Будь нежна и романтична,

Нереальна, феерична.

Ты живи на всю катушку!

— С днем рождения, Ирушка! — с важным видом Евгений протянул Аметистовой большую коробку с шоколадными конфетами, на которой были изображены желтые тюльпаны.

— Спасибо большое, — смущенно улыбнулась Ирка, шаркнув ножкой. Ей действительно было приятно и сейчас хотелось услышать, какие поздравления придумают другие.

Отца Иры дома не было — только мать. Отец, как я слышала от родителей, уехал на Пленум ЦК в Москву. Еще я слышала, что Сталин недоволен проверками Пятаковым уральских строек. На Пленуме обсуждались проблемы черной металлургии на Востоке, и нам пришлось срочно выпускать посвященную этому стенгазету. Хорошо, что здесь трудностей не было — из газет всегда удавалось нарезать картинки новостроек.

— Здравствуйте, здравствуйте, — мягко улыбнулась подошедшая Ольга Викторовна. — Отличное поздравление, Жень! Думаю, у Иры выйдет отличный праздник!

Конечно выйдет! Обязательно! Мы устроим!

Маша протянула Ире альбом для рисования, а на самом альбоме лежал белый лист бумаги с милым медвежонком, держащем в руке большой подарок. Вокруг летали шары и уместилось поздравление. Маша умела написать текст — получилось довольно красиво, с завитушками.

— Той, что поддержит, удружит, наставит,

Что никогда ни за что не подставит…

Той, с кем не надо никем притворяться,

Той, что умеет цвести и смеяться…

Пусть всё что может быть в мире дается,

Пусть тебе долго и ладно живется!

— прочитала с рисунка Ира. — Спасибо тебе большое! Какой милый медведь! Но я умирать и не собираюсь, Маш! — взвизгнула виновница праздника.

— Ой да ладно тебе, — протянула в ответ Гордеева, махнув рукой. — Можешь верить или нет, но это правда, — улыбнулась она мягко, опустив ресницы.

Алекс тем временем подал Ире книгу-альбом с бархатной обложкой, где золотыми буквами было выведено «Французская живопись». Какой красивый подарок! Видно было, что Лёша старательно выбирал, что подарить Ирине. К книге еще и записка прилагалась!

— Дорогая Ира, — начала с гордым видом читать именинница. — В этот замечателтный день дарю тебе частицу близкой мне страны. Пусть она принесёт тебе счастье и радость! Спасибо тебе большое, Алекс! Такое прекрасное поздравление! — искренне восхитилась она, мягко улыбнувшись.

Я была полностью согласна с Ирой:

— Прекрасная идея, правда! Так трогательно и мило!

Юлька Янова подарила Аметистовой ободок для волос с жемчугом и маленькими алыми розочками. Очень богато и прелестно — как раз для Иры, идеально подходит.

— Я долго выбирала ободок для тебя и в конце концов остановилась на этом, — мягко проговорила Юля, улыбаясь подруге. — Желаю всего наилучшего.

— Спасибо, спасибо вам всем! — Ира просто сияла от радости!

— Ребята очень хотели тебя порадовать, Ирочка, — тепло улыбнулась ей мать. — С днем Рождения!

— Проходите к столу, для вас уже все готово, — мягко предложила она.

Чего только не было — и виноград, и пирожные, и жареная курица, и колбаса, и картошка, и шоколад, и конфеты, и яблочный сок! В центре стоял кремовый торт, украшенный вишнями! Как же я их любила, да и Ира, мне кажется, тоже! Меня удивил дорогой сервиз — посуда казалась богатой, узоры словно позолоченные. Взять хоть ободки тарелок — золотые, как и кружки! Я не сомневалась, что Аметистовы богаты, судя по тому, как модно одевалась Ира, но чтобы настолько — вся посуда казалась очень дорогой! Как интересно и красиво! Сидя за столом я поняла, что очень хотела есть. Насладившись ужином, мы добрались и до торта, но перед тем, как его есть, Ира должна задуть свечки. Вот чего она смотрит? Сто раз бы уже загадала желание!

— Ир, ты как Влад, — прыснула Маша. — В облаках витаешь. Скорее, загадывай желание! — звонкий голос Гордеевой вернул, казалось, виновницу торжества с небес на землю и она, глубоко вздохнув, разом затушила все тринадцать свечей.

