— Это еще почему? — щеки девушки порозовели от смущения.
— Ну, беднягой меня еще во всем приюте никто не называл, разве что отец Доброделов, — задумчиво отвечал Реддл.
— Мне жаль! — тихо отозвалась Мэри. — Знаешь, я бы с радостью стала тебе другом, если ты не против, конечно, — и протянула мальчику руку.
Том заулыбался. Не той своей надменной ухмылкой, которой всегда отвечал на боль и оскорбления, а вполне искренней и радостной улыбкой. Глаза у мальчика заблестели. Несколько секунд он неподвижно сидел и молча смотрел в лучистые карие глаза девушки, которые согревали теплотой дружелюбного взгляда. Мальчику даже показалось, что все это происходит во сне, а не наяву. Он несколько раз моргнул, и поскольку Мэри не растаяла как мираж, то тут же взял девичью руку в свою ладонь, а Мэри отметила холод, который исходил от руки Тома.
— Ты замерз? — удивленно спросила она.
— Нет, я всегда такой, — тихо отозвался Том.
— Так тебе неведомо человеческое тепло! — с горечью воскликнула девушка. — А что произошло с твоими родителями?
— Я никогда их не знал. Мать умерла, едва я родился, и только дала мне имя и фамилию. Я даже не знаю, где она похоронена. Отец Доброделов был сильно простужен, когда служил по ней панихиду, и потому не знает места. Ну, а на братских могилах для безымянных нищих нет ни крестов, ни памятников.
— Ужасно! А где твой отец?
— О нем я знаю только, что ношу его имя. Вот и все!
Том замолчал и нахмурился, а Мэри, обладая необыкновенным тактом, прекратила дальнейшие расспросы.
— Ну, давай с оставшимися книгами разберемся! — поспешно заговорила она, чтобы сменить тему и замять неловкость.
— Давай! — Том тряхнул отросшими волосами, прогоняя мрачные мысли, и потянул к себе очередную книгу, учебник по истории древних цивилизаций. Он улыбался оттого, что и у него сейчас на душе был праздник, и время летело для мальчика очень быстро и незаметно. Такого Рождества у Тома еще в жизни не бывало.
Прошла неделя, и на новый год случилось еще одно чудо. Когда обычные занятия с отцом Доброделовым в приходской школе закончились, то священник попросил мальчика ненадолго задержаться. Едва все ученики вышли, как Доброделов, заговорщицки улыбнувшись, извлек из складок своей сутаны несколько шоколадных конфет и еще какой-то плоский темный прямоугольный предмет, протянул мальчику.
— С днем рождения, Том!
Если Доброделов желал этой быстротой с эффектом неожиданности приятно удивить Реддла, то это ему вполне удалось. Сегодня Тому исполнялось одиннадцать лет, но он не рассчитывал не только на какие-нибудь подарки, но и просто на словесные поздравления и добрые пожелания всего самого наилучшего. В приюте ни одному воспитаннику не отмечали этот праздник. Верхом мечтаний была горстка сладостей: шоколадных конфет, леденцов или засахаренных фруктов. Ну и, если уж очень повезет, какая-нибудь из давно назревших обновок, насущно необходимого предмета одежды или пара обуви. Однако Тому из-за его странностей не доставалось и этого. Только от добродушного священника ребенку доводилось услышать в такой особенный для себя день слова поздравления и получить что-нибудь вкусненькое. Но этот день рождения и впрямь был необыкновенным. С самого утра Мэри поздравила его и одарила большим сахарным леденцом на палочке, очевидно, специально отложенным ею из скудного рождественского подарка. А теперь и отец Доброделов, широко улыбаясь, протягивал ему скромный, но предлагаемый от чистого сердца дар. Это оказалась тонкая книжечка в твердой обложке из черной кожи. Страницы внутри были из белой атласной бумаги, но при этом пустыми. Том поднес к лицу и втянул носом запах кожи и девственно чистой хорошей бумаги.
— Спасибо вам, святой отец! — искренно сказал Том, хотя это слово слетало с его губ не так уж часто. Мальчик полагал, что благодарить ему особо некого и не за что.
