Что толку было снова спорить?

– Хорошо, – медленно кивнула Оливия. – Но вначале я хотела бы узнать... Это ведь вы послали за мной Люцифера вчера вечером, не правда ли?

– Люцифер – просто собака, мисс Шервуд. Он бежит, куда ему хочется.

– И куда вы ему прикажете, не так ли?

Его нарочито мягкий голос нисколько ее не обманул. Но блеснувший в глазах насмешливый огонек заставил Оливию насторожиться.

Доминик промолчал, не признавшись, но и не отрицая ничего. Казалось, он вообще об этом не думал. Оливия вдруг почувствовала, как он мягко сжал ее пальцы. Перевернув ее руку ладонью кверху, он внимательно вглядывался в тонкие линии, бороздившие кожу. Оливия вспыхнула и попыталась высвободиться, но Доминик только сильнее сжал ей руку. От его прикосновения с ней творилось что-то странное. Она едва сознавала, что с ней происходит. Оливия твердила себе, что он ей неприятен, что она невзлюбила его с первого взгляда... и понимала, что обманывает сама себя. Все было совсем не так. Подняв на него затуманенные глаза, она только молча смотрела, как он поднес кончики ее пальцев к губам.

– Так, значит, до завтра, мисс Шервуд.

Язык будто присох к гортани, и Оливия лишь молча кивнула. Доминик выпустил ее руку. Торопливо присев, она выскользнула из кабинета и скатилась по лестнице, будто сам дьявол хватал ее за пятки.

А Доминик после ее ухода еще долго сидел в кабинете. Взгляд его был прикован к двери, которая только что захлопнулась за Оливией. Какая же она красавица, вздохнул он. Однако Доминдк готов был поклясться, что сама девушка об этом и не подозревает. Уходя, она выглядела испуганной и немного растерянной, хотя обычно, как ему казалось, редко теряла присутствие духа. Но ему нравилось дразнить ее. Доминик искренне наслаждался, когда видел ее такой смущенной, немного растерянной. Разумеется, он догадывался, что она думает о нем: вне всякого сомнения, Оливия по-прежнему считает его негодяем. Бесчестным соблазнителем. Воспоминания о том, что случилось накануне вечером, были почти болезненно четкими. Интересно, что бы она подумала, пришло в голову Доминику, если бы узнала, что все то время, пока она стояла перед ним, он молча любовался тем, как последние солнечные лучи играют в ее волосах, заставляя их переливаться огненными бликами. Он сгорал от желания коснуться их хотя бы кончиками пальцев, проверить, действительно ли они такие мягкие, какими кажутся па первый взгляд. А стоило Оливии заговорить, как взгляд его упал на ее губы. И он уже не мог думать ни о чем другом. Все его тело мучительно ныло от желания. Он отдал бы все, что имел, лишь бы сжать ее в объятиях, а потом найти ее губы и изведать их душистую сладость.

Доминик нахмурился. Он вел себя глупо и по-мальчишески. Дурак, вот он кто, с горечью подумал Доминик. Проклятый осел! Он приехал в Рэвенвуд по многим причинам, но прежде всего для того, чтобы найти мир в своей душе.

Но все обернулось по-другому. Признаться откровенно, он не знал ни минуты покоя с того дня, как впервые увидел Оливию.

Губы его искривились в горькой усмешке. Она никогда не сможет полюбить его, жди он хоть тысячу лет. И пусть он богат... пусть теперь у него есть титул... пусть сама она всего лишь служанка в его собственном доме – все это ничего не значит. В глазах Оливии он навсегда останется невежественным цыганом.

Он это понимал... Ведь он не раз и не два ловил в ее глазах это выражение... О, конечно, Оливия пыталась и виду не подавать, но он-то знал...

О да, Доминик знал... Недаром он столько раз видел такое выражение и прежде, чтобы безошибочно понимать: Оливия никогда не сможет этого забыть...

И он не сможет.

– О, ты только посмотри, мы как раз рядом с пивной! – воскликнула Эстер. Подхватив Эмили под локоть, она подпела ее к скамейке и усадила. – Посиди-ка здесь, милочка. Я мигом. Заскочу на минутку в пивную да пропущу глоточек горького с моим муженьком. Ты и глазом моргнуть не успеешь, как я вернусь.

– Но, Эстер... – Эмили беспомощно вытянула руку.

Ответа не последовало. Рука Эмили бессильно опустилась на колени. Что ей было делать? Оставалось только набраться терпения и ждать.

