Странная эта девчонка – Мариэль. Когда сняла с него четыре года наказания, удивился. И ведь не из женской мстительности по отношению к инквизитору, игнорирующего её письма, как она сама себя убеждала. Из жалости… Из жалости к нему, чёрной сущности! Он не поверил словам Изель, пока сам не заглянул в душу девчонки.
Сколько не принюхивался к ней, следов явного Матушкиного присутствия не находил: до этого постоянно казалось, будто сама Владычица часть себя вложила в это тело. И свет, которым была создана Люмерия, был не при чём: абитата с его тарахтеньем не перепутаешь.
Он запомнил: в их первую встречу девчонка не особенно-то и боялась. Во вторую, у де Трасси, оценила его шутку с потушенным огнём, отнеслась добродушно. В третий раз смущалась, как если бы живой человек наблюдал за ней с Ленуаром, а не тварь проклятая…
– Какой же вы бессовестный! – мысленно обратилась к нему первая.
– Не боишься меня, девчонка?
Она подумала:
– Вас не бояться – пожалеть надо.
– Почему это?
– Потому что вашу душу отравили чужие грехи, и вы это знаете, а сделать ничего не можете. Ни снова живым стать, ни полюбить по-настоящему. Вот и лезете в чужие дела.
Уважительно – на «вы»… Самый бездарный студентишко некромантского факультета тыкал ему, словно слуге, и ведь Чёрный привык к этому. Девчонка же с помощью наипростейшего знака уважения напомнила ему о том, кем он был до того, как стал чёрным.
Чувствовал ли он себя совсем беспомощным после лишения силы? Самую малость. Потому что Матушкин легаж перешёл в самую азартную стадию, когда игроки замирают перед последними ходами и становятся особенно изворотливыми. Трагикомедия благополучно развивалась без его, Некромантского, вмешательства.
Госпожа Делоне, попрощавшись с Мариэль, к которой испытывала неосознанную ненависть, мысленно поблагодарила Некроманта за то, что тот, наконец, «избавил её сына от этой ужасной девицы», – так отщёлкнул ещё один год от наказания. И вечером этого же дня Элоиза бросилась обнимать метаморфа Рене. Некромант хохотал от души, сидя незримый в дальнем кресле.
Отношения между супругами Делоне начинали восстанавливаться, так как Чёрный пока не мог сливаться с телом Марсия. Оба взрослых дурня сами не знали, насколько Рене имел отношение к этим положительным изменениям, и оба думали почти одинаково: Элоиза возрождалась от Матушкиного света, которым делился с ней юноша, а Марсий всё больше уверялся, будто в его замке оказался будущий Хранитель. Помогать Хранителям расти, оберегать их душу и тело – дело почётное, хоть и хлопотное. Трудностей Марсий не боялся, однако он до сих пор не знал, как правильно вести себя с юнцом.
Вот и сейчас молодёжь собралась поглумиться над пуританской молитвой, нудной и пугающей грешников страшными наказаниями, а он, Марсий, пустил дело на самотёк, чтобы в очередной раз убедиться в оригинальности мышления Мароя. Следов семьи которого, кстати, в Нортоне не нашли даже инквизиторы. Кто он такой, этот Рене, которому подыгрывали самые близкие и верные – Элоиза и Вернер? Марсий ждал ответа.
Рене начал молиться:
– Во славу Белой Владычицы Люмерии и её света вознесём благодарственную молитву. Помолимся о процветании Люмерии: да не оскудеет её свет, да не приуменьшится магия у тех, кого одарила Владычица и кто всегда будет стоять на страже света. Одари нас, Владычица, своим вниманием, благослови на светлые помыслы и любовь…
Можно было не сомневаться: с губ молодняка готовы были сорваться комментирующие тихие шутки, – но какой маг будет изгаляться над святыми для него вещами? Поэтому начало молитвы заставило переглянуться четверых за столом, и это, Некромант ждал продолжения, это было только начало.
От Рене, задумчиво взвешивающего каждую фразу, вдруг полился свет Владычицы. Не видимый никому, разумеется, но почувствовали его все сидящие за столом, прислуживавший слуга и, чуть позже, стоявший возле двери. Магия подействовала незамедлительно, разглаживая напряжённые лица и выравнивая дыхание на более размеренное.
