Да, Йаванна увеличила свою силу, но Аулэ был в сотни раз сильнее ее, а в гневе — в тысячи. И владычица природы поняла: «Меня спасёт только позорное бегство!»
Она кинулась к двери, бросив свои ценности на пол. У самого порога что-то резко потянуло ее назад, ногу прорезала обжигающая боль.
— Я не удержу. А кандалы и цепи удержат.
— Аулэ! Прошу не надо! Мне больно! — цепь резко натянулась, и Йаванна упала, ударившись скулой об пол. Болезненно застонала.
— Тебе больно, любовь моя? Подожди… сейчас ещё больнее будет!
Он схватил ее за волосы и приложил лицом о каменные плиты ещё раз. А затем развернул к себе и оседлал ее бедра, натянув цепь, по которой побежал огонь. Йаванна в ужасе отчаянно пыталась освободиться. Железный обруч на огненной цепи раскалялся, кожа на щиколотке покраснела, на ней появились волдыри.
Пламенный в гневе стремительно скинул свою мантию и разодрал плотный шёлк ее платья. Ярые очи вспыхнули страшным азартом.
— Остановись! Давай решим все мирно! Ты светлый вала!
В глазах светлого валы плескались струи темного пламени мести, жажды наказания, на губах застыла улыбка, жаждущая ее крови. Его руки сильно сжимали тонкое прекрасное тело, оставляя за собой кровоподтеки. Дух огня впился поцелуем без единого намёка на нежность в ее губы, и поцелуй тот оставил ожоги. Руки, такие прежде искусные в мастерстве, когда-то знакомые в ласках, зло сжали ее грудь. Аулэ отстранился от лица и стал целовать соски, но вскоре эти поцелуи превратились в покусывания, а затем и настоящие укусы. Пленница вскрикивала от боли, пыталась отстраниться, дернулась и он прокусил ей сосок, грудь ее залила кровь, а слух мучителя ласкал ее вопль. Прекрасный лик Кементари залило потоками слез боли и страха.
— Помогите! Кто-нибудь! Я здесь! Помогите! — орала мученница.
Аулэ злобно рассмеялся. Он перевернул ее, неудобно и больно заломил руки, схватив обе за запястья одной своей ладонью, второй крепко вцепился в сбившиеся в растрепанное гнездо волосы, резко рванул на себя без подготовки сразу мощно и полно входя в ее зад. Йаванна громко закричала и дернулась, но огненный снова остро натянул ее на себя.
— С рыбкой было по-другому… нежненько и сладенько… нет, милая, шлюх дерут именно так! — говорил ей Аулэ на ухо, опьяненный ее страданием.
Он брал ее мощными тяжёлыми толчками, вбивая член в ее нежное тело, словно раскалённое копье. Вырвал случайно клок волос. Йаванна завыла от боли. Аулэ посмотрел на коричневую прядку в своих руках и с омерзением откинул в сторону. Он все увеличивал темп, по бёдрам валие потекли кровавые струи.
Йаванна сколько могла вопила, и кричала, и умоляла. Потом просто плакала. А огненный дух грубо и жестко овладевал ей снова и снова, растрахивая нежную дырочку в кровавые трещины, упиваясь своей властью и местью.
Йаванна уже не сопротивлялась. Наступило утро, за дверью послышались весёлые голоса ее служителей. Они проходили мимо и даже не подозревали, что сейчас происходит за изящными резными дверьми покоев Кементари.
Но звать на помощь было бессмысленно. Йаванна давно сорвала голос. А ещё раньше она поняла, что Аулэ поставил заклятие на дверь, которое пропускает такие недосягаемо счастливые звуки жизни извне, но не выпускает ни одного ее крика о помощи изнутри. Железное кольцо кандалов прожгло нежную кожу до сочащийся кровью раны. Она медленно расползалась во все стороны от горячего металла, источая боль и муки.
— Сними оковы, умоляю, разве ты не достаточно меня наказал? — осипшим голосом шептала в полубреду Йаванна.
— Нееет! — пропел мучитель, — это колечко — мой последний тебе дар, дорогая. Твоё шлюшачье клеймо, которое всегда будет с тобой и вечно будет жалить тебя, напоминая о твоей похоти и предательстве.
