Я посмотрел на потемневшую осеннюю землю. Одна мысль не давала мне покоя. «Главное, прошу Вас, ни в чем не доверяйте Вере — это очень опасный человек». Вера? Наша Вера Сергеевна? Нет вряд ли. Мало ли на свете Вер… А вдруг все же она? Я посмотрел на следующую аллею, лихорадочно думая о том, как мне все-таки встретится с таинственной мамой Влада.

====== Глава 11 ======

Алексей

Правду о деле Екатерины Ивановой, столь волновавшего тогда наш класс, я узнал много позже. Оно было инспирировано самим председателем ОГПУ Генрихом Ягодой в рамках политики чистки нашей парторганизации. Сталин не раз открыто выражал недовольство, что Киров пригрел в Ленинграде бывших оппозиционеров, прежде всего сторонников Зиновьева. Сталин волновался, что в Ленинграде возникает мощный оппозиционный Кремлю центр. Еще больше Сталин опасался сближения Кирова с Орджоникидзе и Рудзутаком — того самого, которого Ленин прочил на его место генсека партии. Они втроем вполне могли объединить остатки «новой оппозиции» на предстоящем в январе тридцать четвертого года XVII съезде. Дело Иванова, бывшего крупного чиновника ВЦСПС, было связано с его бывшими начальниками — Сокольниковым и Зиноьевым. Поэтому ни Вышинский, ни Ягода никогда бы не выпустили просто так Екатерину Иванову.

Все началось с некоего Станислава Никольского — сотрудника аппарата ленинградского отделения ОГПУ. Ценральный аппарат ОГПУ во главе с Ягодой находился в сложных отношениях с руководителем ленинградского отделения ОГПУ Филиппом Медведем. Тот во всем поддерживал Кирова, и у Сталина возникали опасения, что в Ленинграде зреет мощный неподконтрольный Кремлю оппозиционный центр. Никольский был «человеком Москвы», призванным негласно наблюдать за Медведем. Его непосредственным координатором стал начальник Секретно-политического отдела ОГПУ Григорий Молчанов.

История с Ларисой Ивановой была в самом деле глупым недоразумением: подруга донесла в учительскую, что она поддерживает оппозицию XI съезда. Скандал был выгоден кое-кому в школе: примерно показать, как бдительно наша комсомольская организация стоит на страже партийных решений. Однако секретарь райкома комсомола Варевская сразу сообщила о политическом деле Ларисы Ивановой следователю ОГПУ Василию Шухмину, а тот — Никольскому. Последний немедленно доложил о политическом деле дочери бывшего высокопоставленного сотрудника ВЦСПС Иванова в центральный аппарат ОГПУ. Делом заинтересовался Молчанов и сразу поручил Никольскому взять на усиленный контроль Ивановых, после чего вся их семья попала «под колпак». Кое-что (хотя и без подробностей) об этом слышала Волошина, что и побуждало ее бесконечно нападать на Мишку.

За полгода проверки на Ивановых накопали серьезный компромат. Находясь в Великобритании, отец Мишки несколько раз ляпнул, что она может сотрудничать с СССР против поднимавшейся Германии. Это шло вразрез с нашей тогдашней официальной линией: Германия считалась ближайшим партнером, а Великобритания — главным врагом, угрожающим войной. Ивановых видели в театре и на вернисаже с неким Крисом О’Ниллом, которого наши органы подозревали в шпионаже. Екатерина, кроме того, имела неосторожность попить кофе с этим О’Ниллом на вернисаже: в то время на контакты с иностранцами смотрели еще сквозь пальцы. Теперь донесение об этой истории легло на стол Молчанову, а за ним и самому руководителю ОГПУ Генриху Ягоде.

Ягода увидел в этом деле двойную выгоду. С одной стороны, отрудничество Екатерины Ивановой с англичанами бросало тень на непосредственного начальника Иванова — бывшего наркома Сокольникова, а через него давало выход и на самого Зиновьего. С другой стороны, дело Ивановой могло стать и заделом в борьбе против Кирова: кого, мол, он пригрел в Ленинградской парторганизации? Последнее было особенно важно накануне предстоящего XVII съезда, где Сталин опасался появления оппозиции в лице объединенного блока Кирова, Орджоникидзе и Рудзутака — Ягода не упустил возможности нанести удар за два месяца до съезда, арестовав Екатерину Иванову и дав ход ее делу. Теперь Киров, по расчету Ягоды, стал бы более осторожен на съезде, имея такую болевую точку в Ленинграде.

