— Так, Майорова хочет звезды пленительного счастья! — засмеялся Женька.

— А вот Алекс, наверное, что-то жесткое любит… Бодрое… Типа Маяковского… — съязвила Вика. — Да, Алекс?

— Маяковского люблю… Но больше Михаила Светлова, — сказал Алекс. — Он много в Харькове написал. Я его книги дома нашел и зачитался, — пояснил он.

— Кажется… Он «Гренаду» написал? — спросила Маша.

— Да, ее… «Я хату покинул, пошел воевать, что б землю в Гренаде крестьянам отдать!» — продекламировал Алекс.

— В Испании сейчас неспокойно… — вдруг сказала Ира. — Там три года назад короля свергли, в ничего не ясно.

— А вдруг и правда придется там воевать, а? — посмотрел на нас Алекс

Я задумалась. Война и правда близко.Я посмотрела на одноклассников. Сейчас мы сидим, поэтов обсуждаем, но вдруг спустя время наступит война? Мы сможем защитить Родину, но вдруг кто-то не сможет вернуться живым?

— Влад, зажигай костер! — засмеялся Женька. — Пора!

— Ну что там еще… — проворчал он.

Мы обернулись. По тропинке шли Незнам и Антон, неся ведро с рыбой.

====== Глава 17 ======

Алексей

От отца у меня осталось одно необычное воспоминание. Мне было, наверное, лет пять, когда он взял меня с собой на лотерею. В те времена активно работало издательство «Всемирная литература», и при заводских клубах проводились розыгрыши собраний сочинений. Помню, мы с отцом долго ехали на трамвае, и я с интересом смотрел то на киоски со сладкой водой, то на весело махавших регулировщиков. Затем мы ехали мимо большого зеленого забора, после которого пошли железнодорожные пути.

Заводской сквер, наверное, был, небольшим, но мне в то время он казался просто необъятным. В центре был маленький светло-зелёный дом с куполом — заводской клуб. У входа на террасе сидела толпа народа: помню, что многие были в кепках от жаркого дня. Весёлая девушка вращала барабан, выкрикивая номера. У отца номер был нарисован чернилами на ладони, и он ждал своей очереди. Мне вскоре ужасно все надоело.

— Папа… а мы выиграем? — дёрнул я отца за рукав.

— Не обязательно. — сказал он. — Видишь, сколько народу?

— Я насупился. Ведь я был уверен, что мы хоть что-то выбираем! Но оказалось, что можем и не выиграть. От нечего делать я побежал к маленькому забору, где росла густая трава.

Присев на корточки, я начал играть, пытаясь что-то смастерить. До меня доносились голоса, словно из другого мира. Невдалеке слышались гудки паровозов. К моему удивлению на куст села небольшая и очень красивая птичка. Я смотрел на неё во все глаза — она казалась мне настоящим чудом из сказки, залетевшим к нам. Чирикая, она поскакала вперёд с ветки на ветку, и я побежал за ней вдоль серого кирпичного забора. Я ужасно боялся упустить такое диво. Но птица, не обращая на меня внимание, полетела за забор.

Взволнованный, я побежал к отцу рассказать о чудесной птахе. Толпа в сквере шумела. Аукцион шел сам собой, но народ уже рассосался по скверу: кто-то курил, кто-то пил «Нарзан» и кофе, кто-то кричал… Отец стоял возле круглого фонаря, беседуя с незнакомым мне плотным коренастым человеком в кепке. Я не очень хорошо запомнил его лицо, но помню, что он был в белой рубашке и подтяжках. Оба они курили, и о чем-то болтали.

— Папа!

Я дернул его за рукав и начал взахлеб рассказывать о птице. Я описывал ее как умел. Отец, смеясь, сказал, что это была иволга. Но я сразу понял, что он сам не был в этом уверен, и говорил скорее так, чтобы отвязаться от меня. Человек в кепке тоже улыбался, но как-то натянуто и неискренне. Я чувствовал, что у них был какой-то важный разговор, и он был не рад, что я им помешал,

— Ладно, нам пора… — отец улыбнулся.

— Пойдем птицу ловить?

— Не сегодня… — мы осторожно пошли к выходу. Толпа спешила к аллее, и летний зной делал воздух тяжелым.

— Папа, ну пойдем! — дернул я его за рукав.

— Тссс! — приложил он палец к губам. — Сегодня толпа народа, как поймаем птицу? А в следующие выходные, — подмигнул он мне, — обязательно пойдем!

