Пошел дождь, и крупные капли методично забарабанили по стеклам. Я листал, читая странные названия. «Блок из четырех классов»… Интересно, что это такое? «Перспективы революции по Сталину»… «Что тут неясного? Октябрь и есть Октябрь!» — подумал я. «Сталин и Чан Кай Ши»… Я посмотрел на зеленую скатерть стола и быстро прочитал:
Так обстояло дело на VII пленуме осенью 1926 года. После того, как член Коминтерна «товарищ Чан-Кай-Ши», обещавший разрешить все задачи под руководством Коминтерна, разрешил только одну: именно задачу кровавого разгрома революции, VIII пленум, в мае 1927 года, заявил в резолюции по китайскому вопросу…
Чан Кай Ши! Я вспомнил станцию Горловка и Всеволода Эмильевича. Ночью они с отцом у окна говорили про Чан Кай Ши и КВЖД. Отец Насти сказал мне: «Это твой отец думает, что мы проиграли в Китае». А в чем проиграли? Надо будет все-таки тихонько почитать… Больно интересно…
— Ладно, иди чай хоть пить… Светский лев… — услышал я горький и вместе с тем мягкий голос мамы. Она словно говорила: «Ну что с тобой таким поделаешь!»
— Угу, сейчас… — пробормотал я, и быстро прикрыл дверку этажерки со стеклом. Книжку заберу тихонько перед сном.
Настя
Первый день зимы встретил нас ледяными блестками на окнах и мокрым снегом, перемешанной с дождем. Жалко, что дождь, ведь так хотелось бы выбежать на улицу после уроков и поиграть с ребятами в снежки, но погода, к сожалению, пока что не самая приятная.
— Люблю зиму, — мечтательно улыбнулась Маша. — Наконец то! Можно будет кататься на коньках, лыжах и играть в снежки.
— Помнишь, мы частенько бабочек на снегу делали? — уточнила у нее с улыбкой Лена Туманова, на что Маша быстро закивала.
— Помню, помню! Еще помню, гнались за Сережкой со снежками. Я почти победила! Вот почти! Эх, — махнула рукой Маша с веселой улыбкой.
Я тоже всегда любила зиму. В ней есть что-то загадочное, волшебное: и в метелях, и в снежинках, и в прекрасных узорах, которые создает мороз… Люблю ходить по снегу, слушая приятный хруст, кататься на коньках, строить снежную бабу — зима это самое веселое время из всех времен года!
Неожиданно в класс вошла Волошина. Странно, что ей понадобилось? Вроде нет никакого повода для собрания, однако никто из нас не успел и слова сказать, как вдруг раздались звуки сирены.
— Срочно на улицу! — торопила нас Волошина. — Быстрее, быстрее!
Раз она нас так торопит с напряженным выражением лица, то вряд ли это просто учебная сигнализация.
— Что случилось? — быстро спохватилась Маша.
— Все узнаете позже, выходите скорее! — резко отозвалась Марина. Черт возьми, да что случилось то? Почему нас всех срочно требуется вывести из школы, из-за чего? Мы быстро собрали портфели и вышли из класса. Из других кабинетов выходили еще ученики, и еще! Черт, да что же такое?
— Я не понимаю, что случилось! — послышался звонкий голос Маши. — Война, что ли? — она ахнула, прижав ко рту тонкую руку.
Лера вскрикнула, Влад вздрогнул, Лена Туманова захлопала ресницами.
— Не выдумывай, не выдумывай! — замахал руками Мишка, но испуганное лицо выдавало его с головой.
А кто знает? Вдруг Маша права? Неужели на нас в самом деле надвигается эта жуткая угроза, несущая в себе огромные страдания, потери, кровь, холод, голод и убийства? Неужели то, чему противостояло наше государство, все же свершилось?
— Нет, нет, этого не должно быть! Не должно, не должно! — затрясла головой Маша, стараясь быть решительной. Ира Аметистова хлопала глазами, всегда будучи бледной она побледнела еще сильнее.
— Быстрее! — поторапливала нас Волошина. Я быстро спускалась по лестнице, стараясь не позволять панике овладеть мной, но получалось это у меня не слишком. Почему мы так торопимся, почему Волошина так напряжена? Я чувствовала, что надвигается какая-то опасность, что-то ужасное и злое, неужели в самом деле пришла война? Нет, невозможно, я не могу, не хочу, не хочу в это верить!
Когда мы выбежали из школы подошедший директор громко объявил:
— Сегодня произошло ужасное событие и неожиданное для всех нас. Сергей Миронович Киров… убит.
Я не могла поверить собственным ушам. Этого не могло быть! Как? Кто? Почему? Из-за чего? Может, мне послышалось? Нет, не послышалось, судя по удивлению на лицах всех остальных.
