Но Оливия... Порой ему приходило в голову, что она даже не догадывается о том, в какой трепет приводит его одно ее присутствие. Доминик мечтал о том, что когда-нибудь возьмет в ладони ее лицо и долгим поцелуем приникнет к губам. Он поцелует ее... и тогда она поймет, каким он бывает, настоящий поцелуй! И забудет этого глупого мальчишку на площади. Доминик мечтал о том, как разбудит в ней дремлющие до сих пор чувства... сделает то, что оказалось не под силу другому мужчине.

Улыбка презрения к себе скользнула у него по губам. Нет, ему нужно больше, чем один поцелуй. И одной этой мысли оказалось достаточно, чтобы в чреслах его возникла знакомая тянущая боль. Уже не раз и не два, когда Оливия оказывалась рядом, Доминик боялся, что взорвется, как неопытный юнец. Он даже боялся встать, чтобы не поставить в неловкое положение их обоих. В голове мутилось, стоило ему только подумать о том, как он подхватит ее на руки и уложит в постель, а потом, сорвав с нее одежду, насладится скрытыми под ней сокровищами красоты. Он жаждал разрушить ее чопорные манеры и обнаружить под ними женщину...

Он хотел обладать ею. Доминик мечтал, что в один прекрасный день она будет принадлежать ему, принадлежать всецело, как никогда еще не принадлежала ни одному мужчине.

Но не только ее тело сводило Доминика с ума. Оливия была идеальной женщиной, и он ловил себя на том, что любуется ею. Ее искренность и наивность, ее спокойное упорство и мягкая грация движений сводили его с ума.

И в то же время он догадывался, что она, вольно или невольно, старается избежать его прикосновений. В тот вечер, впервые взяв ее за руки, он ощутил легкое сопротивление и, разумеется, понял, что за ним стоит. Еще бы! Ведь она леди, а он наполовину цыган, полукровка. Несомненно, она не хочет запачкаться, мрачно подумал он. Ее чопорные приличные манеры одновременно и злили его, и вызывали уважение. При нем она всегда держалась так холодно, так сдержанно... Но он не мог забыть, как Оливия смеялась и шутила, окруженная деревенской ребятней. Да, над этим стоило поломать голову. Доминик был заинтригован. Может быть, год, проведенный в Лондоне, добавил ему надменности, но сейчас... сейчас он хотел эту девушку. Что ж, когда-нибудь наступит день, и он получит ее.

В тот вечер Оливия проверяла счета за прошлую неделю. По распоряжению графа миссис Темплтон и дворецкий Франклин закупали все необходимое, а потом приносили счета в кабинет и складывали их на столе.

Сгущались сумерки. В комнате постепенно стало темно, так что Оливии пришлось зажечь лампу, иначе она с трудом разбирала цифры. В углу кабинета стоял небольшой рабочий столик. Именно за ним она и решила устроиться. Шло время. Оторвавшись от счетов, Оливия глянула в окно и заметила, что все небо затянуто низкими, грозовыми облаками. Она вздохнула, и в то же мгновение первая тяжелая капля дождя со звоном ударилась о подоконник.

Услышав приближающиеся шаги, Оливия едва успела снова уткнуться в бухгалтерскую книгу, когда на пороге выросла высокая фигура Доминика. Сердце ее оборвалось. Скорее всего он только что вернулся с верховой прогулки. Желтовато-коричневые бриджи туго облегали сильные ноги, подчеркивая мощные мускулы икр. Украдкой покосившись в его сторону, Оливия заметила, что он сбросил сюртук и швырнул его на спинку обитого бархатом кресла, стоявшего возле камина.

– Добрый вечер, мисс Шервуд.

Подняв голову от книги, Оливия с неудовольствием заметила, как задрожала ее рука, когда она переворачивала страницу. Сейчас он выглядел совсем молодым – особенно с этими взлохмаченными ветром волосами, спутанными прядями падавшими на высокий лоб. И в то же время она чувствовала, что перед ней настоящий мужчина. Неуловимая аура мужественности исходила от него – та аура, которая делает женщину беззащитной в присутствии мужчины.

– Добрый вечер, – пробормотала она.

