Впрочем, вопли Викусика были еще мелочью. Рядом стоял Вовка Солнцев, состоящий на газету, нахмурив брови. Шмыгнув длинным носом, он злобно посмотрел сначала на эпиграммы, затем на Юльку и Настю. Я прыснул: Вовец сейчас просто бросится на карикатуру. Я посмотрел на газету:

«Когда душа с гордыней заиграет,

Уже других она не замечает,

В слепом зазнайстве,

напускная спесь

Взывает, что большой имеет вес.

Не слышит с обращением вопроса,

Себя считает — Богом,

выше солнца, с иронией взирает сверху вниз,

В себе взрастив, уродство и каприз»

— Вы за это заплатите, — решительно заявил Вовка, раздувая ноздри.

— Непременно, — насмешливо протянула Юля.

— Неужели правда пожалуется? — Настя с интересом посмотрела на меня.

— Может! — раздался голос Влада. — Это не Вова, а Вовец!

Лена Туманова, обутая в новенькие лакированные туфли на каблуках бледно-розового цвета смерила Миронова изучающим взглядом. Они не особо общались между собой, но фраза ей понравилась, да и не только ей, так как все рассмеялись.

Я посмотрел на стенгазету и уже не мог подавить нового всплеска смеха. Естественно, Ирка решила нарисовать карикатуру на Мишу Иванова. Поскольку он иногда опаздывал, то был нарисован в зимней шапке-ушанке, растерянно смотрящим из-под очков. Вверху была надпись: «8.15». Мишка, правда, никогда не опаздывал так сильно, но Ирка для усиления эффекта решила его нарисовать так. Ниже стоял короткий ехидный стих из модной тогда песни:

«Не спи, вставай, кудрявая,

В цехах звеня,

Страна встает со славою

Навстречу дня».

Интересно, Настя ли нарисовала такую злую карикатуру на Мишку? Нет, похоже… Она стояла, потупив голову, у подоконника.

— Ну опоздал человек раза, два и? — донесся до меня ее немного обиженный голос. — Не повод для карикатуры.

— А что, Мишка высочайшая персона, не подлежащая критике? — бросил Влад. — «Проснись и пой».

— Вот именно. Вставать пораньше надо, — нежно засмеялась Лена, поправив белокурые волосы.

— Ещё бы! — насмешливо добавила Вика. — Кто его, несчастного, ещё пожалеет, кроме Настеньки!

— Недостаткам — беспощадный бой! — важно сказала Ира. Она, кажется, была ужасно довольной, что ей можно ощущать себя главной.

— Ты, Француз, что думаешь? — как-то жалобно спросил Женька.

— Не вижу, что такого особого в Мишке, — пожал я плечами. — Почему на тебя можно рисовать карикатуру, а на Мишку нельзя?

— Вот! — Ирка подняла длинный тонкий пальчик. — Правильно Леша говорит: ничего особенного в Мишке нет. Такой же лодырь и бездельник, только много из себя воображает.

— Неужто наш Мишка действительно проспал? — насмешливо предположила Лена, осмотревшись. — Что-то его не видно.

— Появится, — махнул рукой Влад. — Иванов надолго не пропадал.

— А если, правда, Вовка пожалуется? — тихо сказала Ирка, пока мы шли на урок.

— На что? — вскинул я брови. — Что на него карикатуру нарисовали? Так это часть стенгазеты. И не на него одного.

— Тоже верно… — Аметистова как-будто согласилась, но ее голосу не хватало уверенности.

К сожалению, она оказалась права. Сразу после первого урока к нам зашел председатель совета дружины Сбоев и строго потребовал, чтобы мы впятером (Антон, Ира, Настя, Юля и я) немедленно зашли в учительскую. Надо так надо. За столом сидели двое: Волошина и Вера Сергеевна, а перед ними лежал наш номер стенгазеты. Неужели сняли? Волошина, недовольно сопя, что-то обводила в тексте. На лице Веры Сергеевны не было ничего, кроме обычной мечтательной полуулыбке. Сбоев, притих, сел рядом с ней.

— Ну, гвардия! — холодно посмотрела на нас Марина. — Теперь расскажите мне все пятеро, как это пионерский актив дошел до такой жизни!

Мы переглянулись. Я посмотрел на огромный деревянный шкаф, явно не понимания что происходит. Испуганная Ирка хлопнула синевато-зелеными глазами («цвета морской волны», как когда-то говорила Настя). Впрочем, Ирка в своём репертуаре: командовать обожает, но при первой трудности дрожит, как кролик. «Боевой кролик», — подумал я.

