— А мы? — спросила Юлька.

— А мы Комсольск потому и строим на Амуре, — кивнул я. — Помнишь, что Сталин сказал? Там наш неуязвимый тыл.

— Да ничего не будет, — махнул рукой Мишка. — Пошумят японцы да бросят, как всегда.

— Мишка, ты наивен и аполитичен! — отчеканила Ирэн. — Правильно тебя столько в пионеры не брали!

— Отстань ты от Мишки, — вскинула взгляд Вика.

— Сама разберусь, — фыркнула Ира.

— Новая бойня? — поправил очки Мишка. — Человечество не забыло мировую войну, унесшую десять миллионов жизней.

— Сколько было войн за всю историю? — бросил Влад. — И ничего.

Мы спорили так очень часто, но были едины в главном. Мировая революция — конечная цель нашей борьбы, Советское государство — несокрушимый бастион международного пролетариата. Да, мы жили по карточкам, зато мы знали, что строили новый мир. В отличие от других детей мы не играли прошлые эпохи — рыцарей или королев. Мы хотели жить только в свое время и строть коммунизм. И не только у нас, но и во всем мире.

После спора о Германии мы пошли на естествознание. Это был один из моих любимых предметов — во-первых, не было скучно, во-вторых, было интересно — все-таки разные сушеные листья и так далее… Интересно! Ирка по дороге, явно подражая Леше, важно говорила о процессе Димитрова и о «симптомах новой войны» (что это такое, она, кажется, сама не очень понимала), но ее мало кто слушал. Маша и вовсе сокрушенно подняла глаза вверх: мол ты бы, Ирэн, не совалась, в политику. Но остальные уже обсуждали домашнее задание, включая Женьку, который лихорадочно искал возможности его списать.

Кабинет естествознания был достопримечательностью нашей школы. На стене слева висели цветные картинки, оставшиеся с дореволюционных времен, с изображением моллюсков, динозавров и мамонтов. Под каждой из них было написано «Палеозойская эра», «Мезозойская эра» и «Кайнозойская эра». Напротив висели рисунки с картинками лесов со всех пяти континентов (кроме Антарктиды, разумеется, где были нарисованы айсберги). Над доской висел макет черного ската из папье-маше, а на задней стене стояли в шкафу несколько чучел лесных птиц. Женька почему-то всегда говорил, что здесь ужасно не хватает чучела дятла.

Я ничуть не удивлялась, что этот кабинет у нас звали «классом дразнилок». Особое внимание вызывал доисторический головоногий моллюск с причудливым названием «эндоцерас». Из надписи ниже выходило, что он жил в Палеозойскую эру. Поэтому Женька не упускал случая подколоть Антона или Влада:

— Слушай, а ведь ты точный эндоцерас, ни дать не взять.

— Эндоцерас, между прочим, хищником был, — подмигнул ему как-то Леша. — Он трилобитов пожирал.

— Вот я и говорю: жрал во всю таких как Вовец или Витек! — сразу подхватывал Женька.

— А, может, и на рыбу-Викусика охотился! — когда Леша был в хорошем настроении он охотно помогал Женьке подкалывать Вику.

— Не хочу я их есть, они невкусные, — протянул с усмешкой Влад. — И где я их вообще ел? Ну было пару раз… Ты сам съедаешь ту же Вику!

— Приятного аппетита, — прыснула Маша. — Но хорошо смеётся тот, кто смеётся последним.

— Вот именно! Кто сказал, что рыба поддастся? — насмешливо улыбнулась Виктория.

— Конечно, нет! — ответил Женька. — Викусик рыба хищная!

— И прожорливая, — подтвердил Леша.

Самому Алексу доставалось из-за ската. Скат был худой и черный — точно такой, как волосы Леши. Поэтому не было ничего удивительного в том, что как-то утром под его макетом была приклеена бумажка с надписью «Скат Суховский». Леша, как ни странно, был жутко доволен и как бы невзначай громко бросил Незнаму, что скаты бьют врагов электрическим током.

Тем временем Витьку Петухова вызвали отвечать параграф, хотя многие тянули руки, в том числе и я. Дело в популярности естествознания было не столько в естествознании, сколько в Александре Андреевиче, которому лет то было…всего-лишь двадцать пять. Как-то мы с Ирой пытались угадать его возраст и он ответил, услышав нас. Двадцать пять… Всего только двадцать пять.

