Поем наверху.

Но дойдя до двери в прихожую, вспоминаю, что еще видела в холодильнике сок в большом бутыле. Если это фреш, то я его хочу, не одну же воду хлебать. При одной мысли об апельсиновом фреше и его кислинке, рот моментально наполняется слюной. К тому же он отлично сбалансирует жирность бешамеля.

Короче, мне нужен сок! И я возвращаюсь на кухню.

Не закрывая дверцу холодильника, наливаю сок в высокий узкий стакан и ставлю бутыль на место. Аккуратно переложив тарелку с вилкой в забинтованную руку, а левой схватив полный до краев стакан, разворачиваюсь, чтобы уйти.

И утыкаюсь взглядом в Сойера, развалившегося на диване, на котором вчера неприлично возлежала я.

От неожиданности я роняю стакан с соком. Он, конечно же, разбивается – пол в кухне керамический, – и желтая жидкость растекается подо мной большой лужей.

– Господи! – восклицаю в сердцах.

Освободившейся рукой подхватываю тарелку, которая тоже норовит выскользнуть.

– Всего лишь я, – поднимается он с непроницаемым выражением на лице. – Не поминай Господа всуе. Вроде, у вас это не приветствуется.

– У кого, у нас? – спрашиваю заинтересованно, хоть еще не отошла от испуга.

Сердце всё еще звенит в ушах и стучит где-то в горле. Я вышагиваю из лужи и кучи мелких осколков.

– У вас, у православных.

– Я не…

И только сейчас до меня доходит, что мы оба говорим по-русски! Причем у Сойера совершенно нет акцента! Я будто разговариваю с матерью или братом. Или с Риткой.

– Ты говоришь по-русски?! – спрашиваю, не скрывая своего изумления.

– Да, – пожимает плечами равнодушно, будто это невесть какое достижение.

А для меня это открытие. За годы жизни в Штатах я едва ли встречала более двух человек, не русских по рождению, кто говорил бы на моем языке. И их акцент был очевиден.

– Но откуда? Такое хорошее произношение, акцент совсем не заметен. Ты говоришь как… как русский!

– Спасибо. Ты преувеличиваешь, но спасибо.

– Не преувеличиваю… Так ты ответишь?

– Не раньше, чем уберу здесь. Ты же не сподобишься? – он приподнимает брови.

– Я все приберу. Но можно сначала поем? Я умираю с голоду.

– Ешь, – он вздыхает. – Но только тут. Не разводи мне на втором этаже тараканов. Считай это вторым правилом нашего совместного сосуществования. Окей?

Вздохнув, я обреченно киваю и ставлю тарелку обратно в микроволновку – лазанья наверняка уже остыла, а нет ничего хуже холодного склизкого теста.

Сойер не уходит, а все же принимается за уборку вместо меня. Я не лезу, предпочитая помалкивать. И отгоняя непрошеные воспоминания.

Торопливо жую безо всякого удовольствия, потому что присутствие пасынка меня тяготит. Проходит минут пять, я съедаю почти половину порции, когда Сойер спрашивает. Уже на родном языке:

– Ты разве не знаешь, что у отца есть… был… был друг из России?

– Стас Воропаев? – уточняю после паузы, проглотив то, что было у меня во рту.

Он кивает.

– Раньше мы дружили семьями очень близко. Я много времени проводил с его сыном Марселем. Месяцами жил у них в России. Он учился от меня английскому, я от него русскому. Странно, что ты этого не знаешь.

– Рассел не рассказывал мне об этом, – почему-то считаю я нужным оправдаться за это незнание. – Только о Стасе и их студенческих временах в Йелле.

– Твой отец же учился вместе с ними?

– Да, но он на пару курсов старше. У них только некоторые предметы совпадали. Вроде бы…

– Этого он тебе тоже не рассказывал? – Сойер ухмыляется, собирая тряпкой остатки сока.

– А это что, так важно? – вскидываюсь, не желая терпеть насмешки.

– Нет. Не важно. Скажи лучше, посуду бить – это какие-то неизвестные мне национальные особенности или твоя индивидуальная фишка?

– Я не специально, ты меня напугал! – возмущаюсь вопиющей подменой фактов.

– Вчера тоже напугал? – усмехается он.

Я не считаю нужным отвечать. Встаю, со стуком ставлю тарелку в раковину, туда же бросаю вилку и удаляюсь с гордо поднятой головой.

– Стоять. А мыть я должен?