Время, казалось, текло бесконечно. То и дело неподалеку слышались шаги, но никто не пытался заговорить с ней. Солнце припекало довольно сильно, и вскоре у Эмили разболелась голова, а шляпка, которую она обычно надевала, на этот раз, как на грех, осталась дома. Эстер заявила, что не собирается за ней возвращаться.

Теперь, когда Оливия почти все дни пропадала в Рэвенвуде, Эмили порой чувствовала себя очень одинокой. Но ей и в голову не приходило жаловаться. Ведь сестра так радовалась тому, что у них наконец появятся лишние деньги, строила планы о том, как они съездят в Лондон, как покажут Эмили хорошему врачу – и все благодаря тем деньгам, которые она заработает, проверяя счета этого «цыгана». И Эмили не хватало духу сказать ей, что все это ни к чему.

Зрение никогда не вернется к ней. Никогда. Вот уже несколько месяцев, как она сама поняла это и смирилась.

Больше всего она мучилась потому, что сестре приходилось работать за двоих. Ломая голову, как ей помочь, Эмили весь день плела кружева, старательно пряча их всякий раз перед возвращением Оливии. Бедняжка мечтала, что в один прекрасный день продаст их, а потом вручит Оливии заработанные ею деньги. Однако пока что она так и не смогла придумать, кому их предложить. Но работу не бросала. По крайней мере теперь дни не казались ей такими длинными.

Эстер все не возвращалась. Эмили смущенно ерзала на скамейке. Ей чудилось, что каждый из проходящих мимо исподтишка разглядывает ее, гадая про себя, что она делает одна посреди рыночной площади, да еще так долго. Мало-помалу стало холодать. Солнце, должно быть, клонилось к закату. Близился вечер, и Эмили вдруг охватил страх. К глазам подступили слезы. Она сердито смахнула их рукой и, выпрямившись, снова принялась ждать. Вдруг кто-то осторожно тронул ее за плечо.

– Мисс, – произнес над ухом у Эмили звучный мужской голос.

– Да? Кто здесь? – резко обернулась она.

Андре давно украдкой наблюдал за очаровательной блондинкой, вот уже несколько часов сидевшей в одиночестве на каменной скамье на углу рыночной площади. За это время он сходил в табор и вернулся, а она все еще сидела на прежнем месте. Но теперь, стоя прямо перед ней, он заметил и другое: взгляд девушки, устремленный вдаль, все объяснил ему. Она была слепа!

Что ж, пришло ему в голову, может, оно и к лучшему!

– Прошу прощения за беспокойство, мисс, но только я обратил внимание, что вы сидите здесь уже очень давно. Вы одна?

– Да... то есть нет. – Бедняжка чуть не плакала. – О сэр, не могли бы вы помочь мне? Пожалуйста! – Протянув к нему руки, она подняла испуганное, осунувшееся лицо, и сердце Андре преисполнилось жалостью.

Он и сам не заметил, как схватил ее руки и крепко сжал. Как зачарованный, Андре смотрел в ее глаза, голубые, как утреннее небо. Кожа ее была цвета свежих сливок. Пышные волосы, золотые, словно спелая пшеница, перехваченные на затылке лентой, спускались до самых бедер. За всю свою жизнь он не видел девушки красивее.

– Что случилось?

– Я пришла сюда вместе с Эстер. Она сказала, что хочет заглянуть в пивную, пропустить стаканчик-другой вместе с мужем. Я... я никогда не говорила Оливии, но Эстер в последнее время просто жить не может без эля. А теперь вот она не вернулась вообще, и я не знаю, что делать. Не могу же я пойти туда за ней...

Эмили чувствовала, что слова ее бессвязны, но не могла остановиться. Господи, как она ненавидела себя за это! Всю жизнь она была такой беспомощной, вечно всех боялась. Едва ли отдавая себе отчет в том, что делает, Эмили сильнее стиснула его руку.

– Умоляю вас, сэр! Я... я так долго жду ее... а мне хочется поскорее домой. Не могли бы вы отыскать Эстер?

Ее дрожащий от волнения и страха голос заставил сердце Андре дрогнуть.

– Мисс, я бы с радостью вам услужил, но... боюсь, я не знаю Эстер в лицо. Я... – Андре заколебался. – Видите ли, я не здешний, не из Стоунбриджа. Мой... моя семья только что переехала сюда. – Он снова замялся. – Может, вы скажете, как она выглядит?