========== Пролог ==========
Хмарь.
Тяжёлое сизое небо, нависшее над головой. Оно практически всегда затянуто клубящимися серыми облаками, днём и ночью сочащимися стылой влагой. Иногда идёт настоящий дождь, приходится сидеть дома, замирая от непонятной сосущей тоски и наблюдая, как по стеклу стремительно стекают прозрачные капли. Дождь редко обходится одним днём, и мы в свете понурившихся свечей коротаем время за шитьём, пересказами одних и тех же скудных деревенских сплетен и долгими промежутками сна.
Земля такая же серая и неприветливая, как небо. Холмистая, угрюмая местность испещрена булыжниками и окаменелыми ракушками, меж которых попадаются пучки жухлой тёмно-жёлтой травы. Кое-где торчат чахлые деревья, листья на которых быстро опадают, как только лето начинает клониться к закату.
Угрюмые кряжистые дольмены, позеленевшие от времени. Они разбросаны по всему острову, и ни одна душа в точности не может сказать, кто оставил их после себя. Говорят о каком-то народе, поклонявшемся столь жутким древним богам, что даже их имена было запрещено произносить. Теперь этих богов помнят только маслянисто-чёрные жирные жуки, что нашли убежище в ноздреватых камнях дольменов.
Серые океанские волны, с мерным шумом омывающие берега. Иногда они выбрасывают на скользкий песок обломки кораблей, обрывки одежды и изредка трупы, разбухшие в солёной воде. Это значит, что какому-то кораблю близ наших берегов опять не повезло.
Это моя родина.
Моя Коннемара.
***
Сколько я себя помнила, мать никогда не говорила мне ласковых слов. Она любила лишний раз подчеркнуть, что старшая сестра заслуживает родственного к ней отношения, а я - нет. Порой, дождавшись глухой коннемарской ночи, я подолгу ворочалась и всхлипывала в соломенную подушку, гадая, чем же заслужила такое отношение. Мать и сестра старательно делали вид, что ничего не замечают, однако наверняка прекрасно слышали мой плач.
Только молчали.
Возможно, разгадка крылась в моей внешности. На острове я считалась кем-то вроде выродка.
Жители Коннемары – это непослушные рыжие волосы, взбитые мириадами кудрей, и плотная сеть веснушек, накинутая на белоснежные лица. Одна я раз за разом видела в осколке зеркала, давным-давно найденном на берегу, тёмные волосы, только слегка завивающиеся на концах, загар, намертво въевшийся в кожу (сколько ни терла, он не желал отходить), и желтовато-карие глаза. «Выродок, как есть выродок», - шептала я про себя. Маленькой я постоянно накручивала на палец пряди, щипала себя за щёки, натиралась золой и мыльным корнем, чтобы хоть как-то избавиться от ненавистной внешности. Один раз даже попыталась посыпать волосы тлеющими углями, рассудив, что они придадут им нужный огненный оттенок, но мать вовремя оттащила меня от очага.
Причину своей непохожести на других силилась понять не только я. За спиной злые языки кумушек-соседок нашёптывали о купцах с Коралловых островов, что лежат у второго материка. У них, говорили женщины, были точно такие волосы и глаза. Однако богатые купеческие корабли, похожие на огромные стручки фасоли, последний раз заглядывали в наши края сто пятьдесят лет назад - вряд ли моя мать прожила столько времени, а подобных мне в нашем роду не было.
Торговцы, заглядывающие в нашу глушь, чтобы купить очередную партию овечьих шкур и шерсти (коннемарская порода высоко ценилась зажиточными гражданами Алдории), завидев меня, цокали языками и, не таясь, сообщали, что я очень красива. Красива? Я? Как может быть красива головёшка, вытащенная из потухшего очага? Подобные заявления немедленно поднимались на смех коннемарцами, а мне оставалось только плакать и со всех ног нестись домой, слыша презрительный смех и улюлюканье за спиной, не зная, чего ждать от будущего. Оно виделось туманным и далеким, напоминая предрассветную дымку на берегу; скорее всего, мне было предначертано закончить свои дни в полном одиночестве где-нибудь на окраине нашей деревни, как безумная старуха Молли-Энн, живущая в покосившейся лачуге, кромкой крыши касающейся земли, и не показывающая носа за пределы своего дома до наступления темноты. Едва верхний край солнца скрывался за горизонтом, старуха выскакивала из своей норы и принималась носиться по деревне, время от времени разражаясь бессвязной бранью и швыряя в стены домов пригоршни гальки, обильно сдобренные слюной. Жители деревни боялись выходить из домов с наступлением сумерек, опасаясь попасться бесноватой Молли-Энн по дороге. Мне кажется, с её смертью эта традиция не закончится, и ещё долго люди будут сидеть ночью за плотно задвинутыми деревянными ставнями, шёпотом поминая сумасшедшую Молли-Энн и не пуская на улицу детей после захода солнца.
