— А знаете, скоро кино станет со звуком! — объявила довольная Ира.

— Что хорошего? — проворчал Алекс. — Кино — великий немой, в этом его и суть!

— Но ведь с репликами кажется, будто все это было на самом деле! — поддержала я подругу. — Как в реальности — мы ведь не немые, разговариваем! Наоборот отлично, что будет звук!

— Вот не могу представить, что Чаплин разговаривает! В этом и соль, что он мимикой и жестами все показывает, — не сдавался Леша.

— А прогресс? — улыбнулась Ирка мягко.

— А причём тут прогресс? — невозмутимо уточнил Алекс. — В опере только поют, хотя есть прогресс.

Черт, да что же тут непонятного? Опера это опера, а кино это кино!

— Там петь нужно! — заявила я — А кино другое! Кино жизнь показывает! А Чаплин же не единственный актер на всю страну, правда? Можно будет показывать самые разные истории — и о вражде и о любви, люди будут ощущать, что будто сами туда попали! Звук же, будто это на самом деле, а не выдумка!

Нет, ну правда же, а? Как Лёша не поймет? Это же настолько интересно — ты будто попадаешь в мир кино, живешь и переживаешь вместе с героями, слышишь их голоса, видишь лица, интонации, эмоции… От ненависти до любви. Правда же интересно!

— Тогда умрет великое искусство мимики, жестов, танцев в фильме, — грустно произнес в ответ Алекс.

— Это правда, — задумчиво протянула я. — Все же жаль…

Интересно, когда приходит новое, но жаль, что из-за этого уходит старое! Я помню, как мы ходили в кино на Чаплина. У подножья небоскреба в самом деле прыгал забавный маленький человечек с усиками и тросточкой. Его лакированные штиблеты лихо отбивали дробь. Многие смеялись тогда, в том числе и я. Чаплин в самом деле казался смешным. Были ли мы когда-то так счастливы, как в тот день? Не знаю…

Идя по улице, я смотрела по сторонам. Вон по направлению к нам бежит стройная блондинка в новенькой черной куртке и юбке того же цвета… Точно, Маша! Куда она так летит?

Маша врезалась прямо в Алекса. Мы весело рассмеялись.

— Привет, — выдохнула она. Видимо, бежала долго. — Я к Ире!

— Ира здесь, — весело проговорила я. — Где пожар?

Маша, однако, выглядела серьезной. Она глубоко вздохнула.

— Что случилось? — видимо, произошло что-то срочное, что-то серьезное!

— Мишкину мать официально обвинили в шпионаже, — послужило ответом. — Ей грозит то ли расстрел, то ли десять лет лагерей!

Комментарий к Глава 13 Умоляю, отзывы!!!)))Мне крайне важны мнения!)))

====== Глава 14 ======

Я думал, что гроза разразится следующим утром, но ошибся: в первые три дня не происходило ничего. Неделя шла свои чередом: списывали и подсказывали, отвечали и решали, рисовали шаржи, обижались друг на друга, Лера даже всплакнула из-за тройки на математике. Мишка приходил в школу бледным, но старался вести себя так, словно ничего не произошло: аккуратно готовил уроки и отвечал на «хорошо» или «отлично». Но это были все-таки мелочи, хотя класс все видел, все подмечал, делал свои выводы.

Другие ребята старательно обходили его стороной, кроме Насти Майоровой и Лены Тумановой, причем последняя всячески демонстрировала Мишке свою дружбу. Я тоже попытался поговорить с ним, но ничего не получалось: Иванов, казалось, ушел в себя. Только в четверг после биологии к нему подошла Волошина и в чем-то долго его убеждала. Но Мишка, кивая в такт головой, все-таки с ней, похоже, не согласился.

— Подумай, Иванов, еще раз. Проанализируй все за и против, — строго сказала Волошина. — Подумай о своей жизни, — бросила она на ходу.

Мне, честно говоря, тоже было не до Иванова. Информация, которую я получил от отца Насти, казалась мне слишком важной, чтобы я не думал о ней постоянно. Впервые я докопался, наконец, до чего-то определенного, проливающего хоть немного света на ту историю. Итак, что я имею? Отец хотел выступить против троцкиста Суварина на Пятом конгрессе, но почему-то выступил мягче, чем думали — это раз. Отец дружил с поляком Варским и тот обвинил его в троцкизме после этой речи — это два. Кто-то выкрал тезисы отца и дал другим, а может их придумал сам Варский — это три. И отец после этого ушел из Исполкома Коминтерна… — это четыре. Добраться бы того Варского, только вот как?

