— Да, — вдруг сухо сказал гость. — Мы с Суховским в то время как раз закончили все дела в Берлине и Риме. Жаль Валериана, — нахмурил он брови. — Настоящий большевик был!

Я улыбнулась. Этот человек казался веселым и добродушным. К тому же он знал отца Алекса. Всё-таки было жаль, что его отец, хороший и популярный, видимо, человек, так быстро ушел на тот свет. Было бы интересно его увидеть, раз Леша так тепло вспоминает о нем. Мама, тем временем, с улыбкой подошла к стоявшему на столе граммофону и поставила пластинку. Раздались звуки танго — «В бананово-лимонном Сингапуре». Я тогда никак не понимала, почему взрослые, затаив дыхание, слушают его. Музыка была красивой, а вот слова казались мне глупыми и почти детскими. Мне даже стало немного стыдно от того, что родители в восторге от таких глупых слов.

— Мама, что это — «в бананово-лимонном Сингапуре»? — нахмурилась я, глядя, как мама, закинув ногу на ногу, качает белой туфлей.

— Ну это так, для смеха… — улыбнулась мама. — Паша, ты когда, наконец, женишься? — спросила она с притворной строгостью. — Скоро сорок, а все один, как перст!

— Браки совершаются на небесах, — улыбнулся наш гость, поправив манжету.

— Ой, перестань! Это гораздо проще, чем ты думаешь, — засмеялась мама.

— Видишь ли, в жизни мужчины есть два возраста, — Щебинин закурил папиросу, от чего я сразу кашлянула. — До тридцати каждый из нас думает «какая женщина нужна мне?», а после тридцати — «какой женщине нужен я?» — меланхолически закончил он.

— Ну и в чем твоя проблема? — отцу, похоже, тоже нравилось весело подтрунивать над нашим гостем. — Многим нужен. В расцвете сил, красивый, успешный…

— Понимаешь… Это надо было успеть сделать вовремя, — Щебинин снова выпустил облако дыма. — В моем возрасте ты сталкиваешься с проблемой: двадцатилетним ты не интересен, а свободных тридцатилетних практически нет.

— Как это нет? — недоумевала мама. — Поверь мне, их полным полно.

— Это только видимость, — наш гость продолжал наслаждаться табаком. — Да, есть незамужние, но у них по большей части свой контекст отношений. Кто-разведен, кто-то с кем-то в старых отношениях, кого-то держат женатые ловеласы в режиме ожидания… Не факт, — притворно-насмешливо развел он руками, — что ты впишешься в этот контекст.

— Разве любви покорны не все возрасты? — снова смеялась мама. Подойдя к серванту, она, поводив рукой в такт танго, достала кофейные чашки и поставила их перед отцом и гостем.

— Сказка для взрослых, — улыбнулся Щебинин. — Ты можешь быть покорным сто раз, но любая мать при выборе между любовью и ребенком выберет ребенка; любой отец также почти наверняка выберет семью и ребенка, а не любовницу. Великая любовь была в школе. Теперь будет та любовь, которую ты себе построишь, — меланхолично кашлянул он.

Я больше была согласна с матерью. Если любовь настоящая, то она длится долго. Я слышала из разговоров старшеклассниц, что возможна и любовь на расстоянии. Та рыжая, с веснушками, Вероника, подруга Ларисы, выдавшая ее, обсуждала с ней, что дружила с одним парнем, и сейчас он переехал в другой город. Рыжая с ним всё еще переписывалась и призналась, пусть и не вовремя, что он ей нравится, хотя этому человеку, судя по ответу Вероники на вопрос Лары, было немного за двадцать. И сама Вероника ему нравилась, несмотря на разницу в возрасте. Так что бывают случаи, что и двадцатилетним угодишь.

— Могу познакомить с отличной… — начала было мама, но Щебинин только покачал головой. Он правда казался мне забавным: словно добродушный ежик, который иногда сворачивается в клубок.

— Ты не забудь… Я сегодня же еду в Читу… Поезд в четыре утра. Красота! — вдруг сладко улыбнулся Щебинин. — Спать буду аж до завтрашнего вечера! Потом выйду, покурю на большой станции, выпью горячего чаю и снова станция… Жизнь удалась!

— В Читу? — покачала головой мама. — До сих не могу забыть Читу, когда ехала через нее. Ночью вдруг стало светло, как днем. Зарево огней и составы до горизонта… — прищурилась она, словно вспомнила тот миг.

