— А ведь правда, — пробормотал Влад. — Не получится.

— Почему? — Теперь уже спросила Вика.

— Паровоз тащит вперед первый вагон и толкает впереди себя последний. Ведь Земля круглая. Выходит, у передних вагонов он натягивает сцепку, а у задних ослабляет. — У тебя нет паровоза такой мощности, чтобы он вокруг Земли ехал, — пояснил я.

— А, теперь понятно, — ответил Влад. — Ничего не выйдет. Жаль.

Наш паровоз снова рыкнул и помчался мимо зеленого косогора с высокими соснами. Солнце озаряло их тонкие зеленые верхушки, отбрасывая на траву короткие послеобеденные тени.

— А кто же все-таки накрысятничал на Мишку? — вдруг задумчиво спросил Влад.

— Вовец. Только он! — ответил я с запалом.

— А ты уверен? — прищурилась Вика.

— Ну, а кто же ещё? — поддержал меня Влад. — Не Женька же. Вовец, помнится, настучал Волошиной на Янову. Почему бы и не на Мишку при случае? В чем разница — то? А ты что думаешь?

— Знаешь… — тихо сказала Вика. — А ты так во всех уверен остальных? Та же Гордеева. Или Ирэн. Или Янова. Ты знаешь, что у них на душе, а? — усмехнулась она.

— Честно говоря, сомневаюсь, что Маша. Ирэн… Спорно, но не исключено. Учитывая, что призывает к беспощадности, и что ей необходимо быть святее папы Римского. Янова — честно говоря, практически не знаю, не общались. Но особа вредная особа.

— Думаю, — сказал я, — вредная особа крысой не обязательно будет. Внешне это вообще может быть милейший человек.

— Милейший человек…ну, не Лена с Настей точно. Хотя кто знает.

— Не Лена? Да как сказать… — фыркнул я. — Вот обрати внимание: она какие-то антисоветские речи толкает, а ей хоть что-то за это есть?

— Маша все объяснила, — тихо заметил Влад. — Просто Лена по наивности думает, что казнь это слишком жестоко. Она обошлась с Ирой слишком резко, но, согласись, та тоже зарывается.

— Я про другое, — покачал я головой. — Думаю, скажи бы такое ты, а не Туманова, давно бы на совете отряда разобрали!

— Интересный вопрос… Ирка трусовата. Если так нападает на Мишку, то чувствует себя прикрытой.

Мы не заметили, как остановились возле изящного полукруглого вокзала Малой Вишеры. Влад аж присвистнул, глядя на него — настоящий шедевр архитектуры. Навес над платформой держался на резных колоннах. Даром, что цари любили здесь поохотиться и встречать иностранных монархов. С двух сторон пути разделяла платформа в виде бульвара — с ажурной металлической ршеткой. На другой стороне шла путевая отвилка возле невысокой водонапорной башни.

Впрочем, любоваться этим шедевром у нас времени не было. Мы быстро пошли, ища местный райком комсомола. За садами, на расстоянии километра, высилась насыпь железной дороги. По ней тащился товарный состав, за которым волочился длинный хвост дыма. В райкому нас встретил местный секретарь Шпонин — невысокий щуплый парень в очках, напоминающий сельского «избача». Над его столом висели портреты Ленина и Сталина. Осмотрев наше письмо со штампом из Чудово, он недовольно фыркнул.

— Здесь уже Новгородская область. Вы переходите дозволенную границу.

Вика с Владом жалобно посмотрели на меня. Я поднял брови.

— Разве это запрещено? — спросил я. — И Марина Фененко нам сказала, что мы можем получить место для лагеря.

— Фененко не права, — отрезал он. — Вы тоже. Это все Ленинград с его вольницей… — усмехнулся он. — Не в ногу со временем идете.

Мы переглянулись.

— Но раз уж решили бродить по неизведанным местам, то могу предложить одно удивительное место, — фыркнул он. — На озере.

— Где? — спросил Влад.

— Урочище Задняя Лановщина, деревушка там небольшая. Пусть ващ лагерь оживит те места. Только ехать туда придется на лодке.

— А дороги нет? — пролепетала Вика.

— Дороги нет, — холодно ответил Василий. — Что, не нравится дух неизведанных мест? — хмыкнул он.

— Нет, отчего же? Нравится! — с вызовом ответил я.

Шпонин сверкнул очками и пристально посмотрел на меня.