Он последний раз излился в истерзанное тело и, наконец-то, отпустил ее, не удержавшись, ещё раз приложив лицом о каменный пол. Затем одел мантию, наглухо застегнув на все застежки до самого воротника, снова приблизился к распластанной на полу бывшей супруге, нежно приподнял ее лицо за подбородок:
— А теперь я пойду и отжарю твою драгоценную рыбоньку. — Аулэ весело и безумно подмигнул горящим глазом, пристёгивая конец цепи вокруг мраморной колонны.
***Вернувшись в свои покои Аулэ неожиданно застал там Майрона, который спал, свернувшись на все том же диване, на котором Пламенный его оставил, улетев с Мелькором. Вала ощутил укол совести — пока он занимался какой-то чушью, любимый майа прождал его полдня и всю ночь в ожидании помощи. Он, стараясь не шуршать по полу длинными подолами, подошёл, присел рядом и очень осторожно провёл по светлым волосам. Майа приоткрыл печальные щелки золотых глаз.
— Как ты, золотой? — ласково спросил вала.
— Я думал на твоим заклятием. Я готов, мастер! — выпалил майа, совсем проснувшись.
— Майрон, точно уверен? Может не будем спешить? — сомневался дух огня.
— Он отверг меня! Как болит душа, сердце рвётся на части. Молю, в твоей воле избавить меня от этого страдания! Разорви эту нить! — в горячей мольбе Майрон подался вперёд и кинулся на шею вале, прижавшись лицом к его щеке.
— А как же твой нолдо? Как же Келебримбор?
— Служение тебе вот страсть и призвание, что превыше всего в мире!
Аулэ, держа в своих объятиях Майрона, ещё раз перебрал все аргументы. Горячая страсть к Мелькору может погубить его, может помешать планам, на главную роль в которых Аулэ давно уже пророчит своего верного майа. Любовь к нолдо и вовсе может обратить эти планы в прах. Но если он применит обещанное заклинание, то даже если они с эльфом встретятся в Средиземье, — пройдут мимо друг друга. Нолдо, излеченный от потери в садах Ирмо, и вовсе не вспомнит майа. Майрон вспомнит, но ни одной струны в холодном сердце не заденет это воспоминание.
Огненный вала положил ладони на лицо Майрона, заглянул в очи, наполненные страданием, и сердце его сжалось. Он запел красивым бархатным голосом остужающее заклятие. В покоях стало очень холодно, погас камин и свечи, заиндевели окна. Весь огонь, свет и тепло, Аулэ собрал вокруг них, чтобы вскоре развеять без следа.
Он прикрыл глаза, перевёл руки с лица Майрона на его голову. Пламенный вала проник в сознание ученика и воочию увидел все нити любви, словно цепочки: самая блистающая, золотая и длинная в тонком плетении с серебряной, но овитая черненой железной лентой, которая своими прикосновениями разъедала красивую цепь, словно ржавчина. Но пока ещё она была целая!
«Я не могу с ним так поступить!»
Огненный дух снова вернулся назад и представил, что будет, если оставить все как есть.
Не нужно быть предсказателем, как Намо. Итак видно к какому итогу все идёт. Перегорит эта влюблённость, порождённая только лишь восхищением власти и дерзости. Истлеет в сырых темницах, промозглых крепостях, изойдёт на лохмотья и лоскуты под лезвиями ледяных ветров. Но все это будет под удушливым и тяжёлым покрывалом боли и отчаяния. Он не сумеет совладать со своей страстью. А огненный Аулэ выдержит. Выдержит и страсть, и боль и потерю.
И Аулэ остановился. А затем принялся петь другое заклинание. Своим волшебным огненным словом он как истинный самый искусный мастер с ювелирной точностью освобождал цепь истинной любви, расплетал нить болезненной страсти, восстанавливал утерянные звенья, полировал царапины, начищал до ослепительного блеска.
Когда последняя целительная нота растворилась в тишине, вала сказал Майрону:
— Милый мой, все закончилось. Теперь ненужные узы разорваны. Оковы пали, боль уйдёт.
Если первое заклинание забирало все чувства и развеивало их по всему пространству, то новая песнь была к тому не приспособлена. Но все должно куда-то деваться.{?}[Закон сохранения энергии🧐😆] Аулэ умолчал, что это было уже другое заклинание, размыкавшее темный круг страстей. Умолчал, что он освободил сердце своего дорогого майа от губительной привязанности, забрав страсть себе, оставив ему лишь любовь.
А ему самому что теперь делать?
