Наконец, свет полностью потух. На экранах замелькали небоскребы. Большинство из них загоралась огнями, в которых было что-то томительно приятное. Я никогда не думал, что небоскребы украшены лепниной, но оказалось это так. Выше всех был громадный небоскреб в виде шпиля, который, казалось, пронзал небо.

— Что это? — прошептала с восторгом Ирка.

— «Эмпайер Стэйт билдинг» — главный небоскреб Нью-Йорка, — прошептал я. — Только построили! — Я недавно читал о нем в «Юманите» — главной газеты французской компартии, которую покупала мама.

— Огромный какой… — зеленые глаза Ирки, казалось, стали совсем большими.

— Ага… И еще «Эмпайер»! Американцы себя уже империей считают, — пояснил я.

— Ничего себе… Смотрите, Чаплин! — не сдержалась Ирка снова.

У подножья в самом деле прыгал забавный маленький человечек с усиками и тросточкой. Его лакированные штиблеты лихо отбивали дробь. На экране появились слова:

Я — Чарли безработный

Хожу весь день голодный,

Брожу по магазинам

И шарю по корзинам!

Многие засмеялись. Чаплин в самом деле казался смешным. Но затем, когда картинка сменилась, мы уже не смеялись, а просто покатились со смеху. Маленький Чаплин лихо лупил дома боксерскую грушу. Похоже, он решил кого-то отколотить. Чаплин из всех сил старался, делая злобное выражение лица. Наконец, он перестал бить грушу и, подпрыгнув, поднял руку вверх: словно выиграл соревнование.

А потом стало еще веселее. Подравшись с наглым верзилой (и, конечно, проиграв бой), Чаплин полетел в колодец. Едва его доставали, как веревка обрывалась, и он снова летел назад. Так было, наверное, раза три. Хохот в зале не прекращался. Ирка даже покраснела от смеха, а Машка тянулась к экрану, стараясь понять лучше, что там происходит. Я тоже смотрел на таз с бельем, который Чаплин нечаянно перевернул с табуретки. Трудно сказать, были ли мы когда-то еще так счастливы, как в тот ноябрьский вечер.

Комментарий к Глава 4 Умоляю, отзывы!!!))) Мне крайне важны мнения!!!)))

====== Глава 5 ======

Алексей

В детстве время тянется долго. Это во взрослой жизни год кажется одним мгновением, а в детстве он целая вечность. Когда говорят, что впереди еще год, для ребенка это значит, что впереди что-то невероятно большое. Настолько большое, что даже трудно представить, как однажды он закончится и наступит следующий год.

Тот год, когда мы перешли из третьего в четвертый класс, также тянулся долго, хотя и интересно. В феврале нас приняли в пионеры. До сих помню, как в хмурый зимний день нас всем классом повели в Смольный. Не пошел только Миша Иванов: тут уж Волошина постаралась, чтобы назначить ему год испытательного срока. Пусть, мол, докажет, что он достоин быть пионером и не разделяет оппозиционных взглядов сестры. Это немного испортило нам настроение, и колючая метель больно кусала щеки.

Нас приняли в пионеры в большом длинном коридоре, где висели четыре портрета — Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина. В самом его центре на деревянном постаменте высился также маленький гипсовый бюст Ленина. Сначала выступил представитель горкома комсомола Николай Феофанов — веселый пухлый мужчина в подтяжках и темно-синем официальном костюме. Он говорил, что советская страна рассчитывает на нас и надеется увидеть в нас будущее поколение коммунистов. Затем взяла слово Волошина: она напирала на достижение пятилетки и тревожную международную обстановку.

Трудно сказать, зачем Волошина напоминала нам важнейшие стройки: мы знали их с букваря. Но в тот зимний день даже ее слова казались нам торжественными и важными. В этом коридоре с блестящим паркетным полом и торжественно неяркими люстрами словно стоял запах металла, шин и железнодорожного мазута: всего, чем жили все в то время. Напоследок поднялась наш завуч Вера Сергеевна и ласково объявила, что пионер — это первопроходец, а перед нашей молодой советской Родиной еще столько неизведанных путей. «И вам, именно вам, предстоит их проходить!» — с улыбкой закончила она.

