— Владимир Высоцкий! — еще раз я обратился к публике, пока Вадька не вытащил будущую звезду, метра на два из-за бетонной белой колонны, — поддержим начинающего артиста!

Народ со смешками и похохатыванием все же выдал жидкие непродолжительные аплодисменты.

— Песня «Он не вернулся из боя», — коротко сказал Владимир Семенович в микрофон и заиграл на своей семиструнке в темпе вальса, — Почему всё не так? Вроде всё как всегда: То же небо — опять голубое, Тот же лес, тот же воздух и та же вода, Только он не вернулся из боя.

Буквально за минуту волшебный хрипловатый голос барда околдовал бывших фронтовиков, и никто уже не требовал трех танкистов. Я протиснулся между колонн и спрыгнул на землю с высокой лестницы. Потом обошел первые ряды слушателей и пристроился с краю, чтобы посмотреть на выступление Высоцкого из зрительного сектора. Да, песен пока нормальных он еще не пишет, но харизма уже чувствуется. Песню о двух бойцах фронтовики слушали очень внимательно.

— Крутов, — мне на руку легла огромная и широченная ладонь, — здаров.

— Здравствуйте, Анатолий Константинович, — поздоровался я с бывшим своим учителем физкультуры, который еще успел поиграть за сборную СССР по баскетболу.

— Хороший концерт, — кивнул он головой в сторону Высоцкого, — а меня, с твоей легкой руки, пригласили тренировать команду Московского горного института.

— Поздравляю, — я пожал руку физруку.

— Только Степан Суренович недавно предложил мне место ассистента, сборную готовить для Олимпийских игр в Риме.

Высоцкий закончил первую песню и под громкие аплодисменты объявил, что сейчас исполнит «Песню о звездах».

— Соглашайтесь, о чем речь! — я снова пожал огромную ладонь бывшего центрового сборной Советского союза.

— Уже неделю работаем, — усмехнулся Конев, — не получаются твои комбинации. Ну, Суренович и предложил тебя привлечь в сборную.

— Даже не смешно, — улыбнулся я, — с моим-то ростом метр семьдесят четыре играть за сборную, это же умора.

— Да не играть, — тренер махнул рукой, — над бросками поработать со сборниками.

— Анатолий Константинович, у меня вон своя музыкальная сборная, — я показал на Высоцкого, — мне работать надо, деньги на жизнь зарабатывать. Один микшерский пульт в шесть тысяч обошелся!

— Да ты что! — взревел Конев, так что на нас оглянулись несколько человек, — для тебя честь страны пустой звук!

— Разве честь страны измеряется количество спортивных наград? — я посмотрел Коневу в глаза, — может быть, честь страны заключается в том, чтобы народ жил по-человечески? Чтоб у каждого была своя квартира или дом, чтобы у каждой семьи был свой автомобиль и дача. Чтобы детей в каждой семье было минимум четверо, и чтобы каждый из них качественно питался. Почему мы, живя в богатейшей стране Мира, должны постоянно выживать?

— Ну ладно, — из бывшего баскетболиста, как будто выпустили пар, — если передумаешь, знаешь, где я живу, месяц мы работаем здесь, во дворце спорта «Лужники», а потом поедем в Алушту на сборы.

Наш разговор вновь прервали громкие аплодисменты, кто-то с места крикнул Высоцкому, молодец давай еще, на что Владимир Семенович, ответил, что исполнит простую дворовую песню про Большой Каретный переулок. Я, молча, попрощался с Коневым и стал пробираться к своей музыкальной банде. Второе отделение мы начали с песни «Изгиб гитары желтой», и вдруг с боку подъехала машина, которая, по всей видимости, на территорию ДК проникла с задних ворот, и тащила она за собой прицеп с военно-полевой кухней. Фронтовики враз забыли про наш концерт. Мы допели предпоследний куплет песни и сделали паузу на срочное объявление.

— Уважаемые ветераны фронта и тыла, — на сцену вышла директор ДК Галина Сергеевна, — сейчас, каждый желающий может попробовать настоящей военной каши. Большая просьба соблюдать воинскую дисциплину!

Фронтовикам два раза повторять не требовалось, и к раздаче выстроилась многометровая очередь.

