Когда Пинкусу исполнилось тридцать восемь лет, он почувствовал себя достаточно зрелым, чтобы жениться. Он едет в городок Здуньска Воля недалеко от Лодзи и ухаживает там за Сарой Блибаум. Сара моложе его на тринадцать лет. Ей суждено стать моей матерью.

У Сары семь сестер и брат, они выросли в еврейской ортодоксальной семье, только что покинувшей гетто. Как и Пинкус, Сара не желает следовать ортодоксальным традициям, она модно одевается и овладевает профессией. Родители, дедушка Шия и бабушка Шпринця, не в восторге от образа жизни дочери, но все же относятся к ней с большим пониманием, чем отец Пинкуса. Может быть, у Сары просто более сильный характер. Она шокирует родителей, брата и сестер, родственников и соседей своими экстравагантными поступками.

Много позже, во время долгой ночной беседы в Торонто, вскоре после того, как Сара умерла в мае 1989 года, ее младшая сестра Карола рассказывала мне, как они восхищались Сарой, ее уверенностью и сильной волей, как она умела противостоять давлению со стороны окружения. Юная Сара, рассказывала Карола, могла в летний вечер явиться домой после работы в сверхмодной широкополой белой шляпе с блестящей черной лентой. Вместо того чтобы подростком выйти замуж, Сара устроилась на работу, что было уж совсем необычно для ортодоксальных еврейских семей. Она выучилась на зубного техника.

Впрочем, лишь много, много лет спустя ей придется вернуться к этой профессии.

Сара – красавица, у нее черные вьющиеся волосы и светлая кожа, легкая походка и гордая осанка, красиво посаженная голова. Мгновенная мягкая улыбка освещает лицо, а родинка на левой щеке придает ему еще большую выразительность. У нее хороший вкус, она одета модно, но без вызова, она как раз из тех женщин, которых мужчины на улицах провожают долгими взглядами, что мне не очень нравится. Она всегда знает, чего она хочет, и, как правило, добивается этого.

Когда Пинкус встретил Сару в Здуньской Воле, он влюбился с первого взгляда. Ты – или никто, сказал он, когда делал ей предложение. Сара не отказывает ему, он красивый мужчина. Она тронута решимостью, с которой он предлагает ей руку и сердце, но хочет немного подумать. Пинкус просто болен от ожидания. Его надежды вспыхивают вновь, когда она пишет, что собирается приехать к нему в Ченстохову – довольно необычное предложение в их кругу в двадцатые годы.

И вот они уже встретились в «Кристалле», самой элегантной кондитерской города, недалеко от вокзала. После этого Сара осматривает его жилье, книжный хаос, холодильник-сейф, плохо оборудованную кухню – ей, похоже, никогда не пользовались, – мастерскую. Потом они обедают в ресторане «Европа» конечно же лучшем в Ченстохове – и не могут наговориться. И еще до того, как Пинкус сажает ее на поезд, она соглашается выйти за него замуж. Она согласна, несмотря на беспорядок в его холостяцкой квартире, а может быть, именно из-за него: Сара понимает, как она ему нужна.

После свадьбы у Пинкуса нет ни малейшего шанса против Сары, если вдруг у них расходятся мнения. Но Сара уважает и любит его, и Пинкус любит свою Сару, хотя он и не очень умеет выражать свои чувства. Крупный, статный, мускулистый мужчина, он робок с женщинами…

Я родился через одиннадцать месяцев после свадьбы.

Пинкус ездит иногда на ткацкие фабрики в Англии и Польше, закупает ткани. Сара боится оставаться одна, и Пинкус покупает собаку. В клубе собаководов в Вене он выбрал Лотту, чистокровную овчарку. В этом клубе щенков обучают понимать своих будущих хозяев, а хозяева учатся общаться с собаками. Каждый хозяин должен участвовать в воспитании щенков.

Лотта уже была у нас, когда я родился. Насколько я помню себя, я помню Лотту. Темно-коричневая, большая, сильная, мудрая и заботливая овчарка. Самый тесный контакт у нее с Пинкусом, но, если необходимо, и с Сарой. Лотта не просто слушается приказа, для меня совершенно ясно, что она прекрасно понимает все, о чем говорит и что хочет Пинкус – иногда мне кажется, что они разговаривают друг с другом на каком-то неизвестном мне языке.

