали просыпающиеся птицы, а от кустов изумительно пахло смородиной.

Весемир бросил голову молодой жагнички на траву рядом со столом, вытер руку об росистую траву. Тварь была ещё молоденькой и ему не составило большого труда избавиться от неё.

Он посмотрел на своё отражение в окне. Действие чар Висенны уже прекратилось и его глаза снова обрели свой обычный вид. Никто этого не увидел — в доме все ещё спали, но Весемир знал, что хозяева вот-вот проснутся на утреннюю дойку.

В курятнике послышалось шевеление. Нахохлившийся петух вспрыгнул на забор, задев крылом висящий на нём горшок, и закукарекал.

Весемир взял туесок с сыром и мёдом, и зашагал прочь из хозяйства Лефорта.

Он знал, что всё здесь сделал правильно.

========== Часть 23 ==========

Комментарий к Часть 23

TW насилие, описания травм

…но готов поспорить, вы посчитаете их оправданными.

Убивая Венцига Гольштина, Весемир хохотал.

Ему стоило огромных трудов найти ту самую угольную шахту, где убили Габриса. За десяток лет деревенька Печи изменилась до неузнаваемости — жители соседних деревень говорили, что на неё по весне сошла сель, затопив шахты и погребя под собой людей заживо.

Конечно, Весемир даже не сомневался в том, что Венциг Гольштин остался в живых.

Таская его за собой на верёвке по камням среди остовов домов, ведьмак уже сомневался в том, что найдёт ту самую шахту. Он был готов удовольствоваться любой другой, или даже прирезать Гольштина прямо посреди руин, но вдруг заметил знакомый вход.

Гольштин, больше не начальник шахты, но владелец борделя неподалёку, в Пасыме, брёл по камням и ревел, как огромный раскрасневшийся младенец. При взгляде на него Весемир испытывал отвращение и гадливость.

— О святой огонь негасимый, помилуй меня, грешного, защити меня и направь меня, ооо, — запричитал толстяк, размазывая сопли об рукав бархатного камзола.

Весемир хохотнул и дёрнул верёвку. Гольштин споткнулся.

— Шевелись, злоебучая свинья! — рявкнул он, — думаешь, твой огонь спасёт тебя? Твой огонь спалил бы тебя дотла, поганый ты выблядок!

Гольштин завыл. Он очень боялся смерти. Он очень боялся боли.

Они вошли в тёмноту пещеры, в которую превратилась шахта. Весемиру не нужен был огонь — он прекрасно видел в темноте. Всхлипывания и подвывания Гольштина эхом отражались от чёрных маслянистых сводов. Ведьмак стал насвистывать песенку.

— Ты демон! Демон из Пекла! — толстяк сменил пластинку, — Вечное Пламя пожрёт тебя! Меня будут искать! Тебя найдут и уничтожат!

— Не будут тебя искать, Гольштин, — равнодушно отозвался ведьмак, — в Пасыме народ рад бы избавиться от тебя. Поймут, что ты сгинул — да и поднимут чекушку за избавление. Ты самая мерзотная тварь, какую я в жизни встречал, Гольштин, а уж этого дерьма я повидал много.