Список, кому надо было послать приглашения, лежал на столе. Оливия уже собиралась приняться за работу, как вдруг в одном из кресел перед камином шевельнулась темная фигура.

– Так-так, кто тут у нас? Ба, неужели мисс Шервуд?

Доминик! Сердце Оливии неистово забилось. Но легкая насмешка в его голосе сразу же заставила ее насторожиться. Впрочем, как и обращение «мисс Шервуд». «Что случилось?» – с тревогой подумала она. Что-то очень неприятное... Оливия слегка кашлянула.

– Простите, я... я не знала, что тут кто-то есть.

Доминик вместо ответа бесшумно шагнул к двери и демонстративно закрыл ее. Скрестив руки на груди, он окинул Оливию ледяным взглядом. Она и представить не могла, что под этой холодной маской бурлит настоящий вулкан.

Оливия растерянно заморгала. Лицо Доминика было мрачным, глаза напоминали сверкающие синие льдинки. Ей казалось, что перед ней совсем незнакомый человек. Сейчас, когда он возвышался над ней подобно ангелу мести, она вспомнила другого Доминика, того самого, что несколько дней назад с такой страстью и нежностью целовал ее в цыганском таборе. От того Доминика в этом не осталось ничего.

– Похоже, я должен принести вам свои поздравления.

– Простите?.. – окончательно растерялась Оливия.

– Да будет вам, Оливия! Стоит ли притворяться и дальше? Ваш нареченный вчера выразился достаточно определенно.

Оливия гордо вскинула голову и расправила плечи. Она даже не пыталась скрыть гнев. В чем она провинилась, что он позволяет себе так ее оскорблять?

– Я не понимаю, о чем вы, – твердо произнесла она.

Доминик шагнул к ней. Оливия заставила себя остаться на месте, хотя внутренний голос напоминал ей об опасности. А потом... потом было уже поздно: тяжелые руки Доминика легли ей на плечи, и он привлек ее к себе. Глаза его упали на выступающие из корсажа упругие полушария грудей.

Оливия похолодела, ей казалось, что Доминик раздевает ее глазами. Звучавшая в его голосе мрачная насмешка больно задела ее, куда больнее, чем несколько дней назад, потому что сейчас в нем сквозило еще и презрение. Оливия чувствовала себя маленькой и жалкой. Улыбка Доминика стала неприятной.

– Предусмотрительная, практичная, благопристойная и чопорная... Я вот думаю, Оливия, будете ли вы чопорны с человеком, которого вы любите... с этим Уильямом?

– Уильям?! – воскликнула Оливия вне себя от изумления. Господи, о чем он? – Но это же глупо! – возмутилась она. – При чем тут Уильям?

– Мне любопытно, – продолжал он, словно не слыша ее, – вы рассказывали ему?.. Рассказывали, как я целовал вас? Как я ласкал вашу грудь?

Доминик протянул руку и провел кончиком пальца по ее груди. Оливия испуганно ахнула. И вдруг, к ее стыду и ужасу, по всему телу пробежала волна наслаждения. Соски сразу напряглись и стали твердыми.

– Значит, вы рассказывали ему, как лежали обнаженной перед моими глазами? Рассказывали, что позволили мне ласкать вас? Вы хотели меня, Оливия. Посмейте только сказать, что это не так!

Оливия до боли вонзила ногти в ладони. Его потемневшее от ярости лицо, сверкающие холодные глаза притягивали ее. Казалось, он едва сдерживается.

– Или это была просто игра? Вы дразнили меня? Решили поиграть с бедным цыганом... чтобы потом напомнить ему о том, кто он такой! – На скулах его тяжело заходили желваки. – Вы сами это придумали или на пару с Уильямом?

– Вы говорите загадками! – в отчаянии воскликнула она. – Уильям... при чем тут он? Я ничего не понимаю!

– Почему же он сказал Джону Арнольду, что уже к Рождеству вы станете носить его имя? Почему хвастался, что очень скоро вы будете в его постели?

– Нет... – Голос почти не повиновался Оливии. – Нет, он не мог...

– Как видите, мог. Я сам слышал, как он рассказывал об этом в трактире. По его словам, вы договорились пока держать все в секрете, но очень скоро объявите о помолвке.

Оливия ошеломленно уставилась на него, не веря собственным ушам.

