Подземный гул словно преследовал, сотрясая землю и заставляя её с неприятным шелестом осыпаться. Обернувшись, я увидела, что канава, через которую мы только что перескочили, поглотила сама себя, обвалившись вовнутрь огромными кусками почвы. Уточнять, правильное ли направление выбрал наёмник, уже не имело смысла: впереди замаячило тёмное пятно леса. До него оставалось не более трёх десятков шагов, когда твердь под ногами исчезла.

Я не сразу поняла, что произошло, как небо над головой резко ушло вверх, а рука северянина разжалась. Всё вокруг затопила кромешная темнота. Я упала на колени, больно ударившись обо что-то, похожее на россыпь мелких камней. Глубокий вдох опалил лёгкие резким запахом прокисшего хлеба. Я глубоко закашлялась и провалилась в небытие.

***

Не хочу, чтобы мои сны возвращались. Не желаю вновь чувствовать тупое лезвие кошмара, вспарывающее подсохшую корку ран. Почему бы всем этим тёмным видениям и призракам прошлого не остаться там, где им самое место – в дремотной трясине, именуемой Междумирьем?

Да только никто не спрашивал о моих желаниях.

Удар сердца, больно отозвавшийся в подреберье, отогнал вязкую муть и заставил широко открыть глаза. На сей раз я не ощутила ни удивления, ни страха. Лишь обречённость, граничащую со слабым интересом. Это место было до зуда в скулах знакомо мне – и незнакомо одновременно.

Чёрный жёсткий песок, перемешанный с хлопьями сажи и золы, обволакивающий босые ноги. Сизые волны моря, в беззвучной ярости бросающиеся на берег. Уродливый дольмен, возвышавшийся по правую руку от меня, облепленный чёрными жуками так густо, что кажется, будто он шевелится, поблескивая в тусклом свете, льющемся из ниоткуда. Ветхая роба, накинутая на голое тело, истрепанная до прозрачности, будто с последнего моего визита сюда минули столетия.

Возможно, здесь и время течёт по-другому? Здесь, в Коннемаре, по ту сторону Междумирья?

Я медленно побрела вдоль берега, вздрагивая всякий раз, когда нога проваливалась в вязкий песок. Чудилось, что пальцы вот-вот нащупают чей-нибудь жесткий панцирь, замершие в ожидании клешни или жадно раззявленную слюнявую пасть. Отгоняя эти жуткие образы, я тряхнула волосами и беспомощно огляделась.

Туман, поглотивший остров, стал гуще и плотнее с прошлого раза. Теперь я могла разглядеть только одинокие скалы, гнилыми зубами торчащие из песка, да каменистую почву, обрывающуюся во мгле. Ветра не было, но воздух колыхался, обдавая кожу ледяным дыханием и запуская мерзлые щупальца под лохмотья.

Зачем я здесь?

Пожалуй, только один… Только одно существо способно дать ответ.

Я остановилась, подняла голову и громко прокричала:

- Синеглазый!

Ни песчинки не шелохнулось. Только волны продолжали гневно грызть берег. Я сжала кулаки и крикнула снова:

- Синеглазый! Отзовись, Хэлль тебя побери! Я знаю, что ты здесь! Ты всегда оказываешься рядом, когда я проваливаюсь в эти кошмары!

И вновь ответом была тишина. Я медленно опустила руки и замерла, пытаясь уловить хотя бы ничтожный звук.

Тщетно.

Как странно. Почему я продолжаю так упорно ждать его появления, когда даже не знаю, кто он такой? Наверное, уже привыкла к его незримому присутствию и неожиданным появлениям то тут, то там.

Я сделала глубокий вдох, ощутив лёгкий аромат затхлости, и предприняла последнюю попытку.

- Синеглазый, или как там тебя зовут на самом деле!

Связки в горле завибрировали, но голоса я не услышала. А ещё через мгновение…

По окутывавшему все вокруг туману прошла волна пульсации, заставившая его пласты дрогнуть и сдвинуться - точь-в-точь кислый кисель(176). Океан вздыбился и отхлынул, обнажив полосу пористого песка, а мощный порыв ветра, возникший из ниоткуда, с гневным свистом пронесся надо мной, почти сбив с ног. Я инстинктивно вцепилась в лохмотья, показавшиеся едва ли не родными. Ветер шипел и рвал их, как обезумевший любовник.

Я даже не успела толком удивиться стремительной перемене погоды.

Всё стало светлым, как в ночь на изломе лета. Небо съёжилось, посерело, а потом окрасилось в ярко-алый закатный цвет. Я замерла, чувствуя, как в горле встает преграда, мешающая сделать вдох. Под рёбрами потянуло и закололо: что-то подсказывало: вот-вот произойдет нечто жуткое.

