— Отличный был концерт, — произнес он, когда все инструменты были попрятаны по своим чехлами и сумкам, — у меня в воскресенье дипломный спектакль, всем добро пожаловать, — сказал он на прощание.

— Быть или не быть, вот в чем вопрос, — усмехнулся я.

— Гамлета мне пока играть не доверяют, — печально улыбнулся он, — картузник Бубнов, пьеса Горького «На дне», все люди на земле — лишние.

— Если на озеленении газонов в ДК работать не заставят, то мы обязательно придем, — под смех моей малообразованной группы заявил Санька.

— Володь не обижайся, — сказал я, — люди с неполным средним образованием очень далеки от серьезного искусства. Темнота, одним словом.

— А я пойду, — заявила Наташка.

— И я, — сказала Иринка.

— Тогда и я, — согласился Толик.

— В воскресенье в шесть, — попрощался с нами бард.

Тут же в нашу комнату влетел в гимнастерке увешанной медалями и значками, раскрасневшийся директор школы, с которой мы навсегда попрощались несколько недель назад.

— Отличный концерт! — взревел Владимир Семенович Мамонтов.

Вместо одного Владимира Семеновича появился другой, — прокомментировал я мысленно появления директора школы.

— Значит так, — Мамонтов плюхнулся на стул, — ты, Крутов, ты, Маркова Наталья и ты, Марков Анатолий, завтра пишете заявление и мы принимаем вас в девятый класс моей школы. Создадим музыкальный ансамбль и будем петь про журавлей. Мне кажется порою, что солдаты, — запел печальным голосом директор, — с кровавых не пришедшие полей.

Он посмотрел на меня осоловелыми пьяненькими глазами.

— А я? — вдруг обиделся Санька.

— А вы юноша, из какой школы? — удивился Мамонтов.

— Я, из ПТУ, — соврал раздосадованный Земакович.

— В вашем случае, ничего не могу поделать, — директор закачал головой, и, ожидая положительного ответа, уставился на меня.

— Угол падения, равен углу отражения, правильно? — спросил я Мамонтова, — жи, ши пиши с буквой и. И восстание Спартака было в 73 году до нашей эры. Правильно?

Директор задумчиво еще раз утвердительно кивнул.

— А остальному, Владимир Семенович, жизнь научит, давайте будем прощаться, — я пожал руку пьяненькому директору своей бывшей школы.

В воскресенье, до посещения спектакля с Высоцким, состоялось еще одно знаменательное событие. На автобазе Измайловского района, прошли первые испытания автобуса темно-серого цвета марки Opel Blitz первого поколения. Как сказал директор автобазы, мотор сорок лошадиных сил, грузоподъемность полторы тонны, сносу такой машине нет. В несносную машину могло набиться максимум девять человек с водителем. Радовала лишь высокая посадка автомобиля, актуальная для наших дорог. В остальном железный конь был всего на всего антикварной рухлядью. Тестировать машину мы пришли втроем, я, Вадька и Санька. Толик же решил в выходной, как следует отоспаться и сходить в парикмахерскую перед походом в театр.

— Двигатель я перебрал, — отчитался мастер на все руки Прохор, — тормозные колодки поменял, радиатор и аккумулятор тоже.

— Машина то ездить будет? — просто спросил я нашего умельца.

— С утра заводилась, — пожал плечами одноногий фронтовик.

— Казырная тачка! — Санька нежно погладил стальной бок Опеля.

Я влез на водительское кресло и тихо помолясь завел машину, затем снял ее с ручного тормоза, поставил скорость на первую передачу, отжал педаль сцепления и нажал на газ. Машина загудела, затряслась, дернулась и заглохла.

— Что не выходит каменный цветок? — спросил с заднего сидения Санька.

— Давно на механике не ездил, — оправдался я.

— На какой механике? — удивился Вадька.

— Ну, на механической коробке скоростей, — ляпнул я, и вспомнил, что с автоматической коробкой машин еще не выпускают, — короче, не говорите под руку, а то высажу, — шикнул на друга я.

Со второго раза трофейный Opel Blitz, жалобно покрякав, сдвинулся с места впервые за этот год. Я на первой скорости сделал небольшой круг по площадке автобазы и остановился.

— Ради эксперимента нужно проехать на нем хотя бы до Твери и обратно, — сделал я первые выводы, — если не развалится по дороге, то можно подписываться на гастроли. Иначе, сядем где-нибудь и будем куковать до второго пришествия.

