Руки ослабляют хватку, но не разжимаются. Я негодующе распахиваю глаза и вижу Штайна, изумлённо глядящего на меня. Почему-то на него падают какие-то оранжево-жёлтые отсветы, но это неважно. Встряхиваю волосами и остервенело бросаю ему в лицо:

– Тебя нет! Всё неправда! Я знаю… Оставь меня в покое! Я слишком устала от лжи!

– Значит, меня сейчас здесь нет? – вкрадчиво уточняет Стефан, и мне хочется разрыдаться от того, каким родным и знакомым звучит эта спокойно-насмешливая интонация. Но я быстро беру себя в руки. Не дам снова поймать себя в ловушку.

– Нет, – убеждённо заявляю и пытаюсь отстраниться, но не тут-то было: морок, выглядящий, как Стефан, держит меня крепко. От этого я распаляюсь только больше и в бешенстве выворачиваюсь, одновременно взметая руки и формируя в ладонях новый заряд Сияния. Одно движение – и я избавлюсь от этого морока навсегда!

Но он не даёт сгустку света сорваться с моих пальцев. Одной рукой морок-Штайн властно накрывает мои ладони, принудительно гася Сияние, а другой – резко притягивает меня к себе.

– Совы-сычи! – шиплю я, – почему это…

Он не даёт мне договорить, просто прижавшись своими губами к моим.

Только тогда я осознаю, что Стефан всё-таки настоящий.

***

Сначала я вообще не поняла, что происходит. Спустя пару мгновений возникло две мысли. Первая – я схожу с ума. Вторая – я сошла с ума, просто потому, что все творящееся вокруг – за гранью осмысленной реальности.

Я просто не могу целоваться со Стефаном. Он же коллега. И старше. Ладно, ненамного, но всё-таки. И вообще это похоже на какой-то параноидальный цирк.

Эти мысли отрезвили меня и помогли разуму проясниться. Видимо, почувствовав это, Штайн отстранился, отпустил меня. Я отпрянула от него. Рука сама взлетела в воздух, и я отвесила Стефану звонкую пощечину.

Он отшатнулся, но посмотрел на меня не гневно, а, скорее, с пониманием.

– Вы что себе позволяете, пан Штайн? – сбивающимся от возмущения голосом спросила я, – что это было?

Стефан серьёзно посмотрел на меня и хладнокровно ответил:

– Прошу прощения, панна Мёдвиг, если вдруг перегнул палку, но вас надо было привести в чувство. Вы могли всё тут разрушить, и я был вынужден пойти на такой крайний шаг.

Отсветы на нём будто бы поугасли. Осенённая неожиданной идеей, я впервые осмысленно оглядела себя.

Ощущения не обманули.

От меня исходило золотисто-багряное свечение, словно я была объята пламенем. Хотя почему «словно» – над тыльной стороной кистей до сих пор плясали редкие огоньки. Я потрясла руками, и они потухли.

Вокруг обстановка была не лучше. Пусть земля и прекратила бесновато трястись, но Проклятое кладбище, похоже, окончательно прекратило своё существование. От него остались только рытвины, обломки могильных плит, перекорёженные ограды, скрученные, как бельё после выжимки. И разломы, зияющие то тут, то там.

Вокруг нас зияла плешь выжженной земли, простирающаяся к тому месту, где я пыталась спасти Вороньего колдуна. Я невольно бросила взгляд на разлом, где сгинул Тристан. Изнутри опять начала подниматься тёмная волна тоски по Иню и холодной ненависти к себе, но я кое-как заставила себя подавить её.

Стефан тоже помог мне отвлечься, стянув с плеч тёплый плащ и накинув мне на плечи со словами:

– Странно, что вы до сих пор не замёрзли окончательно. В таком-то виде.

Только тут я поняла, что всё это время стояла перед ним в неглиже.

– Анфилий всё тут задери! – прошипела, не зная, куда деть себя от смущения, и тут же закуталась в плащ. Немного полегчало, холод отступил. Но на сердце по-прежнему было погано, и навалилась ужасная усталость, словно я только и делала, что день-деньской таскала туда-сюда брёвна на собственной спине.

Голова закружилась, меня повело, и я пошатнулась. Ноги задрожали, наотрез отказываясь меня держать.

