Комментарий к Глава 8.

А эту часть просвещаем прекраснейшей Toiukotodes . За выдвижение идеи, что любимое литературное произведение Аулэ «Домострой». Хотя, вряд ли имелся ввиду такой контекст😆

========== Глава 9. ==========

Комментарий к Глава 9.

Аулэ и Мелькор красавчики и бдсмщики. Я не хотел, честно. Они сами.

Про милых котяток в этот раз доверил Zlatookaya, она отнеслась к заданию серьезно. И пока я клепал аццкий рейт, она ответственно слушала два дня грустные песенки😆

Последние ноты страшного заклятия ещё витали в воздухе, перемешавшись с мелодией новой целительной песни. Но все эти напевы были уже слабы, и вскоре истончились вовсе, растворились в эфире сумрака неверного утра.

Покои Аулэ заполнились потерянным теплом. Сами собой занялись весёлым треском дрова в камине, освещая пространство янтарными отсветами. Узоры мороза отступили с витражей и звонкой капелью истекли с подоконника.

Вале вдруг показалось, что пришла весна. Но не та вечная валинорская весна, что неизменно и прекрасно царствует уже тысячи лет в златозвонном Валиноре. А настоящая, неверно-тёплая с прозрачной негой дней и под ночным пологом тайны, что открыть и страшно, и тянуще-желанно.

Аулэ, прикрыв глаза, держал в руках припавшего к его груди майа, вслушиваясь в удары его сердца, предчувствующие счастье. Вала явственно знал, что все сработало как было должно. Майрон теперь снова прежний, горячий и золотой.

Долго ли коротко они сидели так, заворожённые этим пламенеющим восторгом, может вечность, может минуту. Наконец, майа встал и прижал руки к груди, в которой снова раскаленно билось объятое любовью сердце. Он взглядом, полным света и огня, что был красноречивее сотен слов, поблагодарил мастера. Затем тихо вышел в двери, унося за собой и всю весну, все пламя да тепло.

А великой мастер, оставшись в одиночестве, замёрз до самого края души. Он внутренним взором посмотрел на зеркало своей огненной феа. И ужаснулся. Новые трещины все появлялись, с каждой секундой больше и больше, расползались неровной паучьей сетью. То, на чем ещё едва держались эти куски, с отвратительным перезвоном лопнуло и рухнуло в ледяную бездну.

Varta. Предательство.

Он неимоверными усилиями уберёг майа от падения и гибели. Теперь у Майрона есть шанс все исправить. А у Аулэ такой попытки уже нет. Измена Йаванны и ее чудовищное наказание — проклятие, не подлежащее прощению и исцелению. Несмываемое, как смрадная смола, горькое, как запоздалое раскаяние, холодное и острое, словно чёрный лёд.

Предательство, что змеей обвилось вокруг сердца жаля и жаля, не насытилось страданиями и болью виновницы. Оно требует, неутолимо жаждет, полного отмщения.

«Чёрный лёд».

За окном, в которое с разбега бросился Аулэ, начался ливень. Огненный понёсся среди туч и струй к чертогам Мелькора.

***Оставив покои мастера, Майрон почувствовал себя возрождённый из пепла и праха. Снова полным сил и огня. Хоть Аулэ и настоятельно советовал не возобновлять работу в мастерских до полного восстановления, майа всё-таки сразу же пошёл в цех, надеясь, что труд поможет быстрее вернуться к нормальной жизни.

Враньё! Какая может быть нормальная, да и вообще жизнь, если в ней не будет Тьелпэ?! И шёл он кузню только, чтобы увидеть его.

Достигнув цели, майа огляделся, но за рабочим местом возлюбленного, самом дальнем от входа, расположился по-хозяйски какой-то незнакомый эльда.

— Где Келебримбор? — остановил Майрон проходившего мимо майа из своей бригады.

— Ты не знал? Он же ушёл к Курумо. Я думал, что он сообщил тебе.

Коллега, наблюдая за смятением Майрона, тут же придумал, как облегчить себе работу:

— Ты к ним в цех? Возьми планы.

По дороге в соседний цех вся душа майа сжалась в игольчатый комок. Он боялся непонимания, боялся неузнавания. Но, зайдя к соседям, среди всех многочисленных работников тут же увидел стройную легкую фигурку и родные ласковые очи, полные печали.

«Он красивый, даже когда грустит».

Тут только Майрон и понял. Вот она, любовь! Никуда не исчезла. Майа обрадовался, не глядя отдал кому-то чертежи, ускорил шаг, почти побежал.

