Сооружение, называемое «Монументом согласия», было воздвигнуто еще при советское власти.

Оно символизировало воссоединение местных народов, якобы происшедшее в тьмутараканские времена.

Сейчас фаллический символ нагнал странные мысли.

– Слушай, Вова, я хочу покурить!

Ирина заправила в бюстгальтер уже вытащенную было грудь, опустила джемпер, одернула юбку.

– Покури, Ира, покури, – разрешил я, с сожалением отпустив ее горячие ягодицы. – Пять минут ничего не решат.

– О чем и говорю. «Пять минут, пять минут» – как пела драная проблядь Гурченко…

Она пошарила в сумке, лежавшей на тумбочке, что-то достала.

–…Минута туда, минута обратно. И там пять от силы. Только я тебя запру снаружи, хорошо? А то ходят всякие. Явится ко мне кто-нибудь из наших, потом не выгонишь…

– Хорошо.

Действительно, какие-то минуты ничего не стоили; мутное течение жизни их не замечало.

– Я бы пока принял душ, да не взял полотенце, – посетовал я. – Умен, как татарин после обеда.

– Вова, не сходи с ума, – ответила Ирина. – Если мы собираемся трахаться, нам ли делиться полотенцами? Возьми там мое, с красными полосками.

В чувственном мраке прошуршали шаги, на секунду открылась дверь, полосой пробежал коридорный свет, донеслись голоса.

Потом проскрежетал замок и все стихло.

Я поднялся.

Кровать заскрипела; на своем веку она видала многое.

Санузел был простеньким, но чистым, Иринино полотенце казалось совсем свежим.

Вода ласкала. В нашем городе из кранов текла совсем другая.

Зеркало запотевало медленно; я мылся и разглядывал себя.

Неожиданно вспомнилась порностудия.

Я уже затруднялся подсчитать, как давно все случилось.

Нателла легко склонила меня к пробам, но едва погасли лампы, как что-то сместилось в моем восприятии.

Трусы я натягивал, повернувшись к Нателле спиной.

Я знал, что мой пенис зафиксирован в доброй сотне кадров. Но показывать его опять казалось невозможным.

Неважным было даже то, что фотограф – лесбиянка, то есть в общем не женщина.

Я просто стеснялся своего тела, уже не понимал, как пять минут назад вертелся так и сяк.

Нателла уловила мое состояние, ни о чем порнографическом больше не заговаривала, только еще раз сделала кофе, который мы выпили почти молча.

На прощанье она сказала, что ждет моего звонка относительно дальнейшего сотрудничества.

Решение оставалось за мной; я получил карт-бланш.

Уже следующим утром я постановил, что вчерашнее было не со мной.

Я не позвонил Нателле ни на неделе, ни потом.

Попытку следовало вычеркнуть из жизни.

Я ее и вычеркнул – тем более, что на работе сгущалось высокое напряжение.

Потеряв начальническую должность в обанкротившейся фирме, я устроился на аналогичное место в филиал крупной продуктовой сети.

Правда, взяли меня с испытательным сроком, его следовало провести на оборотах в «красной» зоне тахометра.

Так работать мне было не впервой; задача облегчилась тем, что мой предшественник развалил корпоративную сеть, довел ее состояние до критического. Контроля пользователей не было, менеджеры в магазинах проводили время за игрой в танки.

Я с дребезгом уволил системного администратора, представив начальству это как спасительный акт.

Затем я устроил конкурс среди старшекурсников авиационно-технического университета, нашел приемлемого, умного и дисциплинированного парня для администрирования сети.

Я велел установить программу для отслеживания активности и передавать дирекции сведения об играх, за которые сотрудников стали штрафовать.

В должности меня утвердили, сейчас направили на профессиональный тренинг.

Мне много раз приходилось бывать на хепенингах такого рода; все они проходили по одному сценарию.

Какой-нибудь столичный хлыщ неделю напролет нес бред, надерганный из американских бизнес-технологий, непригодных для России.

