Группа ВК: http://vk.com/grass_in_the_wind
***
Я тщательно надвинула капюшон плаща на голову, подобрала длинную полу и неторопливо направилась в сторону Жестяного квартала, стараясь не подходить близко к кособоким домам, чьи налепленные друг на друга этажи грозно нависали над улицей. Их окна тускло мерцали подслеповатыми бельмами. То одно, то другое распахивалось, и наружу высовывалась взлохмаченная голова, орущая непристойную песню, полуголая девица, зычно зазывающая к себе, или рука, выплескивающая на выщербленные булыжники ведро с помоями. Соленый запах моря и водорослей перебивал едкий “аромат” кислятины и подгорелого мяса, сочившийся из таверны “Песнь сирены”, мимо которой я прошла.
…После случившегося с Соколом меня, едва не потерявшую рассудок от шока, приютил старый Одноглазый Том. Не знаю, чем я приглянулась ему, но старый пират поселил меня у себя и стал заботиться, словно о родной дочери. Даже обучил кое-каким приёмам владения саблей и ножом.
- Тебе уготована жизнь в жестоком мире, - часто повторял он, вкладывая в мою руку оружие. - На Аэдагге женщинам приходится несладко, так что будет нелишним, если научишься постоять за себя.
Том никогда не говорил, что заставило его взять меня под крыло, кормить, учить и оберегать. На мои расспросы он отмалчивался или отмахивался, но я часто ловила на себе взгляд его глаза. В нём скользило сочувствие и… жалость, что ли. Я же испытывала к старику нечто вроде дружеской привязанности. Нельзя сказать, что он заменил мне отца, но Том пришёл на помощь в трудный миг, и за это я чувствовала благодарность. Он терпеливо возился со мной, приводя в чувство после пережитого шока, и не сделал ни единого гнусного поползновения.
Жаль, что я так и не успела сказать ему “спасибо”.
Старый Том погиб вместе с кораблем “Морской ветер”, на котором отправился в Хайань. Понятия не имею, что ему там понадобилось. Старик не посвятил меня в свои планы, а лишь легко поцеловал в лоб и пообещал вернуться как можно скорее. Обещания своего он не сдержал. В ночь после отплытия “Ветра” разыгрался страшный шторм, и корабль пошёл ко дну на корм морским чудовищам. Об этом нам рассказал единственный выживший – Аймак Крыса, которого спустя три дня подобрали в океане дрейфующим на обломке мачты. Пережитое наградило его белой, как луна, сединой и заиканием. Кое-как придя в себя, Крыса поведал нам о жутком шторме, о разваливающемся, словно карточный домик, “Ветре” и о какой-то чёрной тени, будто бы метавшейся в грохочущем небе над разыгрывающейся бедой. Выслушав Крысу, пираты перебрали в разговоре всех известных им монстров и чудищ, мифических и реальных, но так и не решили, кто же это мог быть. Пришлось сойтись на том, что разыгрался не только шторм, но и воображение Крысы.
В тот момент я тихо сидела в стороне, напряжённо пытаясь уловить малейшие детали обсуждения. К горечи от осознания полнейшего одиночества примешивалось острое ощущение себя лишней в этом мире.
Вместе с Томом ушла последняя опора, надёжное плечо, на которое я могла опереться. Я чувствовала себя крохотной песчинкой, попавшей в бурные волны океана.
Пиратское братство теперь отторгало меня: единственная ниточка, связывающая нас, оборвалась. Оставались ещё мои песни; морские бродяги любили слушать их, собираясь вечерами по тавернам, но в остальном меня сторонились. Том был лишь одной из причин; другой стала неискоренимая пиратская суеверность.
Матёрые морские волки, не боявшиеся ни богов, ни чудовищ, пасовали перед миром духов и привидений. Из пиратских баек и поверий о призраках можно было бы сложить здоровенный том на радость увлекающимся народным фольклором учёным мужам из Алдории. Призраков на Аэдагге боялись так отчаянно, что придумывали различные ритуалы, чтобы не навлечь на себя гнев бестелесного духа.