«Никто в целом Эа не заменит мне свет этих глаз. Наше пламя сильнее всех заклятий!»

Шёпотом коснулся разума обрывок фразы голосом мастера Аулэ «да, родной, думай, прошу, именно так».

— Здравствуй, Тьелпэ. — задыхаясь и счастливо улыбаясь собственным умозаключениям, сказал майа. Но в ответ услышал слова резкие и отчуждённые.

— Тебе что-то нужно?

— Конечно! Твоё прощение. И ты.

— Будем считать, что я тебя простил. Забудем.

Золотые очи вспыхнули надеждой. Но она тут же угасла в холоде следующей фразы.

— И попрощаемся на этой ровной ноте.

Пламенный майа будто с разбега влетел в стекло из снега.

«Я не смогу без него!»

Сдаваться и покоряться судьбе никогда не было в привычках огненных айнур. И Майрон решительно возразил:

— Я пришел за твоим прощением и без него не уйду. Мастер Аулэ сумел погасить дурман противоречащую здравому рассудку страсти. Он разорвал колдовскую цепь. Но я должен был потерять абсолютно все чувства! А теперь я точно знаю, что люблю тебя, как и всегда любил. Прости меня, Тьелпэ!

— Но темный вала все равно своего добьётся. Даже если придётся ждать вечность. Он всегда добивается своих целей. Однажды и Владыка Аулэ не успеет вытащить тебя из его постели, чего уж про меня говорить, — с тем же отчуждением проговорил нолдо.

Майрон пропустил это восклицание в молчании, как пропустил и несколько ударов сердца, ранение на котором закровоточило.

— Этого не будет. Я не нужен ему. Точнее ему нужен не я.

— Почему тогда все это случилось?

— Я получил эту страсть через одно его прикосновение… может для забавы ради, а может он и правда вначале хотел, чтобы я принадлежал ему… Но его планы, видно, изменились. — Майрон добавил ещё тише. — Ему нужен сам Аулэ.

Келебримбора эта тайна, неслыханно поразила, но и чуть успокоила. Огненный вала, и говорить нечего, сможет легко разрушить все тёмные соблазны. И снова волна острой боли: «А мой любимый не смог».

Эльф надеялся, что это разочарование погасит в нем все чувства, что он забудет их первый поцелуй, забудет и последний. А со временем Майрон покинет и его незабвенные светлые сны, где они все ещё рядом.

Но вместе с тем нолдо снова, как и всегда, не может отвести взгляда от этого айну. Что за сила держит его на месте? Почему его душа до сих пор всецело принадлежит предателю, который и сам не знает, верно, чего хочет. Он уходил во тьму и пустоту, где оказалось, что его никто и не ждёт. Он уже получил наказание. Простить? Нет! Он его все же предал, его и даже Аулэ. Кто вообще придумал эту любовь?

Мгновения между ними превращались в слёзы раскаяния, упавшие из глаз майа, в прозрачный лёд на сердце эльфа. Разве можно вернуть время обратно? Да и нужно ли? Ведь все будет уже не так. С привкусом горечи и страхом столкнуться с предательством снова. Нужно пересилить себя, отвернуться. Ещё лучше — вообще гордо уйти, срочно, пока ещё он может, прекратить разговор.

Но сердце отбивает неровный быстрый ритм, а глаза щиплет тёплой влагой, что вдруг растапливает кромку льда: «Уходил. Но вернулся!» И все остальное кажется уже неважным пережитком.

Келебримбор вдруг ощутил, что готов снова его коснуться. Он убрал золотистую, всегда выбивающуюся прядку, таким привычно-добрым жестом и незаметно сам для себя стал поглаживать пальцами щеку майа. Они все смотрели друг на друга, словно пытаясь по глазам прочитать мысли, ловили в обоюдном дыхании ответ на единственный вопрос:

«Ты все еще любишь меня?»

Ещё полшага друг к другу, и их губы встретились внезапно мягко и плавно. Майрон провёл ласковой рукой по груди эльфа, осторожно обнял его за шею, а ладони Тьелпэ заскользили по спине, бокам и ниже. Майрон распознал эти прикосновениями: «Доверчиво и тепло… как раньше».

Они долго стояли в этом единении. Старший мастер этого цеха Курумо ошарашено распахнул золотые глаза, и остальные мастера удивленно на них смотрели. Но, не найдя ответа, как лучше поступить и что сказать этим сумасшедшим, решившим внезапно целоваться прямо посреди рабочего дня у всех на глазах, вернулись к своим делам.