Киров попросил своего заместителя Аметистова срочно связаться с Медведем и узнать, что происходит и почему информация об аресте жены Иванова получила огласку. Медведь ответил, что «дело — табак»: Иванову подозревают не в оппозиции, а в контактах с английскими спецслужбами, и компромат на нее весьма серьезный. Молчанов сообщил Медведю, что огласка в прессе — часть хода для англичан. Наверное, Аметистов ляпнул об этом жене, а Ира, их единственная любимая дочь, слышала что-то за ужином. Именно поэтому Ирка держалась так непримиримо и даже нагло. Но это все я узнал много позже…

Ира, конечно, хотела, как лучше — бороться с врагами революции, но крепко перегнула палку с этим «пионерским судом». Зато выходки изнеженной Ирки неожиданно совпали с большой политикой. Волошина, державшая связь с помощником Никольского, всячески поддерживала идею Ирки огранизовать товарищеский суд над Мишкой или заставить его отречься от взглядов родителей на общей линейке. То и другое было на руку Никольскому, которому действия Ирки позволяли взять на заметку и Мишку, и, главное, его отца. Поэтому в данному случае на стороне Иры оказалось почти все школьное руководство.

Никольский видел в действиях Иры большой потенциал. Во-первых, дочь Аметистова, заместителя Кирова, нападала на Мишку, видного сына члена «Новой оппозиции». Это само по себе затрудняло Кирову контакты с бывшими членами «новой оппозиции», вбивало между ними клин. (По логике: как доверять Аметистову, если его дочь — главный борец с сыном того самого опального Иванова?). Во-вторых, молчание Мишки создавало перспективы захода на его отца и снова на Лариску, позволяя возобновить дело о ее «антисоветской деятельности». Молчанов требовал от Никольского конкретных результатов. И Ирка, сама не ведая того, могла их дать Никольскому.

Я не знаю точно, была ли на самом деле виновной мать Мишки. Молчанов мало верил в виновность или невиновность отдельных лиц — он верил в правильность или неправильность версии. Бывший оппозиционер Иванов и его жена наверняка были обижены на власть. В Англии они вступили в контакт с людьми, связанными с их спецслужбами. Дочь Иванова Лариса поддержала оппозицию XI съезда, за что ее исключили из комсомола. Было ли это случайностями? В логике Молчанова —не могло и не было. Открывалось перспективное дело, которое вело к бывшему наркому Сокольникову: ведт он, по логике Молчанова, тоже не случайно поддерживал Ивановных. Поэтому я снова и снова вспоминаю испуганное лицо моей жены и ее детский крик: «Ты откуда знаешь, что там, собственно, было с этим съездом?»

Настя

Первый день четверти встретил нас дождем с мокрым снегом и забавным случаем, от которого я едва не позабыла все проблемы с Мишкой. Перед началом уроков Ирэн, стоя возле стенгазеты, важно разглагольствлвала перед Антоном, Машей, Лерой и Женькой о международном положении. Это было тем более забавно, что Ирка время от времени ставила свой маленькмй белый сапог на острый мысок, чуть откидывая назад левую ногу. Ира при этом изящно покачивала маленьким белым зонтиком, с которого еще падали мелкие водные капли.

— «Пакт четырех» никто не ратифицировал, — утверждала со знанием знатока «сахарная блондинка», как прозвал ее Влад, вычитав, очевидно, эту остроту у своего любимого Менделя Маранца. — Гитлеру никто не позволил отменить Версальский договор, как он не пытался. Да и французы поворачиваются к нам, видя кто такой Гитлер…

Я понятия не имела, что это за стихийный урок политинформации, но мне стало интересно. Всё-таки Ира человек хороший и веселый, хоть и может перегнуть палку. Она знала о политике меньше, чем Леша, конечно, но нельзя было сказать, что знаний абсолютно нет, а эта ее важность сейчас казалась забавной и милой. Хотя при воспоминании о Мишке я напряглась. Забавная не забавная, а вот в борьбе с врагами Ирка жутко строгая и вредная: Мишу из рук она ни за что не выпустит.