Глава прайда, блядь. А не смог понять элементарных вещей. С прошествием времени я уже отодвинул своё чувство вины в самые далёкие уголки своей души. Заставил сосредоточиться не на том, как я виноват перед пленниками, а на том, что смогу сделать, чтобы всё исправить. И по факту перестал помогать только одной из них – той, которая была дороже всего. Потому что как последний трус боялся услышать, что она пережила. Боялся отвезти её в клинику, потому что не знал, что из этого выйдет в итоге. И вот результат. За то время, пока остальные смогли худо-бедно начать новую жизнь, ей стало только хуже.

– Если Вы хотите, то… можете… меня наказать.

– Я не хочу.

– Можете побить, например.

– Я не стану тебя бить, Элисса.

Считает, что раз мне неприятно слышать правду, то непременно должен вытворить нечто подобное.

– Тогда… укусите. Больно. Или… – упрямо нахмурив брови, она всё же договорила. – Или тоже… как я Вас…

– Ты мне предлагаешь стрелять в тебя?

Она серьёзно кивнула. Что только творится в этой сумасшедшей голове?! Больная. Больная на всю голову. И я вместе с ней… Потому что сам не заметил, как привлёк её ближе и обнял. Уткнулся носом в висок, склонившись в три погибели. Хотел сделать это с тех пор, как вышел из больницы. Вот так держать её. Знать, что она моя и со мной. И сопротивлялся. Обижался, как капризная девчонка. Даже не попытавшись поговорить.

– Так скучал по тебе… – выдохнул, сдаваясь снова.

Напряжённая крохотная девочка в моих руках молчала. Хотя вдруг мне показалось, что плотнее прислонилась щёчкой к моей груди, в которой бешено грохотало сердце. Но может это я сам её так прижал?

– Элисса, а зачем ты… испортила оладушки? Ведь специально так сделала.

– Чтобы Вы меня ненавидели тоже.

– Зачем?

– Чтобы не… как её… лучше бейте.

Я легонько погладил пушистые волосы и немного отстранился. Вот идиот.

Ирбис рычал внутри. Моя, моя, моя. Живая такая. Крошечная. Нежная. И вовсе не лицемерка, просто испуганная девочка. Мы оба сейчас чувствовали это как никогда остро. Потому что это с нами она говорила. В нас видела угрозу, да, но и надежду на понимание тоже в нас. Как бы не боялась, но рассказала. Да, слишком надолго мы отложили этот разговор, но лучше поздно, чем никогда.

Ей не нравится, когда трогаю. Она называет меня чужим. Пусть. Это по крайней мере всё объясняет. Хотела попробовать иначе, но боялась заходить дальше. Боялась меня, но всё равно из всех вокруг тянулась именно ко мне. И этот её поступок с завтраком теперь казался мне не актом мести, а забавной историей о том, как эта малышка обдурила меня и моего расслабившегося зверя, не ожидающего подвоха от неё, готового принять из её рук без опаски что угодно. Жаль, что она это сделала потому, что думала, я стану вести себя с ней, как с Эликой. Но в остальном, вспоминая своё лицо в момент, когда вместо воздушного, чуть сладковатого вкуса ощутил горечь и соль, теперь хотелось усмехнуться, а не разнести полдома.

Мне вообще казалось, что почему-то после этих её слов я стал сильнее. В груди что-то горело. В конце концов, Эмина она тоже ненавидела, как выяснилось, но пожалела и привыкла теперь. Может со мной будет так же?

Положил ладонь на сердце, пытаясь унять жар. Элисса тут же встрепенулась:

– Вам плохо?

И я разглядел в её вопросе не совсем заботу. Это нечестно – врать ей в таком. Каково жить под постоянной угрозой смерти, будучи уверенной, что твоя жизнь зависит от другого человека (ну да, оборотня)? Ещё и её эти вопросы о том, как именно это произойдёт.

– Элисса… Если меня не станет, ты не умрёшь.

– Но он… сказал…

– Он ошибся. На тебе нет моей метки. Ты не умрёшь. Да, будет неприятно сначала, но не больно. И ты сможешь жить дальше.