Что еще? Дальше шли догадки. Отец почему-то доверял мачехе Влада Миронова и оставил у нее важные бумаги. Она должна была отдать их Щебинину, Серову или Звездинскому. Интересно, отдала ли? Серов вот мертв. И еще была интересная женщина, которую вроде звали Верой. Как нашу Веру Сергеевну. Я вспомнил слова в письме, что нельзя доверять Вере — она опасный человек. И еще Варский вроде как говорит, что тезисы у него украла какая-то женщина. Впрочем, с чего я взял, что это обязательно наша Вера? Да, она жила в Москве — ну и что? Мало ли на свете белокурых Вер, которые жили в Москве и поправляли поля шляп у зеркала. Я смотрел дома на старинные немецкие часы — главную тайну, не зная, как подобрать к ней ключ. Хотя теперь твердо верил, что найду его.

Перемены пришли в пятницу. Мы как раз делали самостоятельную работу по математике, и наша учительница вышла из класса. Мишка не пришел на уроки: дела, видимо, у него шли из рук вон плохо. Не позавидуешь.

— Что хочет Волошина? — тихо спросил я Иру.

— Чтобы он отказался от матери на линейке школы. Иначе его исключат из пионеров, — кивнула Аметистова со знанием дела. У нее единственной из всего класса была не простая ручка, а с золотым пером,

— А что будет потом? — бросил Незнам, старательно решая задачу на деление.

— Не возьмут в комсомол. И путь в ВУЗ для него навсегда закрыт, — ответила Ира. Она казалась спокойной, но ее зеленые глаза отливали от волнения синевой.

— Думаю, Миша не откажется, — заявила Настя. — Все же мать! Человек же важнее Вуза

— Но жизнь у Мишки сложится не лучшим образом, — протянула грустно Лена.

Ирка прикусила губу и посмотрела на Настю, кажется, она делала вид, что Тумановой просто не существует. Не знаю, с чего вдруг Туманова решила стать адвокатом Иванова. Ирка хотела что-то возразить, но тут как раз появилась Волошина и подозвала ее.

— Аметистова, в понедельник проведешь пионерское собрание, — тихо сказала она.

— Хорошо. Повестка? — спросила Ира немного растеряно.

— Если Иванов не отречется от взглядов матери — сыну врага народа не место среди пионеров, — спокойно ответила Волошина.

Аметистова кивнула и села на место. Ее белые щеки чуть порозовели, словно она выпила стакан вишневого сока. Эх, вишнеый сок… Скоро уже лето и можно будет попить его на углу канала Грибоедова. Впрочем, кажется, у меня есть спасительное средство для Мишки. Он не отречется, а скажет просто «Осуждаю!» Не откажется от матери, а, как честный человек, лишь осудит ее отвратительные дела. Я даже легонько улбынулся, что нашел спасительное средство.

Пожалуй, все было бы ничего, если бы ситуацию не испортила сама Аметистова. Когда мы сдали самостоятельные работы, Ира повернулась к мне и Антону.

— Главное, — вдруг сверкнула она глазами — не надо драмматизировать. У нас не средневековая церковь: никто отрекаться от матери Мишку не просит. Надо только, чтобы он на общей линейке школы сказал: «Осуждаю взгляды и деятельность моей матери Екатерины Ивановой и обещаю…»

— Но даже это сложно… — вздохнул Влад. — Всё же мать, действительно.

— Ну, революция развела не одну семью, — поддержал я Иру, когда мы вышли из класса. — Великий Энгельс отрекся от отца-фабриканта; Кропоткин, князь, тоже от семьи отказался ради революции… А у много их наших офицеров братья к былым ушли и ничего…

— Вот и с Мишкой ничего не случится, — кивнула Аметистова. — А то очень уж нежный…

Ленка, однако, стояла, кусая губы. Я был уверен, что она сейчас бросится в бой, тем более, что Ирка ее ужасно раздражала.

— Ты так легко об этом говоришь, как бумагу канцелярским клеем приделать, — фыркнула она. — А сама бы ты смогла так сказать о своих родителях?

— Кто? Я? — фыркнула Ирка. — Мои родители контрреволюционной деятельностью не занимаются, знаешь ли! — Ирка, похоже, отошла от первого шока и снова была готова ринуться в бой.