– Если свалишь отсюда, так и быть, я помою. Если же нет, мой сам.

Он долго смотрит на меня тяжелым взглядом, низко опустив голову, потом выпрямляется, швыряет тряпку туда же в раковину и уходит.

Я несколько раз вдыхаю и выдыхаю, усмиряя поднявшееся во мне раздражение, и, когда мне это удается, включаю воду.

*

Остаток дня я изнываю от скуки в своей комнате, не желая выходить, чтобы лишний раз не встречаться с гадким тюремщиком. Хожу из угла в угол и, периодически замирая возле окна, в очередной раз изучаю окрестности, гоняя по кругу мысли о Хайдене.

Я обещала позвонить ему сразу, как поговорю с отцом, а сама пропала уже больше, чем на сутки. Надеюсь, он не решит, что я его бросила. И молюсь, чтобы догадался сам позвонить отцу. Который тоже не имеет представления, куда я делась, и наверняка места себе не находит.

Папа, конечно, не постесняется позвонить Расселу с вопросом, где его дочь, но вовсе не факт, что тот ему ответит. Церемониться муж с "любимым" тестем явно не станет и, если решит, что так нужно для дела, запросто его пошлет.

– Тогда папа должен догадаться позвонить Хаю, он же знает, что мы были в тачке вместе, – бормочу я вслух, успокаивая сама себя.

Но вместо того, чтобы успокоиться, начинаю нервничать еще больше. Еще неизвестно, до чего эти двое договорятся. Если общение с Расселом папу не удовлетворит, они ведь могут решить забить на себя и спасать меня.

– Я должна придумать, как позвонить им обоим! И не дать наделать глупостей.

Когда я совершаю свой, наверное, сотый круг по комнате, вдруг слышу шум подъезжающей машины. Пулей лечу обратно к приоткрытому окну и провожаю взглядом развернувшуюся прямо передо мной старенькую "Импалу". Мысль, не к нам ли это гости, даже не успевает толком сформироваться, потому что машина не останавливается, а проезжает дальше и замирает у соседнего дома, прямо на обочине.

Из "Импалы" выходит немолодой грузный дядька. Комично подтянув штаны за ремень и пригладив усы, он вальяжной походкой заходит в дом. Попутно достав из ящика газеты. Похоже, что это мой новый сосед. Точнее, я – его новая соседка. А если он здесь живет, то, возможно, приехал после работы и до утра машина ему не понадобится.

Решение приходит мгновенно. Еще бы – чтобы до такого додуматься, много ума не нужно. Но он точно пригодится, чтобы задуманное осуществить. Моя гениальная мысль заключается в том, что это тачка – ответ моим молитвам. Мне нужно просто угнать ее, чтобы добраться до ближайшего телефона. А, может, я не исчерпала еще лимит везения, мне вновь крупно повезет, и телефон окажется прямо в машине.

Мечты, мечты…

Но в любом случае, сначала мне нужно как-то сбежать из этого дома.

Переставь мерять спальню шагами, я прилипаю ухом к двери и прислушиваюсь к звукам в доме. Снаружи тихо.

Стараясь не щелкнуть замком, приоткрываю дверь и снова слушаю. Долго стою, вся превратившись в одно большое ухо, но ничто, ни один звук, ни шорох, ни скрип деревянных половиц не выдает присутствия Сойера. Абсолютная тишина. Либо он спит, либо куда-то отлучился.

И я решаюсь.

"Я только туда и обратно. Он даже не заметит моего отсутствия".

Сняв кроссовки, начинаю осторожно, но быстро спускаться по лестнице, опускаю ручку на двери, та открывается – удивительно, даже не заперто, – и я выбегаю на улицу.

На последней ступеньке суетливо надеваю обувь и, не выходя на дорогу, чтобы не светиться ни перед кем, садами пробираюсь на соседний двор. Замерев в кустах возле машины, оглядываюсь – никого. Выдохнув – адреналин зашкаливает, в висках у меня стучит какой-то марш, – подбегаю к "Импале", мягко открываю водительскую дверцу и юркаю в темный салон.

Ключи в замке зажигания, к сожалению, не болтаются. И мне снова приходится вспомнить, чему меня учили. Только уже не папа, а Хайден. Когда он показывал мне, как заводить машину без ключа, я брыкалась и отказывалась усваивать навык, противоречащий закону, но потом сдалась – было любопытно, как это работает. Столько раз в кино видела…