Когда я родился, Пинкус прекратил свои путешествия, но Лотта оставалась у нас, и вся атмосфера в доме была отмечена ее присутствием. Лотта была сама надежность, в первую очередь для меня, и покуда она у нас была, никто не мог причинить нам зла. Если происходило что-то необычное, она настораживалась задолго до того, как мы могли что-то заметить. Она поднимала свою мудрую голову и навостряла уши. Она осматривала окрестности яркими карими глазами, делала предупредительный круг и снова ложилась, когда, по ее мнению, нам больше ничего не грозило. Иногда посреди ночи она вдруг подымалась и вставала у двери, казалось, что она слышит что-то, даже, когда спит… Как сладко было расти вместе с Лоттой, но когда я поступаю в школу, ее уже нет с нами, она умерла преждевременно от паралича, начавшегося с задних ног.

…Она лежит в застеленной чем-то мягким корзине, продолжает прислушиваться и наблюдать. Иногда ей кажется, что нам грозит опасность, она пытается встать – и не может; Лотта страдает, и мы страдаем вместе с ней. Мне очень не хватает ее, и я на всю жизнь сохраню что-то от того ощущения защищенности и безопасности, которое она давала мне, когда я был маленьким. С Лоттой я никогда не чувствовал себя беззащитным.

Мои любимые места игр – отцовская мастерская и примерочная с большим зеркалом, где заказчики примеряют костюмы. Чтобы сшить костюм у Пинкуса Эйнхорна, надо прийти как минимум четыре раза: выбрать ткань, снять мерку, примерить костюм первый и второй раз, и лишь затем следует окончательная примерка. Только тогда костюм готов – если, конечно, все в порядке. Если, по мнению Пинкуса, что-то не так – надо приходить еще и еще.

Одно из самых ранних воспоминаний – на меня падает огромное зеркало, трельяж в позолоченной раме в элегантной примерочной Пинкуса. На счастье, боковые створки зеркала при падении подогнулись, и я лежу, как в палатке, парализованный ужасом, в куче больших и маленьких зеркальных осколков. Я понимаю, что мне нельзя шевелиться, лежу совершенно неподвижно. Первый раз в жизни я понимаю – мне грозит опасность, и в ту же секунду осознаю, что боюсь, не рассердится ли Пинкус: как же он сможет принимать заказчиков без зеркала?

Но Пинкус не сердится. Он осторожно поднимает тяжелую деревянную раму, он очень силен, он поднимает ее один, без чьей-то помощи. Он говорит без остановки какие-то успокоительные слова, повторяет, что я должен лежать неподвижно, не шевелиться. Пинкус осторожно подбирает с пола сначала большие осколки, потом помельче, он хочет все сделать сам, все остальные стоят полукругом и смотрят. Я вижу его лицо, застывшее и напряженное, он продолжает разговаривать со мной. Отец убирает последние осколки, потом осторожно поднимает меня и прижимает к себе. Он держит меня в объятиях долго, не говорит ни слова, это так прекрасно… мне так спокойно и уютно у него на руках… И только теперь он позволяет себе показать какие-то чувства. Он бледен как мел, и слезы текут по его щекам. Через мгновение я попадаю в руки перепуганной Сары, но на мне нет даже царапины. Пинкус просит бухгалтера Генека Эпштейна позвонить стекольщику, зеркало надо починить быстро. Надо так же выяснить, нельзя ли временно взять напрокат другое зеркало. Пинкус, с трудом дающимся ему спокойствием, просит всех вернуться к работе.

Мне только что исполнилось четыре года, и я никогда не видел и никогда уже не увижу, как плачет мой отец.

Я горжусь своим отцом. Он почти никогда не повышает голос, он сильный, мудрый и добрый. Сила, мудрость и доброта – какое прекрасное сочетание! Он много видит и мало говорит, он понимает: люди не всегда ведут себя так, как следовало бы. Я никогда не видел, чтобы он кого-то поучал, кроме, конечно, учеников в своей мастерской. Я никогда не видел, чтобы он с кем-то разговаривал надменно, будь то ребенок или взрослый, это ему совершенно не свойственно. Но он никогда не бывает и не будет выглядеть сломленным и униженным – несмотря на все, что случится с нами. Его достоинство и авторитет абсолютно естественны.