Аметистов помнил фразу Сталина: «Партии не нужно щеголяние оттенками мнений». Однако в данном случае он, как и Киров, внутренне оставлял за собой право на несогласие с генеральной линией. Стратегически Сталин действует правильно: стране необходимо создание мощной промышленности, а деньги можно взять только из сельского хозяйства -на продаже картин из Эрмитажа многое не выручишь. Еще Маркс учил, что крестьянские нации обречены в борьбе с городскими: они или станут колониями последних, или будут создавать индустрию, как русские и японцы, то есть сами станут городскими народами.
Но методы, как это делает Сталин, Владимир Сергеевич считал неприемлемыми. Ленин выступал за постепенную кооперацию сельского хозяйства, развитие образования и промышленной базы. Сталин пошел другим путем: сначала коллективизация, затем просвещение и создание промышленной базы. Результатом стали крестьянские бунты, изъятие продуктов у крестьян, голод на Украине и в Донских областях. Да и в промышленности, гордости Сталина, не всё так просто: комсомольцы массово бегут со строек, и даже органы по большому счёту махнули рукой — всех силой не вернешь, так много сбежало. Ленин же сумел реализовать в кратчайшие сроки план ГОЭЛРО без больших жертв, хотя именно он стал основой индустриализации страны.
В прошлом октябре Киров послал Владимира Сергеевича на Урал договариваться о поставках с директором одного из крупнейших заводов. То, что она там увидел, поразило: комсомольцы работали по шестнадцать часов в сутки, без выходных, зимой, под ледяным ветром. Пищу варили на кострах. Главным орудием были лопаты, транспортом — конные телеги. Жили в палатках, землянках, бараках, семья на одной койке, на одном тюфяке, набитом сеном. Вши, блохи, сыпняк… Ударников награждали ордером на брюки, на юбку, на ботинки, а то и просто пакетиком леденцов. Конечно, этим людям зарплата была не нужна: они понимали, что создают бастион социалистической индустрии, укрепляют ее обороноспособность, ее экономическую независимость. И все же неприятный осадок у Владимира Сергеевича остался: ведь мы же сами беспощадно критиковали, как английские капиталисты содержали в работных домах рабочих, даже детей, ради промышленного переворота.
Рудзутак ожидал Аметистова в своем длинном кабинете с тремя окнами. Высокий сутулый латыш с удлиненным и одновременно широким лицом в очках, он напоминал веселого и немного насмешливого гнома из сказок. Упакованный в безупречный угольный пиджак, он мог показаться строгим, если бы не веселые искры в глазах. Сам его кабинет напоминал кабинет Сталина, который Аметистов видел пару раз. Слева висела на стене огромная карта СССР. Справа, между окнами, размещались шкафы с книгами, в центре — длинный стол под зеленым сукном и стулья. «Стиль эпохи», — подумал Аметистов с долей иронии.
— Доброе утро, Ян Эрнестович, — поздоровался он.
— Доброе утро, Владимир Сергеевич, — спокойно сказал Рудзутак, пожав его руку. — Вы по вопросам о сбое поставок на Урал?
Сказал и внимательно посмотрел на посетителя. Оба они хорошо понимали, что все сказанное только предлог для их встречи.
— Да, по ним, — кивнул Аметистов. — В последнее время давление на ленинградских поставщиков принимает невероятный характер. То один, то другой Уральский завод пишут жалобы в Москву. Недавно вышла статья в «Большевике», где пробирали «недобросовестных поставщиков» из Ленинграда. Хотим узнать, с чем это связанно, — спросил он.
Рудзутак указал на стул и подвинул пепельницу, предлагая гостю закурить. Аметистов охотно принял его приглашение и достал пачку папирос.
— Почему вы не обратились непосредственно к Орджоникидзе? — Ян Эрнестович начал расхаживать по кабинету, заломив руки замком за спиной.
— Орджоникидзе нарком тяжелой промышленности, — затянулся Аметистов. — Он контролирует процессы внутри Наркомата, но не его взаимодействие с другими наркоматами. Такое не под силу отдельному наркому: это вопрос компетенции Совнарокома. Поэтому я и обратился к вам…
— Но согласитесь, Владимир Сергеевич, ленинградские заводы часто сбиваются со сроков выполнения плана. Почему так? Возьмите, хотя бы вопрос для поставок оборудования на Магнитку, чтобы задуть домны. Просрочка налицо.