— До какой? — спросил Антон.

— Это я хочу спросить вас, до какой, — холодно сказала Волошина.

Мы снова непонимающе посмотрели на нее. Юлька уставилась в пол.

— Мне сказала Аметистова написать вычурный стих про Солнцева, я и написала, — вздохнула Янова, посмотрев на свои блестящие черные туфли.

— А если бы Аметистова сказала тебе выпрыгнуть с седьмого этажа, ты бы тоже выпрыгнула? — хмыкнула Волошина.

— Мышление ребенка пяти лет, — бросила Вера Сергеевна, не отрываясь от тетради.

— Я… — робко начала Юля.

— Хватит, игра в дурочку тебя не спасет! — строго посмотрела на нее Маринка. — Теперь ты, Аметистова… Как ты, председатель совета отряда, могла допустить такую дрянь?

— Я не знала, что там будет… — всхлипнула Ирка.

— Думаешь, себя этим выгородить? — ехидно спросила Волошина. — Мол, я не я и корова не моя? Не выйдет, председатель отвечает в первую очередь. -По хорошему, вас всех надо немедленно исключить из пионеров, сорвать галстуки и передать на комсомольское собрание, — Сбоев, достав карандаш, постучал по столу.

— Ну, об этом пока речь не идет, — улыбнувшись, подала голос Вера Сергеевна. — Но произошедшее, к сожалению, удручает.

Я смотрел на стоявшую перед ней хрустальную вазу. Что в самом деле происходит? В кабинете стояла зловещая тишина. Я силился и никак не мог понять, неужели стихи на Вовца или Викусика могут считаться таким преступлением?

— Редактор здесь? — кивнула Волошина. — Вот и пусть расскажет, как дошел до такой жизни. Как советские пионеры, актив, — выразительно посмотрела она на Антона, — могли дойти до такой жизни, что пишете о Боге?

Вот оно что… Значит, Вовец донес, что… Я смутно припомнил стихотворение. Да, там и правда было слово «Бог», да еще с больший буквы. Глупость, это же только стих. И все-таки…

— Я не писал про Бога… — вдохнул Антон. — Эпиграммы писала Янова… А я газету, а глаза не видел до выхода…

— Думаешь, это тебя оправдывает? — холодно посмотрела Волошина. — Ты умыл руки, хотел себя обезопасить? А то, что такая дрянь будет висеть на стене, тебя не волновало?

— Я признаю это ошибкой… Не подумал… — вздохнул Антон.

— Не подумал, что ошибка политического свойства? — ехидно спросила Марина. -Так и надо говорить сразу, а не когда тянут за язык.

— Его по-хорошему надо снять с поста главного редактора! — холодно посмотрел Сбоев. — А Янову за такие стишки пора бы и лишить галстука! Позор! Советская пионерка думает о Боге! Ей разве место среди пионеров?

Я задумался. Что можно сделать? Если бы только это написала не Юлька… Нет, Юлька… Увы… Или? Стих мне напомнил вычурный сонет… Так, хорошо… А если это будет не ее стих, а чей-то еще? Чей? «Пушкина», — горько подумал я, глядя на визу. Нет, не пойдет. Пушкина не Пушкина… Лучше Лермонтова. Пожалуй… Списали у Лермонтова не значит, что вели религиозную пропаганду…

— Ты, Суховский, что скажешь? — прищурилась Марина.

Пора. Я почувствовал сердцебиение, но другого шанса у нас не было.

— В данном случае «Бог» — не религия, а форма стиха! — убеждено сказал я. — Лермонтов употреблет слово «Бог», но мы его учим на литературе!

Волошина изумленно посмотрела на Веру Сергеевну. Та хмыкнула, подвинув журнал с подтрёпанной кожаной обложкой.

— Причем тут Лермонтов, Сух… — начала было она. Затем в ее глазах мелькнул огонек. Учительница посмотрела сначалана меня, затем и Ирку.

— Тогда все так писали… — ответил я и от нетерпения прикупил губу.

С минуту Волошина не понимающе смотрела на нас, а затем фыркнула.

— Вот оно что… Плагиатом, значит, занимаешься, Янова?

— Ммм… Мгм… — промывала Юлька, потупившись в пол.

— А я и не знала, что на досуге ты творишь под псевдонимом «Михаил Лермонтов». Не стыдно воровать у Лермонтова? — сейчас она едва сдергивала смех.

— Вот видите! — с жаром ответил я. — Мы Солнцеву стихи Лермонтова посвящаем, а он еще и не доволен!