— Я знал, что тебе понравится! — удовлетворенно заметил Доброделов. — Я выбрал для тебя этот ежедневник с тем, чтобы ты не отчаивался и не унывал. Видишь эти чистые страницы, на которых никто еще не написал ни одной строчки? Вот и у тебя еще вся жизнь впереди. А кроме того, ты знаешь, что у человека есть еще и вечная жизнь. Что бы с тобой ни случилось, не отчаивайся, не теряй надежду, прости своих обидчиков, прояви терпение и смирение — этот антипод гордыни — и получишь за это награду. Я прекрасно помню ту холодную снежную ночь, в которую ты появился на свет. Тебе и сейчас приходится несладко. Но, Том, ведь и тебе, и мне прекрасно известно, что даже самая долгая ночь когда-нибудь заканчивается, и зима тоже не вечна. На смену ей неизменно приходит весна.
Том слушал и улыбался так же как и во время разговора с Мэри. Глаза снова блестели, и даже легкий румянец показался на бледных щеках от того, что на душе у мальчика сейчас было необыкновенно светло. Он чуть ли не с благоговением смотрел на Доброделова и подаренный им дневник. На лице у ребенка было написано счастье, и, Боже мой, как немного и нужно-то было для этого.
Когда вечером Том оказался в своей каморке, то не сразу решил, куда спрятать свой подарок. Ни коробка с отобранными трофеями, ни шкаф, ни тем более подоконник не казались ему подходящими для этого. Наконец, подумав, мальчик положил свою драгоценность под подушку, и когда лег на нее головой, то быстро и спокойно уснул.
========== Глава 5. Неуслышанное предупреждение ==========
Неделя радости до дня рождения и такая же неделя после него пролетели как один миг. Это были лучшие дни за все время, что Том прожил в приюте. Однако они очень быстро закончились и больше не повторились.
Через наделю в приют вернулся Энтони Бенсон — семнадцатилетний парень, который через несколько месяцев должен был навсегда покинуть благотворительное заведение. С тринадцатилетнего возраста на протяжении трех лет он терроризировал весь приют еще до того, как подрос Билли Стаббс. Но в шестнадцать лет он сколотил настоящую шайку, в которую входили малолетние хулиганы и отщепенцы всех мастей, шушера из соседних дворов. Все они именовали себя «художниками». И если бы кто спросил их о роде занятий, то они бы сказали, что зарабатывают «росписью сумок и карманов» на рынках, в магазинчиках, трамваях и автобусах, в общем, там, где много людей, и потому легче всего кого-нибудь обчистить. Впрочем, иногда они бывали смелее, промышляя уже в безлюдных переулках, подкарауливая одиноких прохожих. С этих пор Энтони меньше интересовался приютскими, и они вздохнули с облегчением, а уж когда в один день его неожиданно нашли у ворот приюта побитым до полусмерти, со сломанными ребрами и руками, то радости большинства воспитанников не было предела. По-видимому, главарь оказался чересчур уж алчным и потому не смог договориться со своими же подельниками и поделить с ними наворованные деньги. Тогда члены шайки решили взять силой то, в чем Бенсон отказывал им, а заодно и выбрать нового начальника. Когда вылеченный и озлобленный своей неудачей Бенсон вернулся в приют, то снова взялся тиранить воспитанников. При этом он усвоил урок, договорившись со Стаббсом, и даже объединил с ним усилия. Все это вызвало страх и переполох у ребят помладше, а также у девушек — ровесниц горе-ворам. Теперь ни одна из них не чувствовала себя в безопасности. Одна лишь Мэри мало о чем задумывалась, ведь до того, как попасть в приют, она росла в среде родных, в любви, и поэтому даже не представляла, на что порой способны человеческие подлость и злоба. Она по своей наивности не придавала значения тому, что говорили об Энтони Бенсоне. А между тем именно эта девушка и привлекла внимание самого что ни на есть хищника в человеческом обличии. Уже с первых дней после возвращения в приют Бенсон пытался охаживать Мери, чтобы добиться ее расположения. Однако его грубые неумелые попытки ухаживания не производили на девушку никакого впечатления. Мэри мягко, но неуклонно давала понять, что у них нет ничего общего, и ответить на его чувства она ну никак не может. Уязвленный ее отказом Бенсон решил тогда действовать по-другому.