— Эээ, — протянул тем временем Петухов, после чего глубоко вздохнул и приготовился говорить.

Минута прошла, вторая пошла… Витька все еще мекал-кукарекал.

— Садись, Петухов, два, — покачал головой Александр Андреевич. С мрачным видом забрав дневник, Виталий сел за парту, сверля доску пронзительным взглядом.

Еще веселее было на математике, где нам задали задачу повышенной сложности. В те годы она была жутко популярной: настолько, что и ее даже публиковали в газетах. Речь шла о веселых и наглых двухстах белках, которые ели в в лесу очень много орехов. Кабану, как лесничему, это ужасно надоело, и однажды он сказал:

— Белки, имейте совесть. Вот пусть каждая возьмет себе 300 орехов и все!

Белки всплеснули хвостами:

— Куда нам столько! Пусть эта белка возьмет один орех, а каждая следующая в два раза больше!

— Хорошо, — сказал кабан, — но кроме этих орехов — ни-ни!

«Глупые белки», — решил он. «Глупый кабан», — решили белки. Кто был прав?

— Кабан, — почему-то сказала я.

— Подожди, тут должен быть какой-то подвох… — сказал Леша. — Надо сосчитать. Умножить триста на двести… Получается…

— Шесть тысяч? — сказал Женька.

— Как шесть? Шестьдесят! — ответил Леша, заканчивая умножать столбиком.

— Шестьдесят тысяч на двести белок? Это же ужраться! — Женька показал ладонью выше головы.

— Белки прожорливые… Как Викусик… — громко шепнул Леша сидевшему рядом с ним Незнаму. Виктория усмехнулась и закатила глаза.

— А ты, Вовец, точно тот кабан, — вздохнул Влад.

Класс грохнул. Солнцев покраснел и обиженно заявил:

— Сам ты кабан!

Все смеялись. Ирка, всегда бледная, даже чуть покраснела от смеха. Вовка зафырчал: он не выносил, когда над ним смеялись.

— Шестьдесят тысяч… А белки сколько взяли? — я решила вернуть народ к задаче.

— Одна белка — один орех, вторая два, третья четыре, всего… — Ирка стала загибать пальчики. — Четвертая восемь, пятая шестнадцать. Правда, глупые…

— Слыхали? — потер руки Женька. — Кабан Вовец был умнее белок! Они только хвостами дергали!

— Слышал, Влад? Кто как обзывается, тот сам так называется, — с усмешкой добавил Вовка.

— Погоди-ка: пятая белка — 32 ореха, шестая уже 64, седьмая — 128, восьмая — 256… — продолжала считать Леша. — И все это не в одиночку, а надо суммировать! Белки-то правда умные. Хапнули столько, что до вечера считать — не сосчитать…

— Можно было бы нарисовать карикатуру, — протянула Лена, пригладив пшеничные волосы. — По этой задаче. Белка с орехом смеется над кабаном, а между ними еще гора орехов.

— А кабан — Вовец? — звонко рассмеялась Маша.

— Именно, — развела руками Лена.

— Вы не думаете, что так нельзя? — неожиданно возмутилась Ира.

— А тебе, стало быть, можно рисовать на того же Женьку? — невозмутимо покачала Ленка длинной стройной ножкой в лакированной белой туфельке.

— Это другое, — отозвалась Ира холодно. — Ради пользы, а твоя идея похожа на оскорбление: это недопустимо.

— Другое — не другое, а название одно, — быстро ответила за подругу Маша. — Вы ведь на Женьку рисовали, на Мишку. Чем, собственно, они хуже? Обыкновенная шутка по задаче. И, судя по Вовцу, вполне правдивая.

— А, может, Ирина влюблена? — с усмешкой предположила Ленка, пожав плечами. — Как говорится, любовь зла…

— Поведение обеих рассмотрим на общем собрании в ближайшее время! — заявила решительно Ира. — При чем здесь какая-то любовь?! Я пытаюсь восстановить дисциплину.

— И с каких это пор ты стала учительницей? Или, может, ты уже и директор? — уточнил Влад, притворно удивляясь.

Машка прыснула, сама Ирина глубоко вздохнула, пытаясь держать себя в руках, а Лена бросила на Миронова пристальный взгляд изумрудно-зеленых глаз. Они не особо общались между собой, но было видно, что Туманова была ему благодарна за поддержку.

— Ты не забыл о моей должности? — ледяным тоном осведомилась Аметистова.