Не зря, оказывается, это всё.

Феликс кое-как диктует таксисту нужный адрес и через десять минут машина привозит их к большому парку. Феликс хватает Минхо за руку и почти бежит, ведя его к нужному месту.

Они оказываются в беседке в самом дальнем углу парка: тут нет людей и сама беседка обставлена деревьями, скрываясь от чужих глаз под кронами многовековых деревьев.

Феликс садится на лавочку, тяжело дышит после небольшого кросса по парку. Минхо садится рядом, смотря на парня выжидающе.

— Не знаю, как я на это решился, но… История будет долгой и нудной, поэтому сначала поцелуй меня.

— Что?

— Поцелуй меня, Минхо. Прости, что я пропал. Я очень соскучился по тебе и я очень боюсь этого, но очень хочу поцеловаться с тобой.

Минхо не смелит ослушаться и приближается к Феликсу, соприкасаясь с ним носами. Сначала он целует лоб, потом — щёки и нос, а когда Феликс запускает руку в волосы на затылке Минхо и требовательно притягивает его к себе, целует его губы. Поцелуй выходит солёным, с привкусом боли на губах у Феликса. Минхо старается сцеловать эту боль, перенять хотя бы малую часть себе, потому что чувствует, что Феликс ею искрит.

А потом Феликс начинает свою историю. Теперь он не смотрит на Минхо: его взгляд блуждает по кругу, словно у слепого. Он рассказывает всё от начала и до конца, снова ведая свою исповедь. Только сейчас он не пускает шутки и совсем не улыбается — он плачет. Плачет не истерично и совсем тихо, лишь иногда шмыгает носом, и если бы Минхо не смотрел на него, он бы и не понял, что тот плачет. Его голос не дрожал, по щекам лишь катились слёзы, которые Феликс даже не замечал.

Минхо тоже плакал. Тоже беззвучно. Только в груди разрывался комок чувств и сожаления. В районе живота неприятно тянуло, заставляя слёзы литься чаще и чаще, и с каждой новой подробностью всхлипы сдерживать было сложнее.

Феликс рассказывал безучастно, как будто не про себя, как будто он прочитал книгу об этом убитом жизнью персонаже и пересказывает её своему товарищу.

Минхо разрывает на части.

Начинает болеть голова.

Минхо начинает понимать Феликса. Он теряется в словах: ему хочется сказать так много, но слова тут настолько излишни, что становится дурно.

— И теперь мы здесь, — звучат финальные аккорды и взгляд Феликса становится осознанным. — Ты плачешь?

Минхо коротко кивает, вытирая слёзы тыльной стороной ладони.

Феликс на пробу притрагивается костяшкой к мокрой щеке Ли Ноу, а потом к своей.

— И я плачу.

— Мне так жаль…

А потом они плачут вместе, в обнимку. Нет в мире вещи интимнее, чем плакать вместе, и Феликс готов поклясться, что это лучше, чем секс.

А Минхо, кстати, всё ещё чувствует себя беспомощным во всех отношениях к Феликсу. Единственное, что он может сделать сейчас — это быть рядом. Быть рядом и молча обнимать его, стараясь собой укрыть от всех злодейств этого мира.

Главное, чтобы он сам не стал этим злодейством.

И пока Феликс не поверит в то, что Минхо никогда не станет причиной для его слёз, ничего у них не получится.

✧ ✧ ✧

Минхо внушает себе и всем вокруг, что Феликса надо скорее вывозить из Австралии — как хрупкую вещицу, как хрустальную вазу, — брать и вывозить, потому что сам он отчаянно отпирается (как баран), но Минхо точно осознаёт, что Феликсу здесь с каждым днём становится всё хуже: видимо, давний триггер пробудил в нём новую волну ненависти к себе. Он почти не ел, страдал бессонницей и находился в подавленном состоянии, и хоть внешне было заметно лишь то, что он слегка сбросил вес, Минхо видел всё.

Улыбка Феликса была настолько фальшивой, что хотелось стереть её с его прекрасного лица, на котором такая улыбка находиться просто не достойна; он постоянно повторял будто заученную фразу: «Я так рад, что вернулся домой. Со мной всё хорошо», каждый раз одно и то же, он даже не старался переставить порядок слов в предложении.

Минхо не верил ничему.

Похоже, Феликс и сам до конца не понимал, что значит «хорошо», потому что у него «хорошо» явно не было.