– Возблагодарим суровых отцов, воспитывающих своих сынов благородными воинами. Возблагодарим любящих матерей за их руки и нежные объятия, что не позволяют нашим сердцам очерстветь…
И над родительскими чувствами шутить было грех. Рене беспрепятственно продолжал, вспоминая Каноны:
– Ибо сказано в пророчестве: настанет день, когда иссякнет всякая магия, кроме любви, и уравняются маги и лумеры в правах своих… Что останется тем, кто мало любил и мало верил? Лишь тьма и разочарование…
Боковым зрением замечая движение у двери, Некромант повернулся к ней. Выражение лица слуги, стоявшего там, его выпученные глаза и чуть подавшийся вперёд корпус не могли не привлечь внимание. Чёрный в долю мгновения оказался рядом, приблизился, рассматривая, и присвистнул:
– А вот и фанатик! – оглянулся на молящегося Рене, послал сигнал в метку Вестника – всё, что смог сделать, будучи связанным с гарантом обета. Юноша медленно поднял голову и, продолжая говорить, попытался найти взглядом причину тревоги.
– Поэтому помолимся о тех, кто помогает сохранять свет Владычицы… – Рене поднял голову и бегло мазнул взглядом по сидящим за столом. Затем по слуге с наклонившимся кувшином в руках. Задержал взгляд на Юргене, слушающего его в дверях с пламенным взором, и снова уткнулся вниз, так как Антуан из последних сил наблюдал за ним, пытаясь не уснуть из-за слишком непривычного расслабленного состояния. На лице де Венетта застыло нетерпеливое выражение: «Ну, когда же ты дашь повод пошутить?»
– … Помолимся о наших возлюбленных, отвечающих нам взаимностью, ибо сладка она и полна надежд. Поблагодарим тех, кто любит нас и кого не любим мы, ибо питают они нас своей верой. Но более всего возблагодарим Владычицу за тех, кого любим мы безответно… – чувствуя на себе пристальный взгляд братца, Рене поднял голову и встретился с ним глазами. – Отказывая нам, они показывают нам наше несовершенство и, подобно Владычице, что испытывала Основателей, через уязвление нашего самолюбия делают невозможное – меняют нас. А не это ли цель Владычицы – вылепить прекрасный сосуд для своего света из никчёмного дырявого горшка?
Слева то ли кашлянул, то ли поперхнулся Ленуар, и Рене опустил взгляд, добившись своего: щёки Антуана заалели, де Венетт прекрасно понял, что имел в виду северянин.
Молитва несколько затягивалась, но говорящего никто не перебивал, и на всякий случай Рене ещё раз призвал тандем магий – ментальной и света, – чтобы наложить печать спокойствия на слушателей. Что-то важное происходило сейчас, требующее к себе внимания, но Марой не мог крутить головой по сторонам, поэтому говорил и прислушивался к малейшему странному звуку.
Вот завозился слева Анри, не согласный с последними словами молитвы. Напротив еле слышно длинно вздохнул Арман. Вяло барабанит кончиками пальцев о стол Антуан. Позади слуга спохватился: из наклонившегося кувшина плеснулось немного жидкости на пол. А где-то внизу, под столом, затарахтело знакомое кошачье мурчанье.
Ноги Рене коснулось нечто мягкое, потёрлось.
– …Помолимся и о тех, кто далеко от нас, родных, близких и возлюбленных. Да поможет свет Владычицы донести до них нашу заботу о них, белую нежность наших мыслей…
Толчок в ноги, и Рене сбился. Не поверил глазам – к нему запрыгнул абитат, которого в замке до этого ни разу не видел. Животное покрутилось и свернулось клубком.
– Всё? – воспользовавшись затянувшейся паузой, спросил Анри, не видя абитата, не отличимого от цвета одежды рядом сидящего Мароя.
Похожие на земных кошек создания, рождённые виердовской тьмой и получившие некогда благословение Владычицы, абитаты были одними из самых странных магических существ, которые сумели адаптироваться к люмерийцам. Имеющие способности хамелеона моментально и безукоризненно сливаться с окружающим местом они так же обладали своенравным независимым характером. При том, не ленясь, уничтожали зловредных раттов на большом периметре вокруг жилья.