В России вообще не работало ничего из разработанного в цивилизованных странах.

Здешние люди всегда все делали наоборот.

Нечесаные первопроходцы «покоряли» холодную, разъеденную гнусом Сибирь, не догадавшись завоевать Турцию с теплыми морями.

Кровавый шизоид из дома Романовых построил столицу в самом гнилом углу Европы, где не селились даже чухонские дикари.

Потомки тех и других запускали в космос говорящих обезьян вместо того, чтобы на земле изобрести хотя бы робот-пылесос.

Список допускал продолжение; у русской дурости имелось начало, но не имелось конца.

Народ, по злой иронии судьбы считающийся «родным», я откровенно презирал, поскольку уважать его было не за что.

Слушать разглагольствования о том, как надо делать дела в стране, где знания подменяются идеологией, не имело смысла.

Подобные мероприятия я воспринимал как рабочий отпуск.

Моя нынешняя фирма была челябинской, но тренинг почему-то проходил в Екатеринбурге.

Вероятно, очередной москвич из «тренерской» компании отказался ехать в заштатный Челябинск, где даже шар в вокзальном фонтане на вокзале был не гранитным, а пластиковым.

В современных кругах центр уральской промышленности проходил под обидной кличкой «Ёбург»; ёбургом он и был.

Нас, собравшихся из нескольких регионов России, поселили в каком-то «оздоровительном комплексе» на улице Патриса Лумумбы. Там же шел и тренинг – с утра до вечера, с небольшими перерывами для еды.

Итогового контроля не предстояло, но требовалось абсолютное посещение, поэтому всю муть приходилось отсиживать с умным видом.

От гостиницы, расположившейся за объездной дорогой, до центра города было километров десять.

У себя дома я ездил на машине, общественным транспортом не пользовался, поскольку не выносил, когда кто-то оказывался ближе, чем в пяти метрах.

Здесь я оказался привязанным к месту.

Обстоятельства усугубились поселением.

Соседом по двухместному номеру у меня оказался добропорядочный гражданин из Чебоксар, который не пил, не курил, обладал нулевой эрудицией и не мог поговорить ни о чем, кроме протоколов TCP/IP.

Вдобавок он оказался заядлым шахматистом и в первый же вечер требовал партию.

Я ответил, что в жизни есть всего три вещи, которых не выношу; к ним относились шахматы, карты и пьяные женщины.

Сосед обиделся и отстал.

Однако это мало чесу помогло.

Вечерами напролет он лежал на кровати, играл и переговаривался по скайпу с каким-то таким же уродом.

Слушать щелканье клавиш и бормотание про «эф-два, же-пять», «ферзевой гамбит» и «защиту каракан» было невыносимо.

Вероятно, еще до конца тренинга я разбил бы соседу голову его же ноутбуком.

Ситуацию спас лесопарк, на краю которого притулилась эта сомнительная гостиница.

К удивлению, там было не так грязно, как на улицах.

Я бродил в одиночестве, любовался безмолвными ветреницами, слушал перестук веток, вдыхал весенние ароматы. Сквозь цветочные запахи пробивалась струйка грибов, но то была иллюзия: для них еще не настало время.

Параллельно с нашим тренингом, в соседнем конференц-зале, проходил региональный сэйлс-митинг какой-то фармацевтической компании.

По утрам в ресторане, где завтрак входил в стоимость проживания, перемешивались две разношерстные компании.

Среди нас, айтишников, преобладали мужчины; медицинские представители почти поголовно были женщинами.

Ирина – на вид моя ровесница – не выделялась чем-то особенным.

Но, тихо переговариваясь с коллегами за едой, она так стреляла глазами из-под узких очков, что не заметить ее было невозможно.

На третий день мы познакомились: я возвращался из леса, она курила у входа в гостиницу.

Я сразу почувствовал взаимное расположение. Дальнейшее было однозначным для взрослых людей.