1 На жёлтом камне, у леска, вдали от всех дорог, где предвечерняя река, и звёзды как горох. Лягушки всплеск – последний шанс хоть с кем поговорить, сидит раздумывает Ханс о том, как дальше жить. Двенадцать душ в его дому, хоть столько не просил. И никогда и никому не говорил «Нет сил». А тут – тринадцатый, где взять-то Крёстного ему? Тринадцать душ. Ни дать ни взять теперь в его дому. – Что с чем сегодня не срослось… в тебе или с тобой, — летит кукушка, будто вкось, над Ханса головой. – Вот поджидаю храбреца, но не видать пока. Ищу я Крёстного отца для младшего сынка. – А ты медведя попроси. Храбрее – никого… Горшочек мёда принеси да угости его. Он добрый и почтенный муж. – А мёда где возьму? Нет ничего. Тринадцать душ теперь в моем дому. – Тогда прощай. Мне недосуг. Лечу, где не была… И закружились – в круге круг — кукушкины дела. 2 Но вдруг – раскатистое «ры…) — Лягушка из травы… – Не только мудрые мудры, и мы, порой, правы… Когда всё плохо от того, что жизнь не изменить, не спорь, не плачь и не грусти, стараясь жизнь простить. И, исходя из одного, что ты не можешь ничего, будь счастлив тем одним всего, что так тому и быть… 3 Падают звёзды, срываясь в последний полёт — души людские – с ночной крутизны небосклона, правдою жизни отмечены… Кто разберёт, как и когда их настигла судьба Вавилона. Кто был в нечаянной радости, кто-то, смеясь… Кто-то приблизившись вдруг к долгожданному счастью, кто-то возникнув едва из беды и ненастья, кто-то расставшись с судьбой, ничего не боясь… тихо, смиренно, безропотно и не скорбя… Так что «подручный Аида», привычный к недолгому делу, тихо, бездумно и как-то по-своему смело сортировал эти души, поверив в себя… И, где бы он ни был – на звёздной Земле или под, в благословенных самою Курносой чертогах, — краткое имя его – холодящее Тодд разноязыко звучало на дальних и ближних дорогах. Но он не слышал. Не слышал, пожалуй, пока синяя звёздочка, падая, остановилась. И, не желая лететь – видно издалека, — не затухая, настойчивым светом светилась. И, недвижимая, быстрым делам вопреки, странною силою к действию благословенна, как направляема волею тайной руки, так и осталась на склоне небес неизменно. И тут «подручный», как будто взглянув сквозь стекло, понял впервые – на свете «добро» есть и «зло»… И представленье своё обо всём чтоб унять, он рассудил про добро и про зло всё понять… 4 Взглянув на небосвод и раз и два, где тишь да гладь. Ни тьмы, ни звездопада, ни неизбежности. Молчат слова… Но вспомнил о словах «подручный Ада». «Добро» и «Зло»… как будто слышал он… И был уверен, что и сам был слышен и там и здесь… Но странный перезвон насторожил – два голоса на крыше… – Опять ты преуспел… Скажи как на духу: Твоя работа? Плач стоит великий. Погибли все… – О чём ты?.. наверху? Свои своих побили… Шабаш дикий… При чём здесь я? – Ты – Зло! – Да как сказать… Во все века за всё в ответе люди… Никто не учит их ни лгать, ни убивать… Я – только тот, кто знает, жив ли будет… Я – только тот, кто видит поворот от жизни к смерти… Моё имя – Тодд! – Я знаю это слово. Это – Смерть, в которой тонет жизни круговерть… – А ты, Добро, что можешь возразить природе, жизни и её законам? Что можешь ты предвидеть: отмолить у Зла своим неистребимым звоном… Быть может, наказание смягчить? Беду отринуть, вольно ли невольно? Прервать времён связующую нить, обиду отодвинув? – Но! довольно! – Нет, слушай! Недомолвки не любя, скажу, что зло-то – посильней тебя… 5 Вдруг оказаться в нужный час в необходимом месте. И, не успев ещё сказать судьбе «благодарю», стать должником своей судьбы без зависти и лести, успев исполнить свой завет, как в песне, к декабрю… И фейерверк взлетит в душе, покажется доступным, хоть не случилось. Не твоё. Но ты его простил. И всем сомнениям – ТУШЕ! Ведь повезло. И крупно, хоть даже если Сам Господь кого-то попросил… Но вот что делать с ним потом, что делать с этим «счастьем», что вдруг пришло теперь само в боренье ли в борьбе. Не я к нему, оно – ко мне приветило участье. И быть мне должно в правде и согласии к нему. Да вот боюсь: однажды вдруг, призвав на помощь волю, с чужим потоком чуждых слов, приняв, быть может, лесть, ответить, выказав приязнь, но никогда не боле… себе оставив навсегда, что было и что есть… 6 Кирпичный домик. Двор пустой. Сосна (не до дворцов). Он был весёлый и простой, сынок у двух отцов. Улыбка. Стан. Широк в плечах, как на показ мечте. И без свечей и при свечах хорош был Крестник Те. И, как бывает не всегда, тому свидетельства – года, не злилась бедность, а скорей, мальчишку сделала добрей. И удивился Крёстный Тодд, увидев Те в его дворе: он убеждал, что заживёт собачий шрам… хоть о добре не говорил… а лишь молчал… Был нежен, добр, такой, как был. И – плоть от плоти тех начал, чем жил и с жизнью говорил. И вот тогда подумал Тодд, не отводя от Теда глаз, что не всегда вослед идёт сын за отцом. На этот раз, чтобы помочь его судьбе и все сомненья превозмочь, сказал он самому себе: «Мальчишке надобно помочь!» |