Следующим утром мы все пришли в школу в красных галстуках, как на праздник. Однако тут сразу выяснилось, что праздник окончен: наступила проза жизни. Мишка сидел в соседнем ряду понурый без галстука. Затем в класс вбежала Волошина и сразу заявила, что юным пионерам надо срочно выбрать актив. С ней был невысокий белобрысый Андрей Сбоев из седьмого класса — председатель совета дружины, то есть руководитель пионеров школы. Волошина посмотрела на галстук Влада, а затем перевела взгляд на Мишку:

— Что, нравится, Иванов? — спросила она с долей сарказма. — Чтобы такой получить, надо быть таким, как Миронов и Суховский! — затем, помахав нам рукой, исчезла в дверях.

Влад что-то прошептал Маше Гордеевой, от чего та согласно кивнула. Ему, похоже, не понравились слова Волошиной о Мишке. Зато Вика повернулась к нашему ряду и насмешливо закатила глаза. У Миронова с Гришковой были странные отношения: все вокруг шептались, что они брат и сестра, хотя фамилии у них разные, да и относились друг к другу отнюдь не по семейному.

Меня самого терзали двоякие чувства. Конечно, было приятно, что меня ставят в пример другим ребятам. Но вместе с тем, было ужасно жаль Мишку. Получалось, что как-будто мы с Владом отняли у него пионерский галстук. Да и сам Иванов сидел, уткнувшись в парту. Хорошо, хоть Настя Майорова не оставляла его в беде. Мы бы тоже охотно его поддержали, но общаться он хотел только с ней.

Затем взяла слово Лидия Алексеевна. Сказав пару цветистых фраз о начале славного пути пионеров, она тотчас заявила, что лучший кандидат на должность председателя Совета отряда — это Ирина Аметистова. Отличница, активистка (делала стенгазету!), прекрасная подруга… Сбоев кивал в такт ее речи. Затем поднялась сама Ирка и, смущенно улыбаясь, сообщила, что рада стараться и оправдает высокое доверие. Все проголосовали «за»: кроме Маши, которая открыто сообщила, что Ирка слабая и нерешительная. На это Лидия Алексеевна с улыбкой ответила, что Аметистова несомненно усилит волевые качества.

Счастливая Ирка тотчас выбрала себе актив. Влад стал ее заместителем по организационным, я — по политическим, а Женька — по культурным вопросам. Ирка, конечно, мечтала назначить Антона, чтобы свалить на него основную работу, но не вышло. Лидия Алексеевна сходила в учительскую и, вернувшись побледневшей, сказала, что это невозможно. Аметистова смирилась и сразу выбрала Влада. А вот Соня Петренко возглавила наш «живой уголок», в котором сразу появились хомяк, морская свинка и пара щеглов. Я иногда подтрунивал над Сонькой, что неплохо бы завести еще и волнистого попугая, но бодро отвечала, что непременно заведет и назовет его «Алексом».

Мы с удовольствием включились в работу. Моей задачей помимо политинформации стала организация политических выставок. Дело было несложным, но интересным: клеить на листы ватмана вырезки из газет и журналов на определенные темы. Выручало мамино «Юманите». Сначала я сделал в классе стенды о борьбе китайских коммунистов с японцами, а затем — «Двурушничество Лиги наций». В центре висел плакат с выступлением лорда Литтона по китайскому вопросу. Ирка по моей просьбе поставила вверху надпись: «Лорд Литтон — пособник японских милитаристов». Смотреть нашу выставку ходили даже ребята из других классов, и Волошина ужасно хвалила мою затею.

— Молодец, Суховский! — ласково улыбнулась она мне. — Настоящий пионер-антифашист! Ты бы с товарищами взял шефство над Ивановым… Неладно с ним что-то.

— Он же как-будто отрекся от взглядов сестры? — удивился я.

— В тот-то и дело, что «как-будто», — в голубых глазах Марины появилась грусть. — Можно сказать, из него это почти силой вырвали. И увильнул от общей линейки школы… Только перед классом сказал, да и то походя, после урока. С чего бы?

— Можно его вовлечь в общественную работу! — предложил я. Мы подходили к учительской, и Вера Сергеевна помахала нам рукой.

— Можно… Он с тобой хорошо общается? — прищурилась Волошина.

— Нет, он только с Настей Майоровой дружит, — покачал я головой.