Иногда после особо тяжёлого дня, когда ведро ледяной воды, вытащенное из колодца, казалось весом с корову, а тюленьи шкуры покрывались мерзкой коричневой коростой, резавшей пальцы при попытке выделки, мне казалось, что вся моя дальнейшая жизнь - неизбежная унылая дорога в серую даль, в конце которой маячит домик Молли-Энн.
Так я думала ровно до того момента, когда мне стукнуло семнадцать. В тот год невиданная засуха выкосила траву меж камней, а южный ветер принес в Коннемару страшную заразу, от которой овцы мерли одна за другой. Даже старый знахарь Эйсон не мог ничего поделать, стали поговаривать о гневе безымянных богов.
Летом того же года на горизонте показались белые паруса корабля, который принёс роковые перемены в мою жизнь.
***
- Корабль! Корабль!
Босые пятки Эмхина-младшего, сына кузнеца, дробно простучали по вытертым доскам крыльца. Вихрастый мальчишка влетел в комнату.
Мелиандра, месившая тесто в деревянной кадушке, схватила ложку и, поймав Эмхина за шиворот, с размаху залепила ему по затылку.
- Ай!
Мальчишка завертелся на месте, злобно глядя на мою сестру и шипя угрозы, но её это совершенно не смутило.
- Я сейчас ещё наподдам, если будешь так орать! - рявкнула она, вытирая руки о передник. - Что ты ещё придумал? Какой корабль?
Эмхин украдкой вытер ладонью слезы, бросил ещё один злобный взгляд на сестру и угрюмо буркнул:
- Почём мне знать! Я видел только одно - паруса белые! Он далеко, только из-за горизонта показался.
- С какой именно стороны показался?
Вопрос слетел с моих губ так неожиданно, что я сама растерялась. Обычно в моих предпочтениях заниматься делом в стороне от любых разговоров, не привлекая лишнего внимания: так было проще. И спокойнее.
Сестра и Эмхин вздрогнули и уставились на меня. Повисло тяжёлое молчание, и меня сковало острое желание забиться куда-нибудь в угол.
В глинобитном очаге треснул уголёк, и это немного разрядило напряжённую обстановку.
- С запада, - нехотя сказал мальчик.
- Значит, он направляется со стороны Туманных островов(1), - тихо предположила я, перебирая овечью шерсть. Мелиандра подавила зевок и пробормотала с досадой:
- Какая разница, откуда он прибыл?
- Я слышала, что Туманные острова облюбовали работорговцы, - пробормотала я. - Читала об этом в летописях нашего храма. Если корабль действительно оттуда, то нужно подготовиться. Мне кажется, они держат курс на наш остров, чтобы…
- Мелиан! – резко оборвала меня сестра и швырнула комок теста на доску, взметнув в воздух белые клубы муки. - Что-то ты слишком разговорилась. Возьми-ка кувшин и отнеси отцу, наверняка он уже есть хочет. И поменьше болтай, болтливых никто не любит!
Эта внезапная вспышка совсем меня не удивила. С каждый годом отношение сестры ко мне становилось всё хуже и хуже. В последнее время её придирки стали просто невыносимы. Подозреваю, что виноват в этом её жених Квинлан. Никогда не отличавшийся шибко далёким умом, он брякнул в её присутствии, что не будь я “черна, как головёшка”, то была бы весьма недурна собой. В тот момент Мелиандра промолчала, но после этого травля усилилась. Ответом ей служило молчание и иногда слабые колкости, что злило сестру ещё больше.
В этот раз я тоже молча кивнула, взяла кувшин и вышла за порог. Вслед полетело недовольное бормотание сестры, скрип старого стола и голос Эмхина: мальчишка вновь принялся разглагольствовать о таинственном корабле.