— Разве только ленинградские заводы не справляются с поставками? — выпустил табачное облако Аметистов. — Вспомните историю с воронежским заводом Тельмана, которому не удалось выполнить план поставок товарных вагонов для Донбасса. Горком Краснодона написал письмо в ВСНХ, но никто не писал об этом в «Большевике» и в «Правде». Или возьмите срыв поставок оборудования из Москвы для строительства мартеновских печей в Нижнем Тагиле. Кто об этом писал? Никто.
— Все-таки вы — Ленинград, колыбель революции. На вас смотрят особо, и ваши промахи видны особо. Понимаете: особо.
— Но это несправедливо! — Аметистов сбросил пепел. — Белкомур не построен, прямая железнодорожная линия от нас на Урал не существует. Нам нужно везти оборудование через Москву, Нижний Новгород, Вятку и Пермь.
— Есть дорога через Казань и Уфу, — тихо напомнил Рудзутак.
— Она не короче, — вздохнул Аметистов. — Никто не хочет учесть неизбежные риски при простое оборудования на станциях. А почему?
Рудзутак спокойно поймал его взгляд. Затем улыбнулся кончиками губ: «Мол, понимаете сами, не маленький!»
— Я должен буду разобраться в этом деле… — сказал Ян Эрнестович. — Сегодня же позвоню Сёмушкину, попрошу принести «Большевик» и дело о ленинградских заводах. Хотя с новой редакцией «Большевика» у меня еще нет контакта, — заметил он.
— Вы имеете ввиду замену Кнорина на Стецкого? — спросил Аметистов.
— Не только. Из состава редколлегии вывели Зиновьева. Вместо него теперь Таль. А знаете, что послужила поводом? — прищурился Ян Эрнестович.
— Потребность в смене курса после съезда? — догадался гость.
— Не совсем. Товарищ Сталин отказался от публикации статьи Энгельса «Внешняя политика русского царизма», — кивнул Рудзутак.
— Мы запрещаем самого Энгельса? — слово «самого» Владимир Сергеевич выделил особо.
— Товарищ Сталин считает, что в нынешних условиях публикация этой статьи была бы нецелесообразной, — отрезал Рудзутак. — Энгельс называет Россию оплотом европейской реакции, обвиняет в экспансии, будущую войну против России изображает как войну чуть ли не освободительную. Пишет: «Победа Германии, стало быть, победа революции». И ни слова об англо-германских противоречиях! В нынешних политических условиях это дает Гитлеру мощную карту.
— Отказ от публикации статьи Энгельса остановит Гитлера? — поинтересовался Аметистов.
— Не могу сказать… А как оценивает ситуацию Сергей Миронович? — пристально посмотрел Рудзутак.
Аметистов кивнул затянулся второй сигаретой.
— Сергей Миронович волнуется, что внезапные перестановки в аппарате ленинградского НКВД и компания против лениградских поставщиков — звенья одной цепи.
— Что за перестановки? — поинтересовался Рудзутак.
— Запорожец, заместитель Медведя, делает самовольные перестановки в аппарате Ленинградского НКВД, ссылаясь на Москву. Назначает к нам своих людей, — голубые глаза Аметистова холодно посмотрели на зеленую бархатную скатерть. — Киров волнуется, что в Ленинграде готовится не согласованная с ним и несанкционированная, — после последнего слова Аметистов выдержал паузу, — проверка.
— Наверное… — Рудзутак, казалось, немного растерялся. — Это внутренние перестановки аппарата НКВД?
— Возможно, — согласился Аметистов. — Но при этом заместитель начальник Управления НКВД по Ленинградской области обязан ставить в известность начальника Управления о производимых им перестановках. Иначе речь идет о том, что Москва действует в обход Ленинградского НКВД и нашей парторганизации. Думаю, вы понимаете, Ян Эрнестовиич, что такая ситуация для нас недопустима! — жестко закончил он.
Рузутак подошел к окну и задумчиво посмотрел в него. Аметистов молчал, понимая, что Ян Эрнестович обдумывает его слова.