— Но почему? — удивленно спросила Вика — Кто?
— Это точная информация?
— Знаешь, Солнцев, никто бы не сообщал, будь информация неточной, — язвительно отозвалась Волошина.
Неужели? Как? Почему? Из-за чего? Когда?
Домой я шла с Мишкой. Вроде как все хорошо, но мысль о смерти Кирова не выходила у меня из головы. Настолько неожиданно, что даже не верилось.
— Почему, из-за чего его убрали? — рассуждал Мишка, нахмурив брови. — Кто и за что?
— Помню, Яков Фененко, знакомый моего отца, говорил, что Сталин недоволен положением в парторганизации Ленинграда. Говорит, что Киров укрывает бывших троцкистов и зиновьевцев. Неужели из-за этого Кирова и устранили? Кто знает…
Я вспомнила разговор родителей и Фененко. Жена некоего Николаева, Мильда, состояла в отношениях с Кировым! Я не знала, только ли любовь между ними, а муж этой Мильды понадобился аферисту Запорожцу! Зачем — я тоже не знала. Может он имел что-то против Кирова? И использует Николаева у которого есть причины для неприязни — все же муж Мильды, к тому же кто он — Николаев? Простой человек, пешка… Неужели он понадобился Запорожцу для свержения Кирова? Я поделилась своими размышлениями с Мишкой.
— Возможно! У Николаева были причины для неприязни к Кирову и даже ненависти, раз его жена ему с ним изменяет! Получается, Запорожец использовал Николаева, как…как орудие, играя на его чувствах! Он политик, думаю умеет в людях разбираться. Что, если Николаев Кирова и убил? Запорожец не решился мараться сам — есть пешка!
— Возможно, — медленно кивнула я. Стало страшно. Что же такое? Неужели скоро нельзя будет совсем никому доверять? Любым могут манипулировать без угрозы для самого себя, любого могут использовать и бросать как ненужную вещь… Что теперь будет? Как смерть Кирова обернется для страны?
Киров, Киров… Отец Иры Аметистовой работал его заместителем! Что теперь будет с ним? А с Ирой? Что будет дальше? Как повернется ее и наша жизнь? Я не знала… Я готова к переменам, но вот в какую сторону идут эти изменения? Не произойдет ли чего-то плохого с семьей заместителя Кирова? Как все это отразится на нашей стране, на нашей жизни, на…нас самих?
— Отец всегда говорил, что Киров кончит плохо, — шепнул Мишка, сверкнув очками.
Алексей
Телефон надсадно звонил, но Владимир Сергеевич словно не замечал его долгой трели. Равнодушно докуривая папиросу, он смотрел в окно. Туманная дымка мешала ему увидеть берег Невы. То, что его арест был решённым делом, Аметистов не сомневался. Сотрудники НКВД уже начали аресты заместителей Кирова, обвиняя их не в преступной халатности, а вредительстве. Наказание по такой статье были не лагеря и не ссылка: высшая мера наказания после изнурительных допросов.
Не хотелось бы пройти все это. Впрочем, его арест и вероятный расстрел — пустяки. У него остаются жена и дочь. Безусловно, обеим сейчас вспомнят, что они из «бывших». Жена заместителя Кирова — бывшая графиня Верховская, двоюродный брат которой проживал в Белграде. Воевал в Крыму на стороне Врангеля. Теперь жил в Белграде. Даже не в Париже, а в Белграде — военном центре белой эмиграции. Все эти годы Аметистов как мог скрывал эту тёмную историю. Теперь она несомненно всплывёт наружу.
Аметистов выпучил табачное облако. Не трудно представить, кого обвинят в причастности к заговору. У заместителя товарища Кирова жена из «бывших» и имеет родственника в эмиграции. Кому, как не им, было устранить пламенного большевика товарища Кирова? Трибунал и вышка гарантирована им обоим. Аметистов смял окурок о стенку пепельницы.
А Ира? Что будет с Ирочкой? При одной мысли об этом у Владимира Сергеевича похолодело на сердце. В лучшем случае — выгонят из школы и отправят в детский дом. А в худшем? При одной мысли об этом Аметистов почувствовал, как к сердцу подкатил ужас. Этот ледяной страх напоминал кусок холодного полированного гранита: Владимир Сергеевич хорошо помнил, как однажды прикоснулся к обледенелому гранитному бордюру и тотчас одернул руку от обжигавшего холода. Ужас от будущей судьбы Иры сейчас заслонял для него все. Ему показалось, что проклятая туманная дымка за окном становилась все гуще и темнее. «Ира…» — подумал он, ощущая, что кисть руки похолодела.