— Права же еще нужно получить, — поправил меня законопослушный Вадька.

— Бог не выдаст, свинья не съест, — махнул рукой Санька.

— Это определенно не наш случай, — подмигнул я друзьям, — схожу, завтра к гибэдэдэшникам, то есть к сотрудникам Госавтоинспекции, — быстро поправился я.

Мы еще раз полюбовались нашей ласточкой снаружи. Я пожал Прохору руку за отлично выполненную работу, и уверил его, что наша благодарность не будет иметь границ, в пределах разумного.

— Ну что мужики, — обратился я к друзьям, — как назовем наш внедорожник?

По сути, автобус и был чуть больше какого-нибудь Джипа.

— Антилопа Гну, — предложил тут же я.

— Фердинанд, — сказал Прохор, на войне у фрицев похожий бронетранспортер был.

В фильме «Место встречи изменить нельзя», у сыщиков тоже был «Фердинанд», но это был средних размеров автобус, — задумался я, — а тут скромная по размерам машинка.

— Фердинанд, это звучит лучше, — согласился с фронтовиком Санька.

— А мне все равно, — признался Вадька.

— Значит с перевесом в один голос, наш Икарус получает звучное имя «Фердинанд», — подвел итог я.

— А что такое Икарус? — посмотрел на меня Прохор.

— Я хотел сказать Икар, — обругал я вновь себя, — бог такой, древнегреческий, летающий.

— Так давайте так и назовем машину, Икар! — обрадовался Санька, — зачем нам фрицовское название.

— И мне Икар больше нравится, — поддакнул Вадька.

— Пусть будет Икар, — махнул я рукой.

Дипломный спектакль группы, в которой учился Высоцкий, игрался в небольшом учебном помещении. Сцена высотой сантиметров пятьдесят, четыре ряда низеньких лавочек, дальше четыре ряда обыкновенных учебных стульев. А на самом последнем ряду можно было сесть сверху на парты, что позволяло без помех видеть действие спектакля. В театр, хоть и студенческий, мы, я, Толик, Наташа и Ирина оделись не хуже, чем на свой концерт. Мы с Толиком были в джипсовых брюках клёш и в приталенных цветастых рубахах. Девчонки принарядились в черные, тоже приталенные платья длинной по колено с открытыми руками. На ноги они надели простенькие туфли лодочки, а мы как полагается нормальным парням, кеды. Неплохо было бы раздобыть кроссовки, но где и как их сделать? Промышленность даже кеды не выпускает в достаточном объеме, какие могут быть кроссовки. Но даже в таком виде мы в школе студии МХАТ разительно выделялись. Особенно студенты младших курсов пялились на наших красивых подруг.

— Парни, привет! — к нашей группе подбежал какой-то студент, — где джипсы брали? Вся Москва гудит, от этой новой моды. А очередь на «Красный текстильщик» на месяц вперед. Ну, где брали то?

— Во-первых, — важно ответил Толик, — мы эти брюки и изобрели. А, во-вторых, у нас одноклассница модельер на этой фабрике. Где брали? Сами сшили.

— Везет, — загрустил студент.

Тут появился Высоцкий в наклеенной смешной бородке, и прогнал настырного учащегося театральным премудростям подальше.

— Пошли, выбил вам шикарные места, — улыбнулся Володя, прежде всего Ирине и Наташе.

Нам, как почетным гостям, Высоцкий выхлопотал четыре места в пятом ряду, то есть на стульях сразу же после бедолаг, которые ерзали сидя на скамейках, созерцая пьесу Горького «На дне» снизу. Нашим подругам, Наташе и Ирине, спектакль по-настоящему нравился. Мы же с Толик периодически переглядывались, с немым вопросом, когда это все закончится? У Владимира Семеновича была роль второго плана, он выходил на сцену в смешной шапке ушанке и рваном в заплатах пальто, в уже виденной нами приклеенной маленькой бородке. И не смотря на трагизм действия, когда я видел Высоцкого, мне хотелось от души заржать, но я стойко держался. Из известных мне по той жизни актеров на сцене я разглядел лишь, Геннадия Яловича и Валентина Никулина. Всех остальных, лично я, не узнавал. Кстати говоря, и Яловича я помнил лишь по небольшой роли кандидата наук в фильме «Москва слезам не верит». Наконец-то все актеры вышли на поклон. Я просто отбил все ладони, от радости, что эта мука для меня закончилась. Ну, не люблю театр, что поделать.