Комок в горле лопнул. Воздух торжествующе ворвался в лёгкие, отозвавшись покалыванием в висках. Небо вспыхнуло и расцвело десятками обжигающе ярких солнц. Тело опалила волна огня, ринувшегося на землю. Я упала навзничь, прикрыв голову руками. Я сделала это, повинуясь слепому инстинкту: при таком пекле сгорю через мгновение!

Я осталась цела. Прокатившись по земле безжалостной лавиной, огонь исчез, не оставив на коже даже волдырей. Подарив на прощание яркую вспышку, солнца в небе сгинули так же стремительно, как и появились, оставив меня в кромешной тьме. Отдышавшись, я села на колени, утирая лицо от налипшего песка. Руки дрожали, а сердце отплясывало лихой кракадан(177) после пережитого.

- Что это за хэллевщина? - пробормотала я, обращаясь в пустоту: очень хотелось услышать звук собственного голоса и окончательно убедиться в том, что я жива. На сей раз у меня это получилось, правда, из горла вырвался лишь беспомощный сип.

Погибнув в Междумирье, гибнешь и по ту сторону. Лах’эддинец – прекрасное тому подтверждение.

Дыхание снова сбилось. Повинуясь внезапной догадке, я подняла голову и не ошиблась: вокруг опять посветлело. На этот раз обошлось без вспышек. Пришел черёд острова. Стоило моргнуть, как природа кардинально изменилась. Море испарилось, а песок приобрел оттенок белого золота, такого яркого, что из глаз немедленно хлынули слёзы. Я очутилась в пустыне с торчащими то там, то сям чёрными скалами, угрожающе скалящимися острыми вершинами в небо. Сначала почудилось, что пустыня бугрится маленькими круглыми кочками, но потом я поняла: это человеческие черепа! Вокруг были разбросаны сотни выбеленных временем костей, черепов и позвонков. Наверху мельтешило что-то чёрное.

Воздух, набившийся в легкие, стал жарким и жёстким, как пемза. Я скорчилась, пытаясь откашляться.

Вдох. Внутренности стискивает невидимая когтистая лапа.

Небо стало тёмно-алым, как свернувшаяся кровь. Из-под земли взметнулись странные, скрученные в рог тура деревья, меж которых замерцали лиловые и зелёные огни.

Вдох.

Голубое, стремительно темнеющее небо, в котором пульсирует, то расширяясь, то сжимаясь, абсолютно чёрное солнце, окружённое белым нимбом.

“Спящее солнце”, - шепчет кто-то на ухо, но рядом никого нет.

Вдох.

Меня захлёстывает зеленоватая волна со светящейся пеной. Твёрдая земля исчезла, и я проваливаюсь под ледяную воду, изо всех сил молотя руками, чтобы вынырнуть.

Вдоха не получается. Легкие полны вязкой, горькой воды.

Бег миров начинает ускоряться, заключив меня в центр гигантского калейдоскопа.

Обессилев, я падаю на землю, не в состоянии даже запомнить то, что представало глазам на долю мгновения, чтобы затем кануть в небытие. Мир вокруг кажется всё более и более фантомным.

И только боль, пронзившая правую руку, реальна.

***

Чувство реальности, вернувшееся вместе с глотком воздуха, затуманило разум. Рука болела всё сильнее, а тело отчего-то отказывалось повиноваться, сколько я бы не пыталась пошевелиться. Когда я открыла глаза, то обнаружила, что многое изменилось. Не в лучшую сторону.

Кто-то вытащил меня из расщелины и распластал по одному из “конусов”. Первые лучи солнца, робко пробившиеся из-под горизонта, скользнули по тёмно-серой вязкой массе, покрывшей всё тело до шеи и полностью меня обездвижившей. Из-за мутной консистенции этой дряни я не могла рассмотреть руку, в которой, по ощущениям, поселился целый выводок ос, беспощадно жаливших кожу изнутри.

- Что за Хэлль?

С трудом повернув голову, я обнаружила северянина в точно таком же жалком положении на соседнем столбе. Его голова беспомощно повисла, ветер колыхал спутанные чёрные пряди. Похоже, Коннар был без сознания. Ему повезло чуть больше: кокон, поглотивший его, имел прореху слева, и я видела запястье и кисть руки. Самообладание стало покидать меня, отступая перед густой волной страха, ползущей вверх по позвоночнику. В такую передрягу я ещё не попадала. На сей раз понимание ничтожности шансов выбраться было ужасающе ясным.