Мы быстро пошли к трамвайной остановке. Вечером я радостно мастерил силки для птицы. Что это была за птица, я так и не узнал: то ли иволга, то ли сойка, то ли кто-то другой. А вот того человека в кепке я однажды все-таки нашел. Правда, при совсем других обстоятельствах.

Настя

С Суворовского проспекта я свернула на 4-ю Советскую улицу. Здесь, в Третьем доме Советов, здании, выложенном из серого гранита, жили Аметистовы. Дом был старым, дореволюционным, и с тех пор практически не изменился. У входа в подъезд были разбиты газоны с садовыми ромашками и звездочками. В доме был прозрачный лифт: пока он мчался, можно было видеть лестничные пролеты. Я быстро поднялась на четвертый этаж и нажала на кнопку звонка.

Мне открыла женщина, и я сразу узнала в ней мать Иры. Дочь была очень похожа на нее. Женщина оказалась довольно симпатичной — высокая, стройная, с тонкими чертами и очень похожая на Иру — даже цветом глаз! Эти самые глаза смотрели пронзительно, будто изучали тебя, и было в них что-то такое… гордое. Графиня! Белокурые волосы, доходящие до лопаток, плавно струились по прямой спине. Женщина была одета в зеленое платье чуть ниже колен.

— Здравствуйте, — кивнула я. — Я к Ире. Меня зовут Настя.

— Приятно познакомиться, — мягко улыбнулась мама Иры. У нее был мелодичный высокий голос. — Ольга Викторовна. Ира о тебе рассказывала, вы хорошие подруги. Проходи.

Низкая прихожая со старомодной черной галошницей и высоким зеркалом в резной оправе меня не сильно удивила. Куда больше меня изумил длинный коридор между комнатами, а которой выходили высокие черные двери. В каждой из них было стекло с каким-то узором из цветов. В самом коридоре висели картины, изображавшие морские пейзажи: от пенящихся волн возле утеса до парусника во время морского штиля. Ольга Викторовна показала мне рукой на дверь в большую комнату, куда я сразу нырнула.

Войдя, я чуть не прыснула от смеха. Ира сидела на стуле прямо напротив окна. Их домработница Таня проворными движениями пальцев заплетала косу девочки, не прикасаясь к ней.

— Да не дергаюсь я, — надула губки девочка.

Сейчас Ирка казалась мне милым ребенком. Высокая, хрупкая, зеленоглазая девочка, чьи пшеничные локоны сейчас укладывались в прическу, сидела на старинном стуле из черного ореха. Пока Татьяна колдовала с ее косой, девочка покачивала стройными ножками в лакированных белых туфлях, словно подобранных по цвету под ее вычурное платье до колен. Ирка была удивительно похожа на мать. Те же тонкие черты лица и длинные ресницы, светлые волосы, вздернутый носик, придающий девочке сходство с лисой. Даже изумрудно-зеленые глаза достались ей от матери.

Я, не раздумывая, села на соседний черный стул и посмотрела на их темно-синие обои с белым узором. В центре просторной комнаты стоял черный полированный стол в виде вытянутого круга, напоминавший те, что я видела в музее.

— Привет! — не смогла я подавить улыбку. Все же я была рада видеть Иру, хотя мы только что поболтали по телефону.

— Тссс… — приложила Ирка заговорщицки пальчик к губам. — Сейчас поговорим про отца Ленки. Могу тебе многое сообщить.

— Готово! — объявила Татьяна.

— Спасибо! Ты не допускаешь, — обернулась Ирка, когда домработница вышла, — что отец Ленки работает на фашистскую Германию?

— С чего ты взяла?

— Настя, ты политически наивна! — сказала Ирка. — Отец Ленки повторяет фашистскую пропаганду про голод на Украине. С чего бы это? Ленка выступает за побег людей в фашистские страны. А почему?

— Ну так Маша все объяснила. Она не думала что это пропаганда, просто поверила. Ничего ведь не доказано. Мишку так поддерживала искренне, не считала его врагом. Просто мягкая в душе, вот и ляпнула, считает что казнь это жестоко и не удержалась.

— Ничего Маша не объяснила! — отрезала Ира, подойдя к высокому окну. — Ленка не мягкая, а наглая и агрессивная. И почему ее отец треплется про голод на Украине, который придумали фашисты? Это все случайности, да?