– Так, панна Мёдвиг, – сурово сказал Стефан, – это никуда не годится. Вам нужно как следует отдохнуть и прийти в себя. Я помогу вам добраться до Школы. Не вздумайте перечить.

– Пан Штайн, только не на… – запротестовала я, но он молча подхватил меня под колени и поднял на руки. Смущение так усилилось, что вытеснило все остальные чувства.

– И что это вы делаете? – слабо возмутилась я, обхватив его за плечи, – я теперь, между прочим, опять могу оборачиваться совой. Мы бы спокойно добрались до Совятника и в птицеформах.

– Вот и расскажете об этом госпоже директору, как доберёмся, – хмыкнул Штайн, – а теперь, ради Кахут, Агнесса, помолчите немного. Все разговоры – потом.

По его строгому тону я поняла, что спорить бесполезно, да и сил на это не осталось. Поэтому я просто прижалась к нему и положила голову ему на плечо. От Стефана исходило мягкое тепло и спокойствие, и, убаюканная ровным стуком его сердца, я провалилась в сон.

***

Следующие несколько дней – сколько их было? Два, три, пять, десять? – тоже промелькнули во сне. Глубокое забытьё сменялось тревожными сновидениями, в которых хлопали чёрные крылья, кружились голодные тени, ухали совы и насмешливо каркали вороны. Но все эти образы быстро меркли, и я снова и снова видела его глаза – огромные и печальные – и в ушах опять и опять звучал его голос:

– Прости меня, Агнешка.

И я опять кричала от боли и жалости, захлёбываясь слезами. Оба лица – Тристана и Иня – смешались в одно. Оно и было одним, но принять и осознать это я ещё была не в состоянии.

Урывками мелькали и другие образы. Мама, сидящая рядом и держащая меня за руку. Это ощущение – твёрдая, но такая родная мамина ладонь – помогли мне удержаться в реальности и не соскользнуть в мрак забытья окончательно.

Иногда в промежутках между снами возникал и Стефан. Он встревоженно наклонялся надо мной, трогал лоб, что-то кому-то говорил. Каждый раз при его появлении я невольно вспоминала тот поцелуй на кладбище. Дурацкая мысль о том, что в тот злосчастный день мне выпало целоваться сразу с обоими – Инем и Стефаном – тоже помогала разогнать тьму и даже как-то приободриться. Пусть даже оба раза случились не по моей воле, я не могу сказать, что воспоминания о них были неприятными.

Кажется, приходила даже Ринка… в памяти остались сочно-жёлтые яблоки, которые она притащила, её встревоженный голос, настойчиво выспрашивающий, что со мной произошло и почему ей не сообщили сразу, и сбивчивые рассказы о проделках Владека и Марека. Только потом я вспомнила, что так зовут её сынишек.

Постепенно я приходила в себя. Сознание всё больше прояснялось, тени отползали во мрак. Боль от случившегося немного притупилась, пусть и не ушла совсем.

Я знала, что она останется со мной навсегда.

Настал день, когда я окончательно окрепла и почувствовала, что теперь могу вернуться к полноценной жизни. В этот день ко мне в палату явилась мама, Стефан и Дагмара. Сунувшуюся было с ними пани Лютрин Белая Сова вежливо, но настойчиво попросила немного подождать за дверью. Ворча, целительница удалилась.

Я молча смотрела на своих посетителей, отгороженная от них мерцающей прозрачной стеной. Когда я пришла в себя в первый раз, то обнаружила, что меня заключили в нечто, вроде плотного кокона. Он пропускал звуки и воздух и был похож на плотное желе, но разорвать его не было никакой возможности.

– Ahojte, – слабым голосом поприветствовала я всех вошедших и, чтобы не уходить в ненужные раскланивания, задала насущный вопрос:

– Когда с меня снимут эту штуку? Я чувствую себя гусеницей в коконе.

– Агнешка, милая, – мягко обратилась ко мне мама, – потерпи немного. Это в целях твоей и нашей безопасности.

– Чтобы вы тут ничего не разнесли, – хмуро поддакнула Дагмара. Я одарила её мрачным взглядом и продемонстрировала им руки:

– Пока ничего такого не произошло.

– Пока вы были в сознании – нет, – сказал Стефан. Он в упор смотрел на меня, но я пока не решалась встретить его взгляд. Каждый раз на ум лезли непрошенные воспоминания, и я исподволь боялась, что он испытывает то же самое.