За пару дней в Австралии Феликс провёл Минхо небольшую экскурсию по городу, сводил его на пляж и даже познакомил с семьёй, представив его как «мой хороший друг». Минхо всё это безумно нравилось, но видеть Феликса потухшим, в попытках сделать вид счастливого человека, было жутко больно, поэтому сайты с билетами Ли Ноу мониторил ежечасно, но, как назло, билеты на рейс в Корею были только через три дня.

В конечном итоге билетов на ранние даты не появились, поэтому Минхо взял те, что были, хотя если честно, он готов был отправиться домой вплавь. Феликс на самом деле не был особо против, но всё равно постарался выразить какой-то протест — Минхо заткнул его, напомнив о том, что отпуску свойственно кончатся и феликсов не исключение.

Минхо расположился в отеле, далёком от аэропорта, поэтому уговорами Феликса, в последнюю ночь перед вылетом, Минхо остался у него. В конце концов, родители были совсем не против, а сёстры уже давно не живут в родительском доме.

Семейный ужин сопровождался бутылкой вина и милыми разговорами. В тёплом свете лампы немного пьяный Феликс, смеясь с шутки своего отца, выглядел по-настоящему счастливым, и Минхо тоже выдыхает, расслабленно разваливаясь на стуле.

Родители уходят спать рано; Феликс с Минхо, вызвавшиеся убрать со стола, забирают себе недопитую бутылку вина и прячутся с ней в комнате Феликса, словно подростки.

— У меня дурацкое бельё, — говорит Феликс.

— Да плевать мне.

Феликс резким движением руки сдёргивает плед с кровати, и Минхо тут же разражается смехом:

— С королём львом! Бог ты мой!

— Плевать ему, — цокает парень, заваливаясь на кровать.

Минхо вытирает проступившие слёзы:

— Слушай, а у тебя в кровати целых два льва.

— Если ты про себя, ни капли не смешно.

Минхо его мнения не разделяет: от смеха он даже хрюкает, тут же смеясь с этого с новой силой. Феликс тоже ловит смешинку и тянет Минхо за рукав, заваливая его на кровать рядом с собой.

— Это очень по-взрослому, Феликс.

— Ой, будто бы у тебя было лучше!

Минхо приближается к уху Феликса, шепча:

— Никто не знает, но у меня было с Мадагаскаром.

Феликс тихонько хихикает:

— Когда приеду, расскажу об этом всему отделу!

Они допивают бутылку вина — от алкоголя щёки Феликса краснеют, а движения становятся смазанными и нечёткими. Минхо чувствует себя не лучше, но старается контролировать себя, чтобы ненароком не разбудить родителей, спавших внизу.

Феликс в свою очередь требовал хлеба и зрелищ — причём в прямом смысле: Минхо пришлось спускаться вниз, чтобы взять что-нибудь съестное, а из зрелищ Феликс мог довольствоваться лишь фосфорными звёздами, приклеенными к потолку в далёком детстве.

Минхо выключил свет, Феликс скинул с себя одежду и оставшись в одних трусах, тут же закутался в свою часть одеяла, Минхо улёгся рядом. Они залипали на звёзды, от старости выцветшие и почти потерявшие способность светиться в темноте, слушали стрекотание сверчков за открытым окном, пока алкогольному разуму Феликса не надоела тишина, пускай она и не была давящей и неприятной.

— Домой хочу…

— Ты и так дома, — выдыхает Минхо, хотя понимает, к чему клонит Феликс.

— Теперь это не мой дом. Дом — это не то место, где каждую секунду думаешь о том, что хочешь выпилиться.

Минхо обеспокоенно открывает глаза и шуршит по кровати, в поисках руки Феликса, чтобы сжать её. Феликс намеренно прячет руки глубже в одеяле.

— Ты чего? Не пугай так.

Феликс улыбается. Наигранно.

— Всё хорошо. В любом случае я рад, что навестил семью. Кто же знал, что всё так обернётся.

— Феликс…

— Только, боюсь, больше я сюда не вернусь.

Сердце Минхо пропускает удар. В контексте слов Феликса, он уже успел надумать себе Бог знает чего, и все исходы его мыслей были отнюдь не позитивные.

— Пусть сами теперь в Корею приедут.

Минхо успокаивается и всё же находит руку Феликса, проникнув своей в защитный кокон одеяла и сцепляет руки в замок, мягко поглаживая тыльную сторону ладони Феликса большим пальцем.