— А ты думал, брат! Она у меня девушка дальневосточная, — добродушно подмигнул отец.

Наш зал был очень большим. У стены стояли стол и кресла; налево от них — старый немецкий сервант, видимо оставшийся еще с дореволюционных времен. Его крайняя секция у окна закрывалась на ключ, который мне никогда не давали. В витрине серванта стояли тарелки, фужеры и даже кофейный сервиз — все это мама ставила только к приходу гостей. А напротив стоял стоял огромный диван — туда родители укладывали гостей, когда он останавливались у нас.

— Будешь в Чите — посмотри обязательно на управление железной дороги. Местная достопримечательность, — сказала мама, прищурившись так, словно вспоминала о чем-то хорошем.

— Ты же знаешь, что мне немного дальше… — улыбнулся их друг краешками губ.

— Так, ладно, давай начистоту: в Пекин, Нанкин или Токио? — отец весело посмотрел на приятеля.

— А это нуждается в пояснении? — почему-то вздохнула мама. — Ой, давайте я чай заварю, а? — спохватилась она.

— Ну, а пока будет готовиться чай, мы решим одно маленькое дело с Настей, — вдруг подмигнул мне Щебинин.

Мне стало ужасно интересно, какое у этого веселого военного ко мне дело, и я, прикинувшись взрослой, важно повела Щебинина в мою комнату. Быстро осмотрев мой стол и полки, он сел на стул, а я, засопев, открыла форточку.

— Понимаешь, Настя, дело важное… —  Он открыл коричневый кожаный портфель. — Я хотел зайти перед вами зайти к Суховским, да не получились. Натали на работе, Алешка видимо в школе.

— Мы сегодня фотографироваться ходили! — сказала я, словно знала какую-то тайну.

— Ах, вот оно что! — гость достал со дня портфеля сверток и развернул его. Там оказались старинные часы с резным циферблатом и позолоченной оправой, в которой сияли два маленьких зеленых камня.

— Передай их Алексею и скажи, что эти часы — дело жизни его отца. Дядя Паша сохранил их. А больше сказать тебе ничего не имею права, — посмотрел он на время.

— Хорошо… — бодро ответила я. — Алекс вот наш отличник и бредит Мировой революцией, — засмеялась я, вспомнив, как Француз забавно покусывает перо на математике. — Даже нас агитирует отдавать часть денег на мороженое в фонд помощи китайским коммунистам! Вовка Солнцев против был, так он ему сразу сказал: «Не стыдно жрать мороженое, когда в Китае японцы коммунистов и крестьян вешают?» Так и сдаем теперь регулярно, — мне казалось, будто я поделилась какой-то тайной.

— Да? — засмеялся гость. — Узнаю Валериана, узнаю… Только не забудь про часы, ладно? — посмотрел он на меня. — И от меня привет ему, обязательно. Большой и пламенный!

Я кивнула, но что за тайна в этих часах — так и не понимала. Из зала слышались звуки танго. Щебинин пошел к родителям, а я села писать чертовы приставки. Сейчас мне ужасно хотелось стать поскорее взрослой — чтобы можно было не делать уроки, а сидеть, болтать, смеяться и делать то, что хочу. Из обрывков фраз я слышала, что они вспоминали то Крым и Врангеля, то двадцать четвертый год, когда все спорили ночами до хрипоты.

— Долго еще будет стоять этот табачный дым? Как кочегарка! — услышала я недовольно-насмешливый голос мамы.

— А где ты видела некурящих большевиков? — весело парировал Щебинин.

Все трое дружно засмеялись. Мама наспех проверила мои уроки, и снова пошла болтать с приятелем. Похоже, он решил досидеть у нас до поезда, хотя ложиться на диван отказывался. Незачем, мол: вокзал в трех шагах, до половины третьего я поболтаю лучше с Севой, то есть отцом.

Ночью мне опять не спалось — точнее, в десять часов я никогда и не засыпала. Скорее в одиннадцать, двенадцать, но мама, говоря, что завтра мне в школу, отправляла меня в кровать не позже десяти. Когда она заходила в мою комнату я закрывала глаза, притворяясь, что сплю. Неожиданно, я услышала с балкона голоса и, встав, подошла к стене. Если услышу шаги матери — сразу брошусь в постель, успею.

— Так вот, Сева. На твой вопрос, что произошло с этой девочкой… Как ее зовут? — они, похоже, курили с отцом на балконе, дыша холодным ночным воздухом.