— Ну, все теперь можно играть хоть чижика-пыжика, — обиженно буркнул Толик Маэстро, — каши, что ли никогда не ели.

— Об этом я не подумал, — я почесал свой затылок, — ну тогда давайте Рио-Риту сыграем. Пусть у зрителей состоится полное погружение в эпоху.

На целых полчаса концерт превратился в бесплатную столовую, поэтому мы решили песни своего обычного дискотечного репертуара не исполнять. И лишь когда народ окончательно насытился военной кашей, Наташа спела «Ищу тебя», а Толик исполнил «Журавлей». Слезы текли ручьем по мужественным суровым лицам фронтовиков от стихов Расула Гамзатова.

— На этом наш концерт для ветеранов фронта и тыла окончен! — радостно объявила директриса.

Однако фронтовики были другого мнения, они дружно стали скандировать, чтобы мы вышли на бис, и принялись отчаянно хлопать в ладоши.

— Раз пошла такая пьянка, режь последний огурец! — пошутил я в микрофон, — сейчас мы исполним для вас песню «Дым над водой», которая написана по воспоминаниям одного из участников битвы за Сталинград.

Толик тут же завел самую известную соло партию в мире из той моей жизни.

— И вот родное солнце зашло за горизонт, Живем еще братишки и сталинградский фронт Мы держим, ведь за нами простор земли родной. Лишь хочется живыми вернуться всем домой. Дым над водой, огонь в небесах, дым над водой, — пел я надрывая свои голосовые связки, что придавало тексту особую эмоциональность.

— Молодцы! — кричали из толпы, — спасибо, сынки, за концерт! Давай еще!

— На этом наш концерт для ветеранов фронта и тыла окончен! — не так радостно вновь объявила Галина Сергеевна.

Но бывшие герои войны, кроме каши, видать уже успели принять на грудь наркомовские сто грамм, и требовали продолжение банкета.

— Поем последнюю, — сказал я Ларионовой, которая в душе уже прокляла мою затею с концертом.

— У каждого на войне был свой «смертный» медальон, песня посвящается этой вещи, которая содержала в себе все данные солдата, кроме имени любимого человека, — сказал я.

И мы заиграли проигрыш одной из самых известных песен позднего СССР.

— Теплое место, но улицы ждут отпечатков наших ног, — я каждую строчку просто выкрикивал в микрофон, какой-то бунтарский дух вдруг обуял мое сознание.

Еще немного, и перемен потребуют наши сердца, — понеслась шальная мысль в голове.

— Не упасть, не пропасть на войне, Не остаться в кровавой траве, Дай удачи черный кулон, Обмани смерть мой медальон! — надрывался я.

Не знаю, насколько привычны были уху фронтовиков жесткие ритмы так называемого русского рока, но ветераны вновь прослезились. Что еще раз говорило об универсальности языка музыки. После этой вещи, мы, не дожидаясь новых криков на бис, быстро стали уносить инструменты в помещение. Буквально за две минуты сцена опустела, и фронтовики постепенно покинули площадь перед домом культуры Строителей.

— Ну, втравил ты меня в дело! — кричала на меня Галина Сергеевна, — больше я тебя никогда не послушаю!

— А что такое? — удивился я.

— Все клумбы вытоптали! Вот что такое! — взвизгнула женщина, — за чей счет будем их восстанавливать?

— Там и было то, три цветочка, — заступился за меня Санька.

— Сгинь! Шалопай! — топнула ногой директриса и ушла к себе в кабинет.

— Не отдаст она за тебя Машку, — хохотнул Вадька, складывая гитары в матерчатые чехлы.

— Украду! — заявил Санька, разбирая ударную установку.

Дело в том, что Прохор на радостях от встречи с боевыми товарищами принял слишком большую дозу успокоительного. Поэтому сейчас он, улыбаясь, спал прямо на стульях в нашей репетиционной комнате. Это значило, то инструменты придется нести домой.

— С Прохором, что будем делать? — спросил меня Вадька Бураков, — здесь оставим или к себе увезем?

— С собой, — решил я, — вдруг, ночью захочет в туалет, а в комнате все двери закрыты. Нам же потом Галина Сергеевна голову оторвет, — сказал я под хохот всей группы.

Высоцкий же все это время задумчиво сидел в углу комнаты и обнимал свою семиструнную гитару.