Когда я убила Сокола и Волка, пираты мигом разнесли слух о некоем довлеющим надо мной проклятием. Не желая мириться с тем, что слабой женщине, место которой в постели или весёлом доме, удалось в одиночку справиться с двумя бывалыми искателями приключений, морские братья мигом придумали причину – всему виной злой дух, вселившийся в меня и моими руками зарезавший товарищей. Кто-то даже рассказывал, что видел, как рядом со мной мелькает чей-то призрачный силуэт. Разумеется, никого рядом со мной не было, но это не мешало обитателям Аэдагги придумывать всё новые и новые сказки о проклятой сыновьями Хэлля(56) Дикой Кошке. Конечно, эти слухи больше работали в мою пользу, нежели против: ни один пират не смел и пальцем до меня дотронуться. Но всё же неприятно ощущать себя человеком, полностью оторванным от мира.
Иногда, закрыв глаза, я словно воочию наблюдала одну и ту же картину: в бушующем море, с рёвом вздымающем к небу горбы волн, беспомощно болтается одинокая фигурка старика, упорно цепляясь корявыми от вздувшихся вен руками за обломок палубы. Ураганный ветер свистит над ним, швыряя в лицо пригоршни солёных брызг, но потерпевший кораблекрушение и не думает сдаваться. Сверкает молния, озаряя океан молочно-белым светом. На удар сердца в разрыве туч мелькает гигантская плоская тень, заслонив робко выглянувшую луну.
Океан опустел.
Всё, что у меня осталось от Тома – старый обшарпанный сундук, украшенный потёртым вензелем какого-то давно забытого алдорского вельможи, да угловая комнатушка в доме на окраине Весёлого квартала(57). Это обиталище больше похоже на большую коробку. В нём помещается только продавленная койка, пара полок и колченогий стол. Но я готова молиться за упокой Тома всем известным и неизвестным богам: без крыши над головой в моём незавидном положении пришлось бы туго.
Попадавшиеся навстречу пираты иногда вскидывали ладони или что-то буркали в знак приветствия, но большинству было не до меня. Их пальцы сжимали пузатые бутыли с лэем, а к груди некоторых с пьяным хохотом липли размалёванные девицы в вызывающе-ярких, потрёпанных нарядах. Практически всех я знала в лицо.
До дома Микаэля оставались считанные шаги, когда, огибая покосившуюся под тяжестью этажей лачугу, я столкнулась с Рыжей Энн – соседкой по дому в Весёлом квартале. Скорее всего, Энн была ненамного старше меня, но разгульная жизнь портовой проститутки и неумеренное потребление лэя сделали её похожей на усыхающее яблоко, густо обмазанное белилами и румянами. Своё прозвище Энн получила вовсе не из-за цвета волос – они были желтовато-белыми, как выгоревшая на солнце солома – а благодаря густой россыпи веснушек, обильно покрывающих тело.
Рыжая нетвёрдо вышагивала одна в сторону Квартала, покачиваясь и прижимая к себе ополовиненную бутыль. Судя по её довольному виду и маслянисто блестевшим глазам, ей попался щедрый клиент, не только оплативший услуги девицы, но и от души угостивший её выпивкой.
- З-здравствуй, Кошка, - заплетающимся языком произнесла Энн, заметив меня. - Куда это ты собралась на ночь глядя?
Я посмотрела на светлое небо. Кажется, в пьяных глазах Рыжей уже давно стемнело.
- По делу, - кратко ответила я, заглядывая через плечо соседки: в нескольких шагах от нас маячила дверь литанээ. Оставалось только отделаться от непрошеной собеседницы, не нарвавшись на пьяный скандал. Энн неплохо относилась ко мне, потому что я не была её коллегой по ремеслу, однако с неё станется затаить злобу и устроить какую-нибудь пакость. В отличие от пиратов, портовые проститутки никогда не страдали суеверными предрассудками.
Рыжая икнула. Меня обдало ароматом перегара и дешёвых цветочных духов, которыми бродячие торговцы торгуют на разлив.
- Брось ты свои дела, - миролюбиво пробормотала она. - Пойдём в “Три меченосца”. Там сегодня играет какой-то заезжий менестрель и проставляется Саймон Чёрный. Он сегодня вернулся.
Я тяжело вздохнула: в данный момент меня не интересовал ни Саймон, ни все менестрели мира вместе взятые. Тем не менее, от Рыжей нужно было избавляться.
- Откуда вернулся? - добавив в голос каплю заинтересованности, спросила я. Энн вытаращилась на меня так, словно видела в первый раз.