====== Глава 20 ======

Алексей

С Иркиного Дня Рождения я пришел домой поздно. Было промозгло, и фонари призрачным светом освещали проспект. На душе у меня стояло радостное предчувствие, смешанное с гордостью: ведь именно мне предстояло рассказать на политинформации про пленум. Некоторое время я побродил по знакомым с детства переулкам, вдоль старых барских особняков: колонны, лепной орнамент, желтизна фасадов и белые треугольные фронтоны. Налетевший с Фонтанки ветер растрепал сложенные пирамиды листьев. Я улыбнулся, вспомнив, как мы все вместе пили чай, усевшись в ряд вокруг стола. Настя казалась такой забавной в своем красном платье в белый горошек, а Маша весело шепталась с Женькой, буквально треща ему о чем-то в ухо. Интересно, когда же, наконец, мы станем взрослыми?

Мама, однако, встретила меня недовольной. Ее, похоже, что-то угнетало, но что именно я не мог понять.

— Наконец, расстались? — окинула она меня пристальным взглядом, когда я, наконец, повесил пальто.

— Да! А что такое? — недоуменно спросил я.

— Ничего, — пожала она плечами. — Просто говорю, что ты, наконец, пришел, — на ее губах появилась какая-то непривычная усмешка. — Есть не будешь, как я полагаю?

— Нет, мы поели… — Я старался делать вид, что ничего не произошло, хотя чувствовал, что нечто все-таки случилось.

— Ну, у вас там светский прием, — холодно и чуть насмешливо сказала мама. — Не рановато? — снова внимательно она посмотрела на меня.

Я не знал, что сказать. Только, повесив пальто, посмотрел на висевшее у входа большое зеркало. Всегда не любил, когда мама встречала меня холодно: неприятное чувство, что я в чем-то виноват, хотя не знаю в чем.

— Мама… Что-то случилось? — осторожно посмотрел я на нее.

— Да нет… Ничего… — пожала она плечами.

— А все-таки? — осторожно спросил я, хотя внутри все съежилось от неприятного чувства.

Для меня всегда самое ужасное — это спрашивать кого-то о чем-то несколько раз. Я всю жизнь завидовал людям, которые отвечают сразу и четко. Мне казалось отвратительным, что нужно переспрашивать дважды и трижды, словно я вымаливаю что-то. Однако сейчас я был бессилен.

— Да нет, ничего… — улыбнулась рассеянно мама, словно сама себя убеждая в чем-то. — Так, ерунда… — посмотрела она на меня. — Спичек нет, хлеба нет, керосина нет… Я пошла и все сама купила… Сама тащила сумку… Тебе же ведь и в голову не придет принести ее, правда?

Я опешил. Мне показалось, что в маминых глазах мелькнули слезинки. Это было ужасно, но я не знал, не понимал, что мне надо сделать в такой ситуации.

— Мама… Ну ты бы сказала, и я бы купил… — описали я слегка.

— Сказала… А самому догадаться немножко нельзя? — вдруг взвизгнула она. — А вот немножко догадаться, нет? Вот самому никак нельзя? — взвизгнула она и, всхлипнув, побежала в комнату.

Растерянно глядя на вешалку, я снова ловил себя на мысли, что не знаю, как быть. Бежать к маме сейчас было бессмысленно: она разозлиться еще сильнее. Долго молчать тоже было нельзя: она будет ругать, что я объявил ей бойкот, что однажды нам стоило двухдневной ссоры. Злой на все на свете, я пошел в кабинет отца, мгновенно открыв маленькую коричневую этажерку с книгами. Я понятия не имел, что именно хочу прочитать, скорее открыл ее машинально, как вдруг моя рука сама собой достала тонкую серую книжечку. Скорее даже брошюру с помятой обложкой.

— Лев Троцкий. «Сталин и Китайская революция», — с интересом прочитал я.

У меня было чувство, словно что-то стукнуло меня между глаз. Троцкий. Наш злобный враг, предавший революцию. Предавший нас всех. Сочувствующий Гитлеру и фашистам, призывающих их к войне с нами. С минуту я просто вертел в руках книгу, не зная, что делать. Читать книгу такого страшного человека не хотелось, и я с замиранием сердца думал о том, что она делает у нас дома. Но ведь… Моего отца обвинили в симпатии к троцкизму и именно за тезисы о Китайской революции! Я быстро открыл книгу, словно ожидая увидеть что-то по-настоящему ужасное.