Скрестив руки на груди, Доминик повернулся к ней. Как обычно, он первым делом закатал до локтей рукава рубашки. Руки его были покрыты темными шелковистыми волосками. И как всегда, стоило ей увидеть его таким, внутри у нее все сжалось.

– Можно попросить вас об услуге, Оливия?

Сердце девушки екнуло. Оливия! Он назвал ее по имени, и то, как он произнес его, пронзило ее душу. До сих пор он неизменно обращался к ней официально: «мисс Шервуд», – а теперь назвал по имени, будто они были... Нет! – одернула она себя. Что она вообразила, в самом деле! В конце концов, это ничего не значит.

– Конечно. – Отложив счета в сторону, Оливия приготовилась слушать.

– Мне не раз приходило в голову, что вы слишком молоды, чтобы взвалить на свои плечи заботы о слепой сестре. Неужели у вас нет никаких родственников?

– Мне уже двадцать два, сэр, так что, сами видите, я не так молода, как вам кажется. – На губах Оливии мелькнула слабая улыбка. – И боюсь, родственников у нас действительно нет. Разве что тетя... вдова моего дяди, но она живет в Корнуэлле. Однако у нее своих забот хватает.

– А ваши родители... они умерли?

– Мама умерла, когда мне было всего двенадцать, – кивнула Оливия. – А папа... – Она едва не проговорилась, что отец был убит. – ... Папа – чуть больше года назад. – Оливия сморгнула набежавшую на глаза слезу и попыталась перевести разговор на другое: – А ваша матушка, милорд? Она до сих пор с цыганами?

– Моя мать умерла, – резко бросил он, и лицо его окаменело.

Смущенно облизнув пересохшие губы, Оливия наконец решилась задать ему вопрос, который уже давно мучил ее – с того самого дня, когда она узнала о его возвращении:

– Именно поэтому ваш отец и забрал вас?..

– Нет, – оборвал он, не дослушав. – Скажите, неужели вы не знаете, что у цыган считается дурной приметой говорить о тех, кого уже нет в живых?.. Примерно такой же, как увидеть лису или волка... Это значит накликать на себя беду.

– А я только утром видела лису... – Дрожь страха пробежала у нее по спине.

– Тогда ждите беды. – Он улыбнулся, но глаза его по-прежнему оставались холодными. – А о проклятии вы тоже слышали? И что из-за него у Джеймса Сент-Брайда больше никогда не было детей?

Оливия догадалась, что Доминик говорит о проклятии, которое его мать когда-то наложила на его отца.

– Да-а, – смущенно пробормотала девушка.

– И что вы об этом думаете?

– Я не верю в это.

– Пусть так. Но как вы тогда это назовете? Судьба? Рука провидения?

– Ну... хотя бы.

– Значит, вы не верите, что существуют некие силы, которые нам не подвластны? А в Бога вы верите?

– Конечно!

– В таком случае не кажется ли вам, что именно судьба свела нас с вами в тот день, когда вы чуть было не попали под колеса моей кареты? – С этими словами Доминик присел на краешек стола, вытянув перед собой длинную, обутую в сапог для верховой езды ногу. В руках он небрежно вертел нож с рукояткой слоновой кости для разрезания писем. Оливия нахмурилась, не в силах отвести взгляд от его руки, до самых пальцев поросшей короткими черными волосками. Тонкие, сильные пальцы Доминика были такими же смуглыми, как и лицо.

Его близость лишала ее разума. Она подозревала, что он нарочно уселся так близко от нее, прекрасно понимая, как это на нее действует.

Оливия и сама не сознавала, что с ней происходит, чувствовала только, что в его присутствии сердце ее начинало трепетать.

– Наверное... Не знаю... – Слова застревали у нее в горле.

– А я знаю. Я верю, что это судьба. Или перст провидения, если вам угодно.

Прежде чем Оливия решилась ответить, в дверь постучали, и на пороге появилась внушительная фигура Франклина.

– Прошу прощения, милорд, но приехал мистер Гилмор. Он спрашивает, не согласитесь ли вы принять его.

Мистер Гилмор – адвокат из Стоунбриджа.

Одним пружинистым движением вскочив на ноги, Доминик повернулся к дворецкому.

– Конечно, Франклин. Проводите его наверх.

Он еще не успел договорить, как чья-то нетерпеливая рука распахнула дверь.