— Лодку вам выпишут, не волнуйтесь. Под вашу ответственность, естественно… Суховский. Суховский… — посмотрел он бумагу. — Известная в свое время была фамилия…

— Да, была… — Я с вызовом посмотрел на этого Василия.

— Ладно, — шлепнул он печать. — Идите на пристань.

— А это где? — неприязненно спросил Влад.

— Пристань в Пустой Вишере. Километров восемь отсюда, — фыркнул он. — Лодку там возьмёте.

Мы вышли в неприятном настроении. Ничего серьезного вроде бы не произошло, но на душе стало противно — словно мы совершили какое-то преступление. Некоторое время мы молча шли по центральной улице мимо двухэтажных домиков с различными вывесками — последний остаток НЭПа. Кое-где попадались бочки с красным квасом или ларьки с содовой. Затем Вика нарушила молчание:

— Не пойму никак: чем недоволен Шпонин?

— Ладно, пусть так. Главное, мы место получили, — попытался подбодрить я своих.

— Он с насмешкой сказал: мол, попробуйте дикое место оживить… — фыркнул Влад.

— И оживим, в чем дело? О нашем лагере еще легенды слагать будут. Ну, а не понравится: кто нам мешает переехать в другое место? — сказал я.

— Время шестой час… Это когда мы придем? — вздохнула Вика.

— А ты погоди… Вот автобусная остановка. Может, и скоро… — ответил я, глядя на группу пожилых то ли рабочих, то ли колхозников в кепках, которые садились в автобус.

Я не ошибся. Старушка объяснила нам, что автобус до Пустой Вишеры всё же ходит. Не помня себя от радости, мы вскочили в него. Хотя машину трясло на ухабах, мы весело смотрели в окно, и минут через двадцать вышли на пристани. Лодочник — пожилой мужчина с хитроватый прищуром черных глаз, кряхтя, выделил нам лодку, и заодно пометил что-то в своем листе. Я никогда не был на веслах, но мы с Владом быстро освоили это дело.

— У кого это такая замечательная музыка? — ехидно спросила Вика про скрип наших уключин.

— У меня, — вздохнул Влад.

Прелесть хвойного леса, особенно густого в здешних местах, закрыла для нас на время все проблемы. Здешние ели казались насыщенные малахитом, словно их пирамиды никогда не касалась желтизна. Из небольших лиственных пролесков слышался чистый высвист иволог. По воде изредка скользи черные ужи, пытавшиеся найти лягушачьи угодья. Край реки порос сплошь кувшинками. Лодка взрезала эту гущу с сухим шорохом. В разрывах заросли проступала вода, как сок арбуза в треугольнике разреза.

— Глядите, лили! — крикнула довольная Вика. — Давайте сорвем лотосы!

Мы подплыли к заводи. Вика с удовольствием стала рвать цветы. Стебли перепутывались и укорачивались, белые цветы с яркою, как желток с кровью, сердцевиной уходили под воду и выныривали со льющеюся из них водою. Я на всякий случай ухватились за один и тот же нервущийся и тугой, как резина, стебель, чтобы удерживать лодку. Наконец, Вика собрала лотосы, и мы поплыли дальше.

— Так и до Сибири плыть можно! — Влад вздохнул речным воздухом и, казалось, повеселел.

— Давайте что-нибудь споем? — предложила Вика.

— Давайте! — ответил я. — И мы затянули:

Дан приказ ему на Запад,

Ей — в другу сторону,

Уходили комсомольцы

На Гражданскую войну.

И родная отвечала:

«Я желаю всей душой:

Если смерти, то мгновенной,

Если раны, — небольшой.

— Великое было время… — Сказал задумчиво Влад. — И белых, и интервентов побили.

— А потом и весь Восток тряхнули! — добавил я. — В Турции помогли патриотам победить. Афганистану помогли войне с Англией, из Персии англичан прогнали, Индию у англичан тряхнуло…

— И Китай потом, — добавил Влад.

Вика, однако, ничего не ответила, а задумчиво смотрела на лотос. Я поймал себя на мысли, что она очень сейчас похожа на свою мать.

— Странно, правда… — вдруг сказала Вика. — Десять лет прошло, а советской власти там нигде нет. А почему?

Перед глазами плыл густой ельник. Я задумался. Прежде эта мысль как-то не шла мне в голову. А правда почему?