– Для чего же вы лгали мне? – продолжал допытываться Доминик. – Ведь вы мне сказали, что он делал вам предложение, но вы ответили отказом!

– Так оно и было!

– Неужели? А я-то боялся, уж не рассердились ли вы на меня за то, что я позволил себе ласкать вас. – Губы его насмешливо скривились. – Но теперь, похоже, я готов признать, что вы выставили меня полным идиотом! Ну еще бы! Мне казалось, что вы так чисты и невинны... а сейчас я готов голову отдать на отсечение, что уж невинной вас вряд ли можно назвать!

Оливия ахнула. Гнев охватил ее с такой силой, что она, не успев подумать, размахнулась, и в комнате послышался звук пощечины.

Она слишком поздно поняла, что наделала. Слишком поздно до нее дошло, что это было ошибкой. Лицо его потемнело. И прежде чем Оливия успела произнести хоть слово, он рывком притянул ее к себе.

Пальцы Доминика запутались в ее волосах, тяжело легли ей на затылок. Он заставил ее поднять лицо. Губы его впились в ее рот, и она поняла, что попала в ловушку. Его поцелуй был грубым, почти варварским. Доминик и не думал щадить ее. Язык его с силой раздвинул ее губы, проник в рот, терзая, возбуждая, исследуя на вкус каждый уголок. Оливия чувствовала бушевавшую в нем ярость. Она ощущала каменную твердость его бедер... И что-то еще более твердое, тяжелое, пульсирующее, прижалось к ее животу. Руки его стальным обручем обвились вокруг нее. Ей ничего не оставалось, как только прижаться к нему всем телом.

Ему стоило немалого труда справиться с бушевавшими в нем страстями. Наконец Доминик, слегка придя в себя, отодвинулся и заглянул ей в глаза. Оба молчали. На щеке его все еще виднелся багровый след пощечины.

– Нет! – бросил он вдруг низким гневным голосом. – Нет!

Кого он проклинал... Ее? Себя? Оливия не знала. Завороженная огнем, пылавшим в его глазах, она стояла, не в силах сдвинуться с места. Руки и ноги не повиновались ей. Оливия чувствовала, что весь ее мир разваливается на куски.

Она услышала, как он с шумом втянул в себя воздух. На скулах Доминика вздулись желваки, губы сомкнулись. Потом у него вырвалось:

– Уходи и будь проклята! Убирайся!

Оливию будто хлестнули по лицу. Слезы навернулись ей на глаза. Ей вспомнилось, как только сегодня утром она рассказывала о нем Эмили. Не дожидаясь, пока он снова прикажет ей убираться, Оливия повернулась и выбежала из комнаты. На губах ее все еще горел его поцелуй.

Оливия не сразу пошла домой. Дойдя до деревни, она всернула и спустилась по тропинке к дороге, которая вела в город. Там, на окраине, стоял уютный старый дом, принадлежавший Данспортам.

Дом был двухэтажным, раза в два выше того крохотного коттеджа, в котором сейчас приходилось ютиться им с Эмили.

Семья Данспортов жила здесь вот уже более века. Темно-зеленый плющ карабкался вверх по серым каменным стенам.

Оливия остановилась перед дверью, слегка смущенная тем, что бежавший за ней Люцифер решительно отказывался вернуться домой.

– Люцифер, уходи! – строго сказала она. – Иди домой!

Но пес, высунув язык и преданно глядя ей в глаза, лишь завилял хвостом, а потом, взобравшись на крыльцо, разлегся на верхней ступеньке. Хвост его застучал по полу, и Оливия поняла, что Люцифер твердо намерен дожидаться ее возвращения. Махнув на него рукой, она подошла к парадной двери. Взяв бронзовый молоток, Оливия несколько раз постучала. Послышались шаги, и дверь распахнулась. На пороге стоял Уильям.

– Оливия! – Похоже, он обрадовался. – Как чудесно, что вы пришли! Входите же, входите! – Закрыв за ней дверь, он провел девушку через прихожую в изящную гостиную. Все в ней было выдержано в коричневых и золотистых тонах.

– Хотите чаю? Нет? Вы уверены? – Как всегда безупречный джентльмен, он заботливо усадил ее в стоявшее у камина кресло.

Оливия была так зла на Уильяма, что меньше всего ей хотелось бы коротать вечерок у камина в его компании. Но она не успела и слова сказать, как Уильям вдруг решительно привлек ее к себе.