Интересно, я сейчас подписываю себе приговор? Ведь теперь ей ничего не помешает… Хотя… Она же не хочет быть «как они»… Вздохнул. Да и, по сути, это я вложил в её руки оружие, сам дал напутствие палить по каждому, кто сделает больно, а потом просто взял и сделал сам. Ещё и обиделся, что она испугалась и решила защищаться. Жаль, что теперь Эмину не задать трёпку за такие заверения. И благодарность вместе с тем не выдать. Ведь по всему выходило, что всё это время она боролась сама с собой только по одной причине. И мне нужно её сохранить.

– Правда?

– Правда. А вот если с тобой что-то случится, то я подохну точно, – почти не соврал. Потому что и сейчас-то не вижу смысла в своей жизни, а без неё и подавно. Ну не могу я оставить ей эту лазейку.

Девочка погрустнела, будто я только сорвал её план. На это и был расчёт.

– Ты же не станешь себе ничего делать, чтобы я не умер, правда? Целый прайд барсов зависит от меня.

– Они ужасные, – она поморщилась, а я вопреки здравому смыслу улыбнулся.

– Нет, Элисса. Не все. Есть же крошечные котята, есть молоденькие девушки, как ты. Разве они тоже ужасные? Я мог бы показать тебе как-нибудь…

Она пожала плечами, глянув на повреждённое запястье. М-да, просто не будет. Дотянулся до тумбочки с баночкой мази и подал ей.

– Обработай, пожалуйста.

– Вы… не будете?

– А ты хочешь, чтобы это сделал я?

Девочка замялась.

– Ну вот видишь. Обработай. Я… прошу у тебя прощения за это. Признаю, что бываю несдержан, но очень постараюсь держать себя в руках впредь. Хоть и говорил тебе уже это, но попробуй поверить мне снова. Пусть это будет последний шанс?

– А если Вы… ну…

– Не сдержу обещание? Тогда, скажем… Что ты хочешь? Давай придумаем мне страшное наказание.

– Я не хочу наказание… – она судорожно выдохнула, как дети после того, как долго-долго плакали. Но вроде и правда успокаивалась, только смотрела с опаской. А в общем даже почти не дрожала.

И это заявление меня немало удивило.

– А что же тогда?

– Просто не надо так больше… пожалуйста. А я… я больше не буду портить завтрак и… грубить.

– Договорились. Кстати… Если тебе не нравится Эмин, то мы можем отдать его кому-то. Тебе вовсе необязательно с ним возиться.

Псина чихнула от возмущения и ткнулась носом в её щиколотку, глядя на нас так, будто мы обсуждали, как его съесть, а не поменять хозяев. Элисса перевела взгляд с него на меня. И мне показалось, что ей неудобно перед комком шерсти за то, что тот слышал моё предложение.

– Я…уже привыкла… и он же тоже. Так нельзя.

Вот как? Быстро же этот проныра из «ненавижу собак» превратился в «я привыкла». И сидит ещё с видом победителя просто. Прекрасно всё понимает. И кажется насмехается над таким неудачником, как я. Вроде как вот, ко мне привыкли, а к тебе, дубовая голова, нет. Может стоит присмотреться к его поведению и попробовать что-то скопировать… Стоп. Я всерьёз сейчас собираюсь повторять за собакой?! Снова глупости в голову лезут.

Из тупых мыслей вырвал вопрос:

– Вы же не станете теперь его… прогонять?

– Не стану, пока ты за него просишь.

– Я прошу.

Она закусила губу. Так, как делала, когда хотела что-то узнать.

– Спрашивай.

– Просто… Вы сказали про детей «котята».

– Когда-нибудь я покажу тебе, как выглядят наши дети. Они могут быть и обычными, и оборачиваться. Ты никогда не видела?

– Там были только… страшные… как те, что в клетках.

– Наши не такие. Они очень милые и ласковые. Тебе понравятся, если увидишь. Просто мне не у кого попросить ребёнка на время, боюсь, такая просьба будет немного странной, – попытался пошутить.

Шутка была не понята.

– Я бы показал тебе своего зверя, но ты вряд ли захочешь. Да?

Пара тут же напряглась и немного отодвинулась.

– Понимаю, что те, кого ты видела прежде, были агрессивными и выглядели пугающе. Но в нормальном состоянии мы совсем другие. Я не стану оборачиваться при тебе, если ты не хочешь. Не пугайся.

– А что у Вас…за зверь?

Блядь. Я даже этого ей не рассказал. Пара. Жена. Ага.

– Ирбис. Снежный барс. У него светлая, мягкая шерсть, голубые глаза с